Назавтра мужик, который заказывал пиявок, забрал всех и сказал приносить столько же каждые три дня к утренней электричке.
— Этих забирайте по 30 копеек, как договаривались, а следующих или по 50, или не будем продавать, — сказал Арут.
— Это что ж так? Я могу и других продавцов найти.
— Ищите. А я дешевле не дам. Очень долго ваших отборных ловить.
Мужик согласился. Почти всю следующую неделю мальчики занимались ловлей и продажей пиявок. К концу недели рассчитались за испорченные дедовы сандалии. Мужик оказался врачом из Еревана. Он похвалил товар и напросился в оптовые покупатели.
Став основоположником прибыльного бизнеса, тетя Айкуш (из магазина она видела оборачиваемость живого товара, а уметь считать ее обязывала профессия) решила воспользоваться авторскими правами и заказала Аруту большую партию полосатых пиявок бесплатно. Тете Айкуш захотелось повторить противоварикозный курс лечения, а остатки пустить на мужнин радикулит. Вечером четвертого дня, пока Сено был занят нардами, а тетя Айкуш пила кофе с соседками, Арут принес заказ в трехлитровой банке и поставил ее в коридоре на лавку с ведрами.
Следующим утром, когда не все комары еще закончили свою охоту, а мухи пока не проснулись, когда воздух, хоть и с трудом, но можно было назвать свежим, дядя Сено, сбивая спросонья углы, вышел во двор по нужде. Возвращаясь, он остановился в коридоре возле лавки, привычным движением взял банку, хорошенько встряхнул и сделал глоток. Видимо, что-то неприятное попало на язык. Сено сморщился, сплюнул и поднес банку к глазам. Утренний, совсем еще нежно-медовый свет ласково обнял Сено и, желая помочь сонному человеку, просветил банку, как рентген, насквозь. В мутной воде на стенках висели короткие жирные черви.
Из щек дяди Сено вышел воздух, в районе скул четко образовав талию. Глаза резко выразились, появившийся было пот высох, нижняя челюсть поехала вниз, рот открылся. Дядя Сено икнул, затем очень бережно, словно боясь разбудить червей, поставил банку на лавку и сделал шаг назад. Еще один. И еще. Рукой нашарил стену и, опершись на неё, медленно сел на пол. Будто парализованный, не поворачивая головы, дядя Сено рассматривал свой коридор: содранную кошкой краску на двери, тещин полосатый тканый половик, крошки на выкрашенном недавно с отливом полу, стоптанные туфли дочери. На станции остановилась электричка, дежурный Вануш о чем-то перекрикивался с машинистом. Сено сморщился, подбородок его задрожал, он обнял двумя руками живот и свернулся калачиком на полу, подражая эмбриону из учебника биологии за восьмой класс.
К девяти утра Советакан, Еганут, управление ж/д в Ереване, соседи и ближайшие родственники в Республике знали, что Сено наелся пиявок, те уже выпили его изнутри, и потому Сено стал вот такой худой, как дядя Миша, главный бухгалтер с автобазы.
— Сено-джан. — Несчастная тетя Айкуш заламывала руки. — Мы вызвали скорую, потерпи, родной.
Дядя Сено лежал на кровати лицом к стене, отклячив зад и сложив руки под щекой. Рядом с кроватью стоял железный таз и хрустальный кувшин с раствором густой марганцовки.
— Сено-джан, говорят, желудочный сок настолько ядреный, что гвозди переварит. — Дед Дурмиш сидел на стуле возле голых пяток Сено. — Нам бы в войну твоих пиявок, вместо тушёнки б ели, — не выпуская папиросы изо рта, успокаивал он начальника Станции.
— Слышь, Гаго, — Даниэл толкнул Гагика, который двадцать минут назад пришел сюда вместе с мамой, — а что, пиявки правда могут съесть папу?
— Съедят или нет, не знаю, но понимать, что ты проглотил червей, страшно.
Даниэл пожал плечами:
— Так он же пиявок, а не червей съел.
— Пиявки — это кольчатые черви, — сказал Гагик.
Сено натянул на голову покрывало.
— Вай, неужели помрет? — зашептала соседка Роза тете Сирануш.
Женщины пришли посмотреть на больного и заодно поддержать Айкуш в трудную минуту, собственно, как и все соседи, набившиеся в квартиру, коридор и двор начальника станции.
— Ваай, мама-джан. — Тетя Сирануш закрыла рот уголком платка и горестно закачала головой.
На Станции остановился пассажирский поезд «Ереван–Тбилиси». Остановки на нашей Станции у пассажирских поездов дальнего следования нет, но так как случай был особенный, то машинист с начальником поезда и проводниками хоть на минуточку, но попытались проникнуть в коридор.
— Сено-джан, дорогой, ты зачем их ел? Их же надо снаружи прикладывать, — крикнул из коридора машинист, товарищ Григорян.
— Надо выпить соду, разведенную таном и обязательно теплым, — со знанием дела сказал начальник поезда.
— Только к этому соли добавить, — уточнил незнакомый человек грузинской наружности.
— Зачем ерунду говорите? — возмутился дед Авак. — Это пьют, когда отравились, а Сено разве отравился?
— Что вы волнуетесь, не трогайте человека, часов через восемь всё будет понятно, — отозвался дед Дурмиш.
Дядя Карлен наклонился к уху кассира Андроника и, еле скрывая улыбку, спросил:
— Андро-джан, если Сено умрет, кто будет начальником станции?
— Подожди, как помрет, так и подумаем, — важно ответил дядя Андроник, названный в честь героя Армении, победившего турок.
Во дворе остановилась незнакомая скорая. Тощий, усатый молодой врач с нарисованным красным крестом на коричневом чемодане, расталкивая столпившихся, стремительно вошел в дом. Присутствующие замолчали, недоумевая, куда подевался наш фельдшер товарищ Карапетян.
— Ва-ай, из самого Еревана скорую прислали. Видать, совсем плохо дело.
Женщины заохали.
— Замолчите! — грубо оборвал женщин доктор. — Посторонние, покиньте помещение немедленно и прекратите курить!
В квартире, несмотря на открытые окна и двери, воздух из-за сигаретного дыма по консистенции напоминал жирную сметану.
— Кто тут посторонний? — удивился дед Дурмиш и впервые за десятки лет потушил папиросу среди бела дня.
Закусив губу, еле сдерживая рыдания, тетя Айкуш поставила перед доктором табурет.
— Рассказывайте, — потребовал у неё доктор.
Тетя Айкуш смахнула со щеки слезу и, кивая то на мужа, то на злосчастную банку, начала быстро-быстро говорить.
— Та-ак, — выслушав тетю Айкуш, выдохнул врач, сокрушенно покачал головой, и, хлопнув ладонями по коленям, поднялся со стула. Он заставил дядю Сено повернуться, поочередно поднял ему веки, взял за руку и стал считать пульс.
Арут и Ато, разбуженные по такому случаю Алеком, сыном тети Марус, уже минут пять внимательно наблюдали через окно за происходящим. Потом, явно что-то надумав, Арут отрывисто свистнул. Даниэл оглянулся. Арут кивнул «Выйди». Даниэл свесился из окна.
— Дай пиявок, — приказал Арут.
Взрослые так были заняты судьбой Сено, что не обратили ни малейшего внимания на Даниэля, который молча забрал банку с пиявками со стола и передал ее в окно Аруту.
Арут слил воду и постучал дном о землю, чтобы пиявки отлипли от стенок. Арут и Ато уселись на корточки и стали считать пиявок, быстро перекладывая из банки на землю. Одна, две, три, четыре. Тех, которые прилипли к банке, мальчики отлепляли палкой, поддевая присоску плоским концом.
— Двадцать восемь, двадцать девять, — закончили они хором счёт.
— А сколько было? — спросил Ато.
— Тридцать. Одну, значит, проглотил.
— Нет! — заорал Даниэл. — Одна на полу валялась, на неё мама наступила утром, когда папу нашла.
— Папа! Ты не съел пиявок!
Машинист, начальник поезда и пассажиры вернулись в поезд.
— Сено повезло, что ленинаканцев не было, — сказал Андроник Карлену. (Андро имел ввиду ленинаканских проводников, славящихся искрометным чувством юмора и острыми языками).
— Его это не спасет, — улыбнулся Карлен. — Еще хуже будут сочинять.
— И все разное, — добавил Андроник, названный в честь героя Армении, победившего турок.
— Теперь пару лет на глаза можно не показываться, — рассмеялся Карлен.
Приезжий врач оказался из Мецаморской районной больницы, он какое-то время покричал, что в бестолковом и тем более проспиртованном организме ни одна пиявка не выживет, и нечего человека в жару по пустякам гонять.
— Вай, доктор-джан, зачем обижаешься? Никто тебя нарочно не гонял, мы вообще свою скорую ждали. Почему не приехала? — заступился за начальника станции дед Дурмиш.
— Это вы у своей амбулатории спрашивайте! У меня вызовы важные, а я на пустяки должен время терять.
Доктор еще немного покричал, потом успокоился, но от предложенной чачи наотрез отказался.
— А между прочим, я знаю, где была наша скорая, — сказал вечером за нардами Карлен и театрально замолчал.
— Не томи, Карлен-джан.
— На ней тесть товарища Карапетяна арбузы в Ереван возил. — Карлен бросил зары (кости).
— Йа-а-а.
Игра остановилась. Довольный Карлен сдвинул шашечки.
— Фельдшер отдал скорую тестю? — переспросил Завен.
— Да. Чтобы менты не остановили.
— Ванушу не скажи, он его в тюрьму потащит, — первым отмер дядя Вильгельм.
— Умно-о. — Дядя Киро восхищенно покачал головой.
— А я про что? Заво, не спи, твоя очередь. Мигалки включил и по прохладе в Ереван. А Сено лежи, помирай.
Мужики восхищенно зацокали языками.
Дядя Сено до тех пор не разговаривал с женой, пока ей не надоело быть виноватой, и она демонстративно не замолчала, а по вечерам стала уходила спать в комнату к дочерям. Согласитесь, одно дело, когда не разговариваешь ты, и совсем другое, когда не разговаривают с тобой, а потому Сено пришлось идти на мировую. Мальчишкам дядя Сено запретил не то что играть в футбол, а даже близко подходить к перрону. И держал слово целую неделю.
Каждый в этой истории считал себя безвинно пострадавшим.
— А я здесь причем? — Арут разозлился так, что даже стал грубить отцу.
— Гарник, ты посмотри, на ребенке и так живого места нет от этих пиявок, еще и ты на него ругаешься.
— Ещё и поэтому больше ни одной пиявки, — закрыл пиявочный бизнес отец.
— Мне на велосипед надо заработать, раз ты мне не покупаешь!
— Разговор окончен.
Дядя Карлен по обыкновению принялся заступаться, но сдался, слишком уж и Сено, и Гарник были серьезно настроены. Безвинно досталось даже ереванскому доктору, у которого, к великому его огорчению, закрылась такая удачная оптовая точка.
— Конечно, ты ни при чем, Арутик, — извиняясь, развел руками дядя Карлен. — Так уж пришлось, детка. Обстоятельства, мать их так.