(Так значит, стихи с разворотом сюжета,
баллада? Задача из трудных…
Рискнём.) По артериям нашей планеты
текли беспрепятственно будни.
Течение было то бурным, то вязким,
но ладным постольку-поскольку.
(Так, в каждой балладе должна быть завязка.)
Однажды, в Ухане далёком,
во чреве у мыши, по слухам — летучей,
опасная хворь зародилась.
Чуть позже кому-то представился случай
сожрать эту мышь. Тотчас вирус
сорвался с цепи, словно Фенрир 1, безбожно
и яростно выломав звенья.
(Баллада приветствует мистику? Что же…)
Зловещей и сумрачной тенью
накрыло планету нещадное лихо
въедаясь стремительно в страны.
На улицах стало пустынно и тихо,
застыло полотнищем рваным
бесцветное небо. А щупальца хвор
впивались в безмолвье эфира.
(На этой строфе хорошо бы герою
прийти для спасения мира.)
По прежнему полнят печаль и досада
сердца, и народ озадачен.
(По схеме должна быть развязка в балладе,
но в этой — идёт всё иначе.)
Все бродит зараза по нашим дорогам,
и только надежда нетленна,
(что будет сюжет неплохим эпилогом
дополнен в последнем катрене.)
Современный Тит Евсеев 2
Идёт собрание. Он очень взволнован.
Ему сегодня предстоит важный питчинг.
Он всё расскажет конструктивно, толково.
Здесь вся дирекция присутствует лично!
Сосредоточен на экране лэптопа:
таблицы, графики, подсчёты, итоги.
И вдруг… по коже поползли струйки пота,
сдавило где-то под грудиной: «О боги!»
Он скурпулёзно на совет собирался:
почистил зубы, вымыл шею и руки,
надел пиджак, жилет, рубашку и галстук,
но в спешке, видимо, забыл надеть брюки.
Ни дать ни взять — виденье сына Попова,
что в зал явился, не надев панталоны.
(Как раз читал недавно томик Толстого.)
«Какой позор!» — промолвил он обречённо.
«Я завалил проект, не выступив даже!
Наброски, схемы, чертежи — всё насмарку!
Директор точно мне на двери укажет!»
Дыханье сбилось. Стало душно и жарко.
И тут прозрение его осенило,
мгновенно стихли невесёлые думы.
«Как мог я быть таким стократным дебилом!
Ведь я не в зале заседаний, а в зуме!
В окошке зума только лица и плечи
видны, а ниже — хоть от кетчупа пятна.
И даже босс свои программные речи
глаголет, сидя без штанов, вероятно».
Эмиграция
Цвели во дворе абрикосы и вишни,
Звеня, проносились трамваи.
Густым частоколом, вдоль кладки булыжной,
бульварный разбег затеняя,
стояли каштаны. Ступени послушно
сбегали к широким причалам,
где море искристое ластилось к суше
и лайнер на рейде качало.
Дышало раздолье — морское, степное —
норд-остом, солёным и свежим.
Но… мост незнакомый вонзился устоем 3
однажды в моё побережье.
Он зыбко качался над пропастью гулкой,
но я перешла боязливо
на берег, затянутый маревом желтым
и грунт раскалённый
прожёг насквозь
подошвы моих босоножек.
В ладонь вонзились
колючки кактуса.
Пыльный ветер ударил в лицо
жаром и спутал мне волосы.
Обратно к мосту! Вернуться!
Скорее вернуться!
Но мост был охвачен огнём.
Горели все мосты,
наполняя воздух гарью
и ощущением необратимости.
Проводя взглядом
упавшие в пропасть обломки,
я вновь посмотрела на землю чужую:
Песок поднимался позёмкой,
высокие пальмы качали на кронах
янтарное солнце, гибискус 4
гирляндой горел, попугаев зелёных
оравы галдели и низко
гоняли по кругу. Я, выпрямив плечи,
пошла по тесёмке дорожной
размеренно. Время потом всё излечит,
всё выправит снова… Возможно…
- Фе́нрир (др.-сканд. Fenri) — в германо-скандинавской мифологии огромный волк.
Чтобы обезопасить себя, Фенрира (Ужасного Волка) решили сковать цепью, но могучий волк легко рвал самые крепкие цепи.[↑] - «Сон Попова», Алексей Константинович Толстой[↑]
- Устой (в сооружениях)— крайняя (концевая) опора моста, расположенная в месте его сопряжения с берегом.[↑]
- Гиби́скус (лат. Hibiscus) — кустарник с большими цветами различных расцветок (часто — красные).[↑]