Старинным окнам столько лет уже,
Что солнце застревает в витраже,
Открой задвижку — отзовется визгом,
И там, за перекрестьем, за карнизом
Ни слов, ни красок — всё белым-бело.
Очаг отдал последнее тепло,
Но всё живёт, храня под пеплом искры.
Сорочий хвост мелькает на сосне.
Ночь не дала ни сил в коротком сне,
Ни тонкой нити сказочных предвестий.
Пошли же знак. Скажи, что будем вместе
Или, напротив, покажи сейчас,
Как нож буханку рассекает враз
В одном определенном кем-то месте.
Шитьё забыто, брошена игла,
А снег нашел дорожку из угла
И наискось летит на подоконник.
Как нежный пух. Коснись — рука утонет.
Собрать в горсти, прогнать тяжёлый жар.
Но остриё — иголки, не ножа, —
Коварно бьёт стрелой в мишень ладони.
Уж лучше нет вестей, чем эта весть.
Мир уместился в малой капле весь —
И свет, и тень. Но, кажется, успела
Засыпать снегом — алое на белом.
Загадывать такое — что за вздор.
Рванётся сердце — неуклюжий вор,
Едва-едва не пойманный за делом.
Часы пробьют, как водится, спеша,
И солнце, раскалённый мутный шар,
Скользнув из тучи, как из рваной сети,
Покатится в сплетенье разноцветий.
Извечный свет толкнётся в витражи.
Смотри, смотри, всё можно пережить —
Всё, что придет, с рождения до смерти.