Камин жарко полыхал. Каменные своды нависали над старинной мебелью, зал украшали портреты в рамках с позолотой. В глубоких креслах сидели дорогие хозяину гости. Дым от сигарет клубился кверху, к настенным охотничьим трофеям, центральное место среди которых занимала крупная медвежья голова.
— Бог мой, Андре, взгляни на эти несчастные головы, они торчат здесь на потеху публике! — воскликнула Мадлен, в волнении указывая на стену.
— Милая, это истинная французская забава — похвастать добычей, а иначе что за толк в охоте! — ответили ей.
— Можно как-то иначе похвалиться своими заслугами, но не так, по-варварски! Разве вы не согласны со мной? — обратилась она к Марселю, хозяину поместья.
— Как раз напротив! — вздохнул он, поправив шейный платок. — Очень даже согласен. Я не любитель охоты, а вот мой дедушка был иного мнения. Всех этих красавцев он лично лишил жизни.
— Только посмотрите на этого медведя! — Клодель всплеснула руками. В голосе звенели фальшивые слезы начинающей артистки. — Как он был убит?
— Это дурная история, я не люблю ею делиться, — ответил Марсель.
— Да что не так с этим животным? Жизнь его уже кончена, что может быть хуже? — рассмеялся кто-то из гостей.
Вместо ответа Марсель откинулся в кресле, жестом предлагая гостям наполнить бокалы. Какая-то затаенная мысль бросила тень на его лицо, и он побледнел, задумчиво глядя на графин с виски, в котором пламя из камина рисовало причудливые узоры. Он начал рассказ.
— Мой дед носил титул барона. Представьте себе, какие привилегии получает человек с подобным званием: он мог обратиться за любой денежной контрибуцией, и она немедленно удовлетворялась. Барон де Бонье владел мануфактурами, кузницами и даже плантациями в Вест-Индии, вел красивый и сытный образ жизни. Говорят, самое тяжелое, что ему приходилось делать за день, это менять шелковый халат на обеденный костюм. Он был настоящим аристократом по рождению и праву, не чета первоимперщикам, которых наплодил Наполеон. Нет, этот человек был истинным дворянином, впрочем, не всегда титул идет вкупе с достоинством.
Жил он в Париже вместе с женой и тремя детьми, а этот замок был его летней резиденцией. Он любил охоту, а так как здешние места полны дичью, то каждый сезон он по неделе или две гостил здесь, испытывая гордость оттого, что обед и ужин добывал лично.
В тот год стояла теплая весна. Мой дед приехал в Шеврёз в сопровождении друзей, состоявших в большей степени из таких же заядлых охотников. В первый же день охоты было выпито тридцать бутылок вина и убито шестьдесят вальдшнепов. Это была охота что надо! На четвертый день, когда запасы алкоголя порядком подиссякли, а желание барона поразить друзей охотничьей удачей, напротив, усилилось, — лес, словно сокрушаясь о собственной щедрости, вдруг вымер.
Ни одна лисица не метнула хвостом, ни единый суслик не нырнул в норку. Ни гусей, ни тетеревов. Стояла тишь, один ветер гулял по верхушкам вереска, и даже змеи притаились и не показывались на свет, чуя беду. Кто-то вроде видел, как мелькнула в кустах серая тень, но был ли то зверь или отголосок заката — никто толком не знал. Барон слыл человеком суеверным, но больше, чем суевериями, он был одержим собственными причудами. Словно в отместку природе за отказ делиться запасами в нем взыграло неистребимое желание поймать зверя, да покрупнее. В каком-то полубреду, порядком уставший от праздности и пьянства, он заявил о намерении прикончить медведя.
Представьте себе! Да в этих краях медведя не видели уже лет сто! Но в барона точно бес вселился. «Не уеду без зверя!» — заупрямился он, словно ребенок. А так как за охоту он пообещал большие деньги, желающих ее устроить нашлось немало. Да только медведя-то взять было неоткуда.
В то время у деда служил Амбруаз Моро. Подлый, амбициозный и жутко надоедливый мужчина, так говорила моя бабушка. И была у него мечта — построить первую в наших краях паровую мельницу. Он и проект подготовил, оставалось только последнее разрешение из Парижа. И надо же такому случиться, что бумагу, которую так жаждал Моро, мог подписать только мой дед. Сами понимаете, что для Моро найти медведя и привести его егерям на поводке — было делом личной заинтересованности. Так он и поступил, проявив смекалку и выкупив зверюгу у заезжих цыган. Еще отказался от вознаграждения за эту находку, ожидая награды гораздо более ценной — в виде необходимой подписи моего дедушки.
Медведя приняли втайне от барона и устроили на заднем дворе. Звали его Рауль. Он был крупным и непоседливым животным, а главное, кротким, как дитя, ведь вырос он в неволе и любил человека, не зная от него зла. Рауль норовил подойти к каждому и обнюхать с ног до головы, выражая таким образом дружелюбие. При этом голову он всегда поворачивал вбок, глядя на мир одним глазом. Второго он лишился в драке с какой-то псиной, будучи медвежонком.
Цыгане не отличаются сентиментальностью, но Рауль голода не знал, это видно было по блестящей шерсти, волнами ходившей на громадных мышцах, и по тому, как неторопливо он поглощал пищу, — похоже, его любили и ухаживали за ним денно и нощно. Рауль всего за каких-то два дня влюбил в себя всех служанок в округе, подружился с пикерами и даже лошади не боялись его, угадывая добрый нрав. Кухарки носили ему еду в подоле, а он показывал в ответ трюки, которым его научили цыгане за долгие годы странствий. Он умел приседать и разводить лапы, танцевать вприсядку на русский манер, качать головой и рычать по приказу. Любил чесать бока о забор и валяться на спине, подкидывая вверх миску. В общем, Рауля полюбили все, кто так или иначе узнал его. И чем ближе час охоты, тем яснее становилось даже опытным охотникам: убить прекрасное создание — верх бесчеловечности. Посему мудрые егеря решили вместо охоты создать только ее видимость. Так сказать, утоление охотничьих амбиций, что-то наподобие парковой охоты, когда животных выгоняют в лес, но в нужный момент отлавливают и возвращают в загоны.
Пока шли приготовления к грандиозному охотничьему забегу, мой дед послушно изображал неведение, играя в карты и обедая строго по расписанию. Разумеется, до него дошли слухи, что медведь был найден и содержался до нужного времени на заднем дворе его поместья, однако было решено негласно сохранять эту интригу.
Итак, нужно было «наследить» Раулем по пути охотничьего хода, как следят кошкой, когда приманивают лису. Егеря рассуждали так: мало кто способен выпить столько вина и сохранить при этом твердую руку. Подразним собак, дадим барону стрельнуть разок-другой и уведем Рауля. Таков был план.
В день охоты прибыли пикеры и егеря, вывели стаю гончих, всадники расселись по седлам, и под бодрый распев охотничьего рожка группа из пятнадцати человек покинула замок. Вся ватага во главе с моим дедом неслась через долину, вспугивая птиц, громким топотом содрогая землю и оглашая окрестности Шеврёза. Так и вижу, как разгоряченные, в пышущем цветением воздухе, они летят вперед, предвкушая сладость травли. Собаки визжали от нетерпения, их поджарые конечности опережали носы — пестрые пятна, наводнившие долину, все как одна, голодные, резвые, попросту спущенные с цепи.
Дорога до места оказалась сущим наказанием, и барон был крайне раздражен тем, что пришлось пересечь речку Иветт, пройти четыре затянутых остролистом хвойных пролеска и обогнуть болотистый разлив. Он не подозревал, что все эти ухищрения были придуманы с одной лишь целью: вымотать собак, лошадей и, самое главное, самого барона. Для того, чтобы спасительная темнота опустилась на лес и долину, исказила расстояние, изменив его восприятие. Все, чтобы не дать пуле угодить в цель, когда Рауль и барон встретятся лицом к лицу.
Когда собаки наконец обнаружили живой медвежий след, уже смеркалось. Лес подернулся туманной дымкой и, вспугнутый непривычным шумом, выглядел совершенно чужим. Охотников окружила сумеречная стена, через которую лошадям было сложно идти. Каждый метр был ощутимым расстоянием, и воздух, уплотнившись, еще больше замедлял их ход. В конце концов группа всадников вышла на поляну. Трава здесь отдыхала: выпустив соки, она пьянила охотников медово-пряным ароматом, которого они не замечали. Их взоры были обращены вдаль, где виднелась сутулая фигура великана. Вокруг него, раскинувшись широким веером, бились собаки. Они надрывали глотки, обнаружив запах медведя, до того ускользающий, обманчивый. Наконец источник его был найден, и свора неистовствовала, возбужденная жаждой крови. Песьи хвосты били вверх и вниз, а в пасти пузырилась пена.
Но они не смели приблизиться. Собаки были хорошо обучены. Без приказа хозяина они могли только лаять и изнывать от нетерпения. Рауль, однако, хранил удивительную безмятежность, собирая с лапы неведомое лакомство, снятое с ближайшего куста. И только когда две или три псины, осмелев, попытались исподтишка укусить его за бедро, он сделал два упреждающих броска вперед, припав на передние лапы. Скорее инстинктивно, чем с угрозой, ведь он не знал подобных порывов, спокойная жизнь в неволе не взрастила в нем навыков борьбы или самозащиты. Они были ему чужды.
Но собак это лишь раззадорило. Все больше свирепея, они обступали Рауля, сужая круг, выгнув спины, хрипя и скуля от желания по кусочку разодрать толстую шкуру, пахнущую диким зверем.
Наверняка барон не поверил глазам, когда увидел на расстоянии ста метров от себя живого медведя. Эта фигура — вы только подумайте, что за громадина был этот зверь, достоинство которого не могли уменьшить ни трусливо тявкающие псины, ни расслабленная поза. Могучая голова, плечи и лапы нечеловеческой силы.
Но Рауль вовсе не ощущал себя таким. Он вел себя как обычно. Увидев людей, засуетился в счастливом нетерпении и издал приветственный рык. Люди, без которых он не привык обходиться, обрадовали его. Вероятно, он считал, что вскоре отправится домой и сможет, наконец, отдохнуть на своей лежанке.
Барон слез с лошади и стал медленно двигаться по направлению к Раулю. По следам шли его спутники. И если мой дед шагал осторожно, осознавая опасность и, как истинный охотник, всегда был настороже, с ружьем наготове, то остальные были спокойны, зная, что Рауль не причинит им вреда, и, кроме того, спокойствия добавляло кое-что еще: патроны в ружье моего деда были втайне заменены на холостые прямо перед выездом. Так егеря свели вероятность убийства невинного животного к нулю, не желая рисковать и отдавать на откуп случая умение хозяина попадать в цель.
Барон взвел курок и навел ружье на Рауля, готовясь к выстрелу. Все вокруг затаилось. Изможденные лошади не били копытами, а люди оцепенели от напряжения. Темнота вдруг стала прозрачной, была видна каждая травинка, слышен каждый шорох. Лес и окрестности замерли в почтении перед этим гигантом. Но тут случилось неожиданное. Рауль, наклонив голову, какое-то время смотрел на барона и его подданных единственным глазом, а потом вдруг встал на задние лапы и принялся танцевать! Он раскачивался из стороны в сторону, тряс головой и вытягивал шею, приседая и игриво рыча. На глазах у охотников, под дулом ружья, он соединял обе лапы и снова разводил их в стороны, удерживая равновесие, кружился на манер балерины и притопывал. Мое сердце болит, когда я представляю себе это зрелище: танцующий медведь с одним глазом — перед лицом смерти. Со стороны, наверное, казалось, будто он танцем вымаливает себе жизнь, но он лишь делал то, к чему привык. Всю свою жизнь при виде людей он принимался танцевать — так его учили, так он получал сладости, так он был воспитан. Он просто принял охотников за зрителей, вот и все.
Остальное случилось быстро. Пуля, выпущенная бароном, пронзила плечо Рауля, но не убила его. Скрытый сумрачными тенями несчастный медведь, не знавший до этого подобной боли, взревел. Он заметался, припадая на лапы, и растерянный крик о помощи разнесся по поляне, достигая ушей каждого, кто был тому свидетелем, проникая в самую душу. А затем в нем что-то переменилось, и мощным рывком Рауль поднялся на дыбы, в одно мгновение став устрашающим. Говорят, он закрыл собой половину горизонта. Теперь уже псы, подвывая от страха, кинулись врассыпную, наконец-таки осознав, что имеют дело не с ленивым великаном, а с природным убийцей.
Куда бегут собаки в момент опасности? Они бегут к хозяину. Псины кинулись к ногам моего деда и сбили его с ног, опутывая и не позволяя никому подойти ближе, чтобы оказать помощь. Следуя лишь инстинктам и ничему больше, Рауль бросился прямо в эту гущу. Не думаю, что в темноте и суете он видел деда или имел желание навредить ему. Я предполагаю, что в мгновения, подобные этому, животными правит сила более могущественная, чем любая из известных нам. Это та власть, от которой человек цепенеет и хватается за оружие. Нас охватывает благоговейный страх при взгляде на диких животных именно из-за уважения к этой силе. Хотя я уверен, что Рауль не осознавал ни мощи своей ярости, ни природного превосходства. Я думаю, в ту самую минуту всем его существом владела смертельная обида.
Кто-то пытался отпугнуть его, отогнать от несчастного барона, но было поздно. Мой дед погиб на месте от множества рваных ран, нанесенных свирепыми когтями. Перед смертью он все же успел выпустить единственный оставшийся в ружье патрон. Он и сразил Рауля наповал.
— Патрон! Но как же? — воскликнули гости хором. — Заряд же должен был быть холостым!
— Амбруаз Моро подменил холостые патроны на настоящие. Этот человек не мог допустить, чтобы барон уехал разочарованным, не воспользовавшись сполна его подношением. Ведь в таком случае Моро не смог бы рассчитывать на привилегии. Этот человек был сущим дьяволом!
— Но почему Рауль не сбежал? Он же видел, что на него было направлено ружье! — воскликнула Мадлен.
— Это был цирковой медведь. — Марсель пожал плечами. — Люди для него делились лишь на два вида: друзья и зрители. Откуда ему было знать, как выглядит оружие?
В комнате было тихо. Каминные часы двигались в заведенном ритме, лед звенел в опустевших бокалах.
— Все-таки в нашей семье мы предпочитаем считать это несчастным случаем, — завершил Марсель свою речь. — Ведь Моро так и не признался, что купил Рауля и по сути подставил под пули. Все предпочли сделать вид, будто в долине Шеврёз и в самом деле водился медведь.