В один из дней, про какие обычно говорят, что в них ровным счетом ничего не происходит и время как бы нарочно замедляет свой ход, я сидел в кресле и перечитывал уже много раз читаный роман. Выбрать что-то новое я не мог — все книги с полок побывали в моих руках не по одному разу, в чары новых имен в литературе я не верил, а может, я попросту чувствовал себя лучше среди любимых персонажей и происходящих с ними историй, чей конец мне всегда был известен наперед. Любопытство меня не подгоняло поскорее добраться до развязки, в доме, кроме меня, никто не жил, и я мог всецело отдаваться очень медленному вдумчивому чтению. В общем-то, несколько последних десятков лет моей жизни так и проходили — размеренно, предсказуемо, тягуче, словом, без потрясений.
Предвкушая известный мне поворот сюжета, я перевернул шероховатую страницу с затертыми внизу следами то ли шоколада, то ли кофе, и оторопел. Тонкий, почти прозрачный, как калька, сложенный вдвое листок с небольшим заломом на правом углу лежал между страниц. Не решаясь сразу развернуть, я сначала поднес листок к лампе, чтобы рассмотреть его на просвет: под гладкой прохладной бумагой пульсировали скученные буквы. Я стал вспоминать, когда читал эту книгу в последний раз — кажется, то было позапрошлогодней весной. Тогда не произошло ничего необычного, разве что птица, залетевшая мне как-то в окно. Приезжал ли кто ко мне? Откуда мог взяться этот листок меж страниц? Кто его положил? Не имея ни единой догадки, что там написано, я уже тревожился вопросами.
Рука начала ныть от неудобной позы — не знаю, сколько прошло времени в этом тягостном обдумывании, — и я опустил ее, внутренне смирившись с тем, что нужно все-таки раскрыть этот листок и подвергнуть себя неизвестному. Да, пожалуй, не жажда разгадки тайны была главным чувством, наполнявшим меня, а именно страх прочитать что-то такое, что навсегда может изменить эту мою привычную жизнь, в которой давно не было места никаким загадкам и переживаниям, кроме описанных на страницах книг. В ней не было места встречам и расставаниям, мечтам и томительному ожиданию, не было места подаркам и сюрпризам, объятиям и поцелуям, семейным обедам и фотоальбомам, изменам и разочарованию. Так вышло, что родственников у меня не осталось еще в раннем детстве, обрести друзей я никогда не стремился, боясь привязаться к кому-то и вновь пройти через потери, а любви я никогда не искал — да и она обходила меня всегда стороной. За юностью как-то резко пришла зрелость, которая и подтолкнула меня к решению потратить завещанные мне деньги именно на такую затворническую, безмятежную жизнь. Прошли годы, и время научило меня, что даже у пресных дней свой особый вкус, который мне и полюбился.
Сделав глубокий вдох, я решился прочитать послание. И тут — стук в дверь. Я посмотрел на стенной календарь — была бы третья суббота месяца, то мог быть доставщик продуктов, которые я по обыкновению заказывал у нескольких домашних хозяйств. Но он обычно приезжал утром, и не случалось ни разу такого, чтобы он приехал вечером. К тому же, как оказалось, все-таки был четверг. Снова постучали. Я с некоторым облегчением отложил листок и пошел проверять, кто это мог быть. Приложил ухо к двери — тишина. Спросил: «Кто там?» — ответа не последовало. За дверью никого не было. Я вышел за порог, спустился по лестнице вниз к дорожке, чтобы проверить, не ждет ли кто у калитки — все-таки свет в моих окнах явно извещал любого, что я был дома. Но кто бы это ни был, он уже ушел. Может, я потерял счет времени и слишком долго соображал, какой сегодня день, так и замешкался там в комнате. Калитка была закрыта, никакого следа, никакой поломанной или хоть задетой кем-то небрежно ветки я не заметил: все кусты, как на картинке, стояли недвижимо, как будто и ветра не было. Я постоял немного в нерешительности, подышал прохладным воздухом и с волнением пошел в дом.
Всё это меня уже серьёзно тяготило. Ладно бы одно письмо в книге. Что всё это значит? Кому понадобилось нарушать мой покой? В этих краях жило мало людей, когда-то, поначалу, они пробовали увлекать меня в свои прогулки и походы в лес, но в итоге поняв, что я не лучший компаньон, к моей радости, отвязались. Соседские мальчишки давно выросли, и никому уже не могло прийти в голову посмеяться надо мной, одиноким стариком.
Едва переступив через порог, я понял, что стою в темноте. Света не было ни в одной из комнат. Горел же, пока я был на улице. Или мне это почудилось? Я знал каждый угол своего дома, он был для меня убежищем от непогоды и любых жизненных страстей, моим островком безопасности, потому я легко прошел через темный коридор и добрался до своего книжного угла, не задев ничего по пути. Сел в кресло и перевел дыхание, нащупал лампу — зажглась. В комнате всё было по-прежнему: за годы просиживания здесь за книгами я запомнил расположение предметов на полках и очередность картин, расстановку мебели и количество складок на шторах, форму пятен на полу и трещин на потолке, и, конечно, я точно знал, какой автор следует за каким на книжных полках.
Оглядевшись по сторонам и набравшись смелости, я потянулся к оставленной на столике книге в надежде покончить со всей этой чертовщиной. Мысленно я уже ругал себя, что отвлекся на все эти долгие размышления, на подсчеты времени, воспоминания о минувших днях, на поиски невидимого гостя. Надо было сразу прочитать письмо, как только я его увидел. Я пролистал всю книгу — ничего, потряс ею в воздухе, осмотрел стол и пол. Я обошел всю комнату — безрезультатно. Зажигая свет повсюду, я обшарил весь дом по нескольку раз. Листок бесследно пропал. Я выбежал из дома в смятении, силясь вспомнить, как это всё было всего полчаса назад, отложил ли я всё-таки этот листок, когда услышал стук, или вышел с ним. Я проверил одежду, которая была на мне, и вернувшись обратно, заглянул в карманы плаща, который не надевал. Никакого листка нигде не было. Уставший, я добрел до кресла и впервые в жизни решил не дочитывать роман — ведь я знал, чем всё закончится.