Пролог
Ведущий инженер научно-исследовательского института Юрий Владимирович Комаров умер в результате идиотского стечения обстоятельств. Его кончина застала коллектив врасплох: хоть человеком он был и пожилым, но энергия его казалась неиссякаемой. С распада СССР прошло уже два с половиной десятка лет, а инженер продолжал работать на благо отечественной космонавтики так, будто ничего и не развалилось. В этом он был похож на старый советский лифт, который столь же честно служил институту. И нельзя сказать, что служил из последних сил — да, выглядел стремно, страшно гремел, но работал исправно. Был только один недостаток — дверцы начинали сдвигаться уже через две секунды после открытия. Массивные, снабженные мощными электроприводами, они калечили людей нещадно. Спасала только продавленная безымянная кнопка, нажатие на которую обнуляло счетчик времени.
Комаров, будучи ветераном института с пятидесятилетним стажем, прекрасно знал о проблеме и в тиски не попадался. В них угодил очередной практикант в первый же рабочий день. Пострадал серьезно — аж скорую вызывать пришлось. «Ну сделайте что-нибудь! — молила Лидия Петровна Лихолетова лифтеров. — Раньше работало нормально!». Раньше — это когда лифтеры пешком под стол ходили, а сама Лихолетова была молодой красоткой, пришедшей в НИИ найти себе мужа, а не трижды разведенной сварливой начальницей сектора. Лифтеры пыхтели-пыхтели и, наконец, пожали плечами.
Тогда работники НИИ написали коллективную служебную записку на имя генерального директора института с просьбой поменять лифт на современный. Директор сотрудников услышал, и всего-то через полтора года лифт был обновлен. Красивый, плавный, с нежными дверцами, он… заставлял сотрудников материться. Ломался каждую неделю!
Однажды обновка дала сбой в субботу, замуровав в себе Комарова и Лихолетову. Первый, как честный стахановец, вышел поработать в выходные, чтобы сдать очередное изделие в срок, а вторая пришла посмотреть сериальчики за счет института. Штатные лифтеры стахановцами не были и по выходным смотрели сериалы дома, поэтому сидеть двум несчастным пришлось долго. Немудрено, что одному из них стало плохо… но нет, не Комарову. Лихолетова обнаружила в себе склонность к клаустрофобии и схватилась за сердце. К счастью, выжила, но последующие две недели сериалы ей приходилось смотреть с телефона на больничной койке.
После инцидента с Лихолетовой директор распорядился отключать лифт на выходные — пусть сотрудники пользуются лестницей и развивают дыхалку. Комаров был мужиком крепким, хоть и в возрасте, и один раз в день пешком на родной седьмой этаж поднимался спокойно. Однако в очередную стахановскую субботу нагрузка удвоилась: он пришел работу, поднялся к себе, потом его попросили спуститься на второй этаж для какой-то консультации. Там он долго не задержался и поковылял обратно на седьмой. Где-то в районе пятого присел на ступеньки, чтобы отдышаться. В субботу людей в институте почти не было, поэтому окоченевшего Комарова охранники нашли лишь вечером во время обхода.
Через пару дней после трагедии ракета-носитель «Союз» вывела на орбиту спутник, для которого старый инженер разрабатывал систему управления приводом солнечных батарей. «Вот я уж скоро помру, а изделие мое еще стране послужит!» — любил повторять Комаров. Связь с космическим аппаратом пропала еще до того, как солнечные батареи раскрылись. Последнему прибору, к которому старый инженер приложил руку, не довелось проработать и секунды.
1
Потемкин пыхтел над очередной криво спаянной платой, пытаясь найти соплю из припоя, вызвавшую короткое замыкание. Работа поистине достойная ведущего инженера в самом расцвете лет! Сначала Потемкин поручил эту простую, но нудную задачу Петьке — еще студенту, трудившемуся в НИИ лаборантом на полставки. Работал парень из-под палки, да и не умел нихрена, поэтому был местным «принеси-подай», но даже с халявными поручениями справлялся паршиво. Короче, за полдня сопля не была обнаружена, и Потемкину пришлось искать ее самому. Почесывая трехдневную щетину, он под лупой разглядывал контакты микросхем, а Петька восседал на подоконнике и с улыбкой до ушей залипал в телефоне. Небось, опять с какой-нибудь девчонкой переписывался. Сволочь.
Дверь в помещение, где они сидели, была раскрыта нараспашку, и из коридора послышалось шарканье тапочек. Это была Лихолетова. За тринадцать лет работы в НИИ Потемкин узнавал любого сотрудника по походке. В дверном проеме показалось сморщенное лицо старушки.
— Вась, ты поедешь? — спросила она Потемкина. На похороны Комарова институт выделил целый автобус.
— Да блин, надо эту хрень доделать, — пробурчал Потемкин, указав рукой на плату.
Лихолетова фыркнула и поковыляла прочь. После «лифтового» инфаркта сдала она сильно, но, похоже, почтить память Комарова для нее было делом святым. Потемкин и сам бы поехал — за много лет совместной работы они с Комаровым сдружились, несмотря на значительную разницу в возрасте. Но, увы, завтра на носу была очередная сдача прибора. Не успеет Потемкин, если отвлечется. Комаров бы понял и поддержал.
— А че такого произошло-то? — спросил Петька. — Ну умер очередной дед. Они ж тут каждый месяц мрут! Обычно автобусы не заказывают…
Захотелось дать тунеядцу подзатыльник, но Потемкин вспомнил, что и сам по молодости воспринимал Комарова, как «очередного деда», коих в НИИ было предостаточно. Возможно, когда-то они и были талантливыми инженерами, но мозги с годами атрофировались, и сейчас эти старики приходили в институт посидеть в своих креслах, чтобы не жить на голую пенсию. Лишь некоторые из них все еще проявляли слабый интерес к работе. Лишь Комаров горел работой до конца.
— Юрий Владимирович — не очередной дед, — сказал Потемкин. — Большая потеря для института.
— Да? Ну окей, — ответил Петька и опять уткнулся в телефон. Потемкин вздохнул. К Комарову он поменял свое отношение, когда им довелось поработать вместе. Старый инженер оказался не только отменными специалистом, но и мужиком что надо: мастерски травил байки про институт, бухал в меру, не грузил историями про рыбалку и дачу, но, главное, не ныл про то, как мы все просрали. «Ребят, просрали только половину, — говорил он. — Давайте не просрем оставшуюся». Словом, мотивировал хорошо.
А уж как он за тот злополучный прибор пекся! И все насмарку, эх… Та история полуторагодичной давности должна передаваться от одного поколения инженеров к следующему. Потемкин покосился на Петьку. Тот утонул в своем телефоне. Не задалось у Потемкина с новым поколением…
Так и сидел он за столом и лыбился, пока воспоминания согревали душу.
2
В тот июльский день работать стало невыносимо — про кондиционеры в НИИ никто не слышал, еще и окна выходили на солнечную сторону. Потемкин обливался потом и в очередной раз мечтал об увольнении. Он даже белый лист перед собой положил и взял ручку. Фантазии об уходе из этого тухлого места превратились во что-то вроде психотерапии. Потемкин представлял, как швыряет заявление на стол Герману Львовичу Гроссу — начальнику отделения, человеку низкого роста и высоких амбиций, занявшего солидную должность всего-то в тридцать два года. Тот, конечно, станет умолять Потемкина остаться, пообещает повысить зарплату процентов на десять. Но Потемкин лишь гордо хмыкнет карлику в лицо, а отрабатывать последние две недели будет, посматривая на остальных свысока — ведь он вырвался из болота, а этим неудачникам тут так и киснуть до смерти. Разумеется, Потемкин быстро найдет высокооплачиваемую работу в «айти», ведь специалиста с его опытом симпатичные девочки-«эйч-ары» будут отрывать с руками, ногами и всякими остальными органами! Ленка, жена, закончит ныть про отпуск — свозит Потемкин ее на море. И даже не на Черное! Короче, жизнь наладится. Нужно просто написать на листе заветное «заявление об увольнении».
Но Потемкин не мог. Нужно было завершить парочку проектов, чтобы скинуть с себя оковы совести. А то уйдет он, и доделать работу будет некому. Главное, не вляпаться в какой-нибудь новый проект. В эту западню Потемкин попадал из раза в раз. О воле оставалось лишь мечтать.
Из сладких фантазий Потемкина вырвал звон стационарного телефона. Он не спешил брать трубку: если прикинуться, что тебя нет на рабочем месте, то большинство проблем рассосется само собой (или заметется под ковер). Звонящий оказался терпеливым — прошло около минуты, а телефон не унимался. Потемкин почувствовал на себе сверлящий взгляд Эдуарда Трутнева — его коллеги, сидящего напротив. Тот был ровесником Потемкина, засидевшимся на должности инженера второй категории. Звон мешал Трутневу смотреть сериал — в отражении стекол шкафа за спиной коллеги Потемкин видел кадры из «Во все тяжкие». На прошлой неделе Трутнев досматривал очередной сезон «Улиц разбитых фонарей». Интересный, конечно, разброс. Так Потемкин с Трутневым и пялились друг на друга, пока телефон не замолк.
Но через пару секунд кто-то позвонил Трутневу. Коллега, матерясь, скинул на шею огромные мониторные наушники и ответил:
— Трутнев!
Он выслушал собеседника, отставил трубку от уха, прикрыл динамик ладонью и обратился к Потемкину:
— Тебя тут петушара ищет. Че ему сказать?
Потемкин вздохнул и махнул рукой, мол, ладно, скажи, что я на месте. Трутнев приложил трубку к уху:
— Алло, он как раз только что вернулся! Отлить отходил… Что? Да не называл я тебя петушарой! Послышалось… Да отвечаю! Коллега, ну ты че?.. Ладно, давай!
Трутнев положил трубку и пробубнил:
— Фига микрофон чувствительный.
Зазвонил телефон у Потемкина. Он взял трубку и прорычал:
— Потемкин!
— Вась, это Петухов. Тебе сейчас прибор ЭП-14.013 принесут. Прошей его последней версией ПО. Сдаем сегодня. Лады?
— Не барское это дело — приборы шить. Попроси регулировщиков.
— Да они по-любому накосячат! Че-нить не то зашьют!
— По-любому.
— Ну вот! Поможешь?
— А у меня есть выбор?
— Спасибо, коллега!
Потемкин положил трубку. Петухов был руководителем темы с дурацким названием «Капля». Никто в институте не знал, кто эти названия придумывает. Очередная идиотия будто бы рождалась сама собой. В рамках темы «Капля» Потемкин разработал электрическую схему одной из двух плат, входящих в прибор. Своим детищем он не гордился, но в стенах института разрабатывали вещи и поужаснее. На орбите железка свое отработает. Многое от нее и не требовалось.
Запыхавшийся молодой регулировщик (новенький, Потемкин еще ни разу его не видел) прибежал ровно к обеду. Он положил перед Потемкиным почти черный прямоугольный параллелепипед размером с обувную коробку, на верхней грани которого находилось пять разъемов. Все приборы выглядели одинаково. Разной в них была лишь начинка.
Потемкин решил сначала поесть. Он уже встал из-за стола, когда опять позвонил Петухов и, шмыгая носом, умолял сделать все сразу. Потемкин выругался, но потратил десять минут законного отдыха, затем отзвонился Петухову и сообщил, что тот может «забирать свое говно», а сам наконец отправился набивать желудок. Трутнев составить компанию отказался — мама опять налила ему с собой супчику. Ленка Потемкину не собирала ничего. Лучше б так и оставался жить с мамой!
3
Столовая была единственным местом в институте, которое утратило советский колорит внешне. Почему-то именно ее решили первой облагородить белым пластиком и подвесным потолком. К счастью, все остальное не изменилось: бальзаковского возраста поварихи в белых чепчиках готовили отменно и всегда мило улыбались на выдаче; еда стоила копейки; помещение было чистым и просторным. Советский рай, каким он когда-то был.
С подносом в руках Потемкин искал, к кому бы подсесть. Варианты не способствовали приятному аппетиту. Наконец, Потемкин приметил знакомый темно-серый пиджак. Комаров оставался верен советскому дресс-коду, хоть почти все остальные работники института и положили на него известный орган. Потемкин уселся за стол к старому инженеру. Тот сегодня был хмур, но Потемкину улыбнулся, а потом сразу поинтересовался, как там поживает прибор ЭП-14.013.
— Притащили на прошивку. Сдавать сегодня собираются.
Потемкин зачерпнул ложкой густого ароматного борща и с наслаждением отправил в рот, а Комаров недовольно цокнул языком и сказал:
— Вот же мерзавцы, а? Сбоящий прибор сдавать решили!
— Сбоящий? — удивился Потемкин.
— Ну транзисторы-то сгорели!
— А, вы про это…
Было дело. Три месяца назад в одно из первых включений транзисторы сгорели без видимой причины. Потемкин перепроверил всю схему, но ошибки не нашел — все элементы работали в режиме с приличным запасом. Гросс собрал у себя в кабинете целый консилиум из десяти человек — даже Трутнева за каким-то хреном позвал. На самом деле к прибору отношение имели лишь трое — Потемкин, Комаров и Брагин — схемотехник, выглядящий, как участник ансамбля «Белорусские песняры» в запое. Остальные в обсуждении не участвовали — лишь хлопали глазами и ждали, когда их наконец-то отпустят.
Перед Брагиным лежала электрическая принципиальная схема платы Потемкина. Запойный инженер ковырялся в зубах выводом резистора, периодически тыкал пальцем в какое-нибудь схемотехническое решение и спрашивал: «Это че за херня?». Потемкин терпеливо объяснял, после чего Брагин кивал и говорил: «А, ну да, ну да».
— Не, ну тут все нормально, — заключил Брагин. — Пойдем уже на обед, а?
Непричастная часть консилиума оживилась и согласно закивала.
— Но ведь транзисторы сгорели, — сказал Гросс. — Коллеги, нужно все-таки выяснить причину!
Непричастная часть тоскливо завздыхала.
— Со схемотехникой все нормально, — повторил Брагин. — Остается прошивка.
— С прошивкой все тоже в порядке, — ответил Потемкин. — Я ее взял от прибора ЭП-14.010. Только коэффициенты регулятора поменял.
Прибор ЭП-14.010 в космос летал не раз и сбоев не давал.
— Вот! Значит, в коэффициентах регулятора и дело, — с умным видом сказал Гросс. Сам он, хоть и инженер в прошлом, в технике разбирался отвратительно, поэтому старался хотя бы очевидные предположения высказывать первым.
— Коэффициенты рассчитал Юрий Владимирович, — парировал Потемкин. Непричастная часть закивала, мол, раз уж сам Комаров их рассчитал, то дело точно в чем-то другом.
— Перед совещанием я на всякий случай все перепроверил, — сказал Комаров. — Коэффициенты правильные.
— Замечательно, но что же тогда не так? — спросил Гросс.
Консилиум ответил ему гробовым молчанием.
— Коллеги, думайте-думайте! — сказал Гросс. — Это очень важно!
В глазах коллег глубоких дум Потемкин не прочел — они все ждали, когда Гросс, наконец, отпустит их обедать, смотреть сериальчики и играть в настольный теннис. Даже Брагин потерял интерес к происходящему и посматривал на дверь. Разве что Комарову было не плевать.
Наконец, всех спас Трутнев:
— Да просто транзисторы бракованные, вот и все!
— Может быть, — подхватил Брагин. — Почему бы и нет? Всякое бывает!
Гросс поглядел на этих двоих с подозрением, затем обратился к Потемкину:
— А что вы думаете, Василий Петрович?
— Да как-то… — начал Потемкин, но почувствовал на себе взгляды почти всех присутствующих. Они явно говорили ему: «Ну че ты? Ну согласись ты!». Лишь Комаров хмурился. Потемкин выбрал нейтралитет:
— Может быть, конечно, но… но вообще эти транзисторы надежные. У меня они еще ни разу не горели без причины.
— Василий Петрович, маловато в вашем ответе уверенности, — сказал Гросс.
— А я и не уверен, — огрызнулся Потемкин.
— Господи, Вась, ну оглянись вокруг! — воскликнул Брагин. — Страна в жопе, никто нигде не старается. Раньше транзисторы были нормальными, потому что их делали не рукожопы. Сейчас везде одни рукожопы! Вот брак и появился!
— Везде одни рукожопы? — возмутился Комаров. — И ты, выходит, рукожоп?
Рожа Брагина всегда была красной. Теперь она стала багровой.
— И я! — воскликнул он. — И ты, старик, тоже! Все мы рукожопы!
Наступила тишина. Даже Гросс, обычно пресекающий стычки в зародыше, маленько растерялся, но быстро пришел в себя и сказал:
— Коллеги, это контрпродуктивно. Никто в этой комнате не… кхм… не вот это вот. Вы все талантливые инженеры. Василий Петрович, вы разработчик этой платы. Ваше слово последнее.
Потемкин слышал, как присутствующие давят на него коллективным пыхтением, и пофигизм победил:
— Ну да, наверное, брак, — сказал он. — А что еще? Всё ведь перепроверили.
Непричастная часть выдохнула, Брагин ухмыльнулся, а сам Потемкин старался не смотреть в глаза Комарову.
— Ладно, тогда заменим транзисторы и поглядим, не повторится ли проблема, — сказал Гросс. Все, кроме Комарова, одобрительно закивали.
Транзисторы больше не горели. Даже сам Потемкин со временем принял сомнительную версию про брак, а потом этот инцидент и вовсе был вытеснен из памяти новыми проблемам. Но Комаров опять про него напомнил. Решил, блин, пообедать в приятной компании!
— Юрий Владимирович, — сказал Потемкин, — но ведь транзисторы больше не горят.
— В том-то и дело, Вась! Почему брак проявился лишь однажды? Разве мы теперь не должны регулярно натыкаться на него? Эти транзисторы повсеместно используются.
— Может, просто одна партия была неудачной?
— Может. А может — и нет. Я думаю, нужно продолжать исследовать прибор. Не наработал он пока достаточно, чтобы мы могли выдохнуть.
— Ну вы это Гроссу скажите…
— Мерзавец он, — сказал Комаров. — Ладно, Вась, я пошел, дел много. Приятного аппетита.
Он встал из-за стола, взял поднос с наполовину съеденным обедом и удалился, а Потемкин продолжил хлебать борщ, но тот уже не казался вкусным.
4
Для очищения совести Потемкин поисследовал бы прибор еще раз, но кто-то уже забрал его за время обеда. Не судьба! Потемкин уселся за рабочий стол и продолжил мечтательно смотреть на чистый лист перед собой. Ох и поднасрет он Гроссу своим увольнением!
Чертов телефон опять зазвонил, когда Потемкин в деталях представлял диалог с начальником отделения.
— Потемкин! — прорычал он в трубку.
— Это я, Петухов. Где прибор-то?
— А я откуда знаю? Прошил, оставил на столе. Сейчас его нет.
— Кто его забрал?
— Полтергейст, блин! Наверное, тот же паренек, что его и принес. Я обедать отходил.
— Нет, Коля говорит, что не забирал.
— Ну, значит, кто-то другой.
— Так кто?
— Хрен знает. Жрать отходил, говорю же.
— Блин, ну что за день! Ладно, Вась, если вдруг узнаешь, набери.
— Да откуда я узнаю-то?
— Мало ли…
Потемкин вздохнул. Кругом одни идиоты! Он попытался вспомнить, на чем остановился в своих фантазиях? Гросс уже был готов поднять зарплату аж на пятнадцать процентов…
Опять зазвонил телефон. Потемкин сорвал трубку и почти прокричал:
— Прикинь, я все еще не знаю, где твой сраный прибор!
— Василий Петрович, так вы уже в курсе нашей проблемы? — послышался спокойный и благородный голос Гросса.
— Ой, простите Герман Львович, я думал, это опять Петухов названивает. Он меня зае… задолбал.
— Понимаю, Василий Петрович, но и его поймите. Общее дело делаем. Не подскажите, где вы видели пробор ЭП-14.013 в последний раз?
— Блин, я ведь все уже сказал Петухову — прибор лежал прямо у меня на столе. Я ушел на обед, вернулся — и прибора уже не было. Хрен знает, кто его взял.
— А как думаете, кто мог?
— Какой-нибудь регулировщик. Кому он еще нужен?
— Понятно. Василий Петрович, если вдруг узнаете точно, скажите мне.
— Обязательно, Герман Львович!
Потемкин положил трубку и пробубнил:
— Да пошел ты, гном чеэсвэшный.
— Че? — переспросил Трутнев.
— Да прикинь, идиоты прибор потеряли.
— Во лошары!
Вдруг Потемкина осенило: Трутнев-то все время сидел тут! Потемкин настолько привык не обращаться к бесполезному коллеге с рабочими вопросами, что так сразу и не подумал узнать у него про прибор.
— Кстати, ты не видел, кто его взял-то?
— Не-а, никто вроде не заходил.
— Но кто-то же его унес.
— Ну я отлить отходил. Тогда, наверное, и забрали.
Даже в таком простом деле Трутнев оказался бесполезен.
— Слышь, Вась, — сказал Трутнев, — а, прикинь, его кто-то спецом стырил? Дождался, пока нас обоих в помещении не будет, и стырил! Во прикол был бы!
— Да кому он нужен?
— И то верно.
Трутнев продолжил смотреть сериал, а Потемкин задумался о призрачной ценности прибора. Невзрачная железка стоила немыслимых денег. Можно было б купить новенького «немца» S-класса. Только вот незадача — ценность прибора падала до нуля, если вынести его за пределы стен института. Вещь настолько специфическая, что она никому не была нужна в мире нормальных людей.
У Потемкина опять зазвонил телефон. Он даже материться не стал.
— Потемкин, — простонал он.
— Василий Петрович, это опять я, — сказал Гросс. Потемкина бесило, что начальник отделения никогда не представлялся по фамилии, как все остальные сотрудники. Почему мелкий хмырь был уверен, что его все узнают по голосу? — Зайдите, пожалуйста, ко мне. Нужно решить проблему с прибором.
— А с ним какая-то проблема? — не смог не съязвить Потемкин.
— Он пропал, вы же знаете, — невозмутимо ответил Гросс.
— А как я могу помочь в этом вопросе? Я инженер, а не сыщик.
— Василий Петрович, не начинайте, пожалуйста. Понимаю, вы заняты очень важными делами, но и это не менее важно. Прибор нужно сдать именно сегодня.
Гросс сразу положил трубку, и Потемкин не успел ткнуть в нос проклятому коротышке, что тот не ответил на вопрос.
— Да блин! — прорычал Потемкин.
— Гросс? — спросил Трутнев.
— Членосос, — ответил Потемкин и встал со стула, постоял, сел, взял ручку и попытался накалякать шапку у «заявления об увольнении». Споткнулся на том, что не помнил имя-отчество директора.
— Черт! — гаркнул Потемкин, опять встал со стула и побрел к Гроссу.
5
Прямо от центра стола Гросса тянулся другой стол, за которым с одной стороны сидел Коля — тот самый регулировщик, принесший прибор, а за другой — Петухов, лысеющий пухлый мужичок лет сорока пяти. Сам Гросс отсутствовал. Потемкин сел рядом с Колей — от него хоть не воняло дешевым одеколоном и потом.
— Петухов, вот скажи, нахрена ты меня в это втянул? — огрызнулся Потемкин.
— Так прибор надо найти!
— Так найди! Я тут при чем?
Дверь в кабинет открылась, и Петухов не успел ничего промямлить в ответ.
— Коллеги, прошу прощения за ожидание, — сказал Гросс и уселся в свое гигантское кожаное кресло. — Значит так, у нас есть проблема. Пропал прибор ЭП-14.013. — Будто хоть кто-то из присутствующих еще не знал об этом. — Василий Петрович, у вас есть идеи, где он может быть?
— Понятия не имею. Наверное, у нас полтергейст завелся, — сказал Потемкин и пожал плечами.
— Василий Петрович, не начинайте… — сказал Гросс.
— Герман Львович, это вы начинаете. Я разработчик! Раз-ра-бот-чик. Мое дело разрабатывать. Не вмешивайте меня в эту фигню. Пусть этот чертов руководитель темы и ищет свое… говно сраное!
Потемкин указал пальцем на Петухова.
— Ну Вась… ну блин… ну ты ж, блин, это… — замямлил тот.
— Василий Петрович, я вас понимаю, — сказал Гросс, — но посмотрите на ситуацию с иной стороны: прибор был направлен в наше отделение, у нас он и пропал. Это наша зона ответственности.
— Это твоя зона ответственности, начальник ты хренов, а я простой инженер! — сказал бы Потемкин, если б не был самим собой, но вместо этого он ответил: — Герман Львович, я понимаю! Но почему я? У нас в отделении мало что ли бездельников, которых можно было б попросить поискать прибор?
— Василий Петрович, такую ответственную работу я могу поручить только вам. Хотите скажу, что от нее зависит? Выплата наших зарплат, Василий Петрович! Если не закроем сегодня этап — завалим срок сдачи, а дальше…
— Не будет очередной выплаты от Роскосмоса, нечем будет платить работникам… — пробубнил Потемкин.
— Ну вот, Василий Петрович, вы и сами все знаете!
Эту фигню Гросс заливал Потемкину в уши каждый раз, когда сроки горели.
— Василий Петрович, ну что, выручите институт? — спросил Гросс. Умел, говнюк, подобрать слова! Выручите институт, блин! Поищите-ка прибор — звучит совсем не так солидно! Битва уже была проиграна, но Потемкин желал хотя бы сымитировать видимость борьбы:
— А че этот руководитель темы не ищет свое говно?
Он опять указал на Петухова.
— Так я искал, Вась! — воскликну тот.
— Че ты искал? Мы пропажу прибора обнаружили минут тридцать назад! За это время даже атлет весь институт оббегать не успеет!
Петухов открыл рот, но вмешался Гросс:
— Василий Петрович, ну хватит уже! Помогите коллегам.
Голос начальника прозвучал властно и спокойно. Речь у этого гнома была поставлена великолепно. Потемкин махнул на петушару рукой и сказал:
— Ну раз такие дела, можно мне хоть на сегодняшний НТС не приходить? Институт же спасаю!
На последней фразе Потемкин попытался изобразить интонацию Гросса. Научно-технический совет проводился пару раз в год, чтобы отчитаться перед высшими пердунами, как в институте дела идут, потому что пердунам было лень выйти из своих роскошных кабинетов и самим все выяснить.
— Василий Петрович! — укоризненно произнес Гросс.
— Ладно-ладно, — пробубнил Потемкин. — Можно идти?
— Ступайте, коллеги.
Из-за стола поднялись все, кроме самого Гросса. Регулировщик Коля хлопал глазами, явно не понимая, на кой черт его вообще сюда позвали? Потемкину хотелось сказать парню: «Привыкай, Коля, тут все вот так».