Лиза идет домой и не чувствует ног в промокших кроссовках. Почти стемнело. Лиза не стесняется плакать, она некрасиво покраснела и всхлипывает. Впереди стая бродячих собак. Одна испражняется, другая нюхает, что получилось. Третья, как в чехарде, опирается передними лапами на невысокую изгородь и перепрыгивает навстречу четвертой. Лиза живо представляет, как они окружают ее и грызут. Но ничего такого — они даже не смотрят, когда Лиза проходит мимо.
Вот июль 2006 года. Университет состоит из старого паркета цвета грецкого ореха и огромных окон с распахнутыми форточками. В лучах света золотится и колеблется пыль. На вступительном собеседовании Лиза в дрожащем беспамятстве рисует схему размножения грибов, рассказывает о хобби на немецком, одалживает вежливому дылде ручку. Все выходят и ждут. Лиза замечает Олю в первый раз. Та стоит неподвижно, схватив себя за плечи. Задумчивая и вычерченная на фоне остальных. Лиза не понимает, как это получается, но она сразу знает, что Оля особенная. Как будто Оля встретилась Лизе через много лет разлуки. Они познакомятся через несколько месяцев. А сейчас Лиза отвлекается на своего будущего декана: он зачитывает списки поступивших. Лиза не знает, как Олю зовут, кажется, ни одно названное имя не подходит.
Ветер сегодня свирепый. Срывает ветки, подбрасывает редкие капли дождя в непредсказуемых направлениях. Лиза зажмуривает глаз от одной такой капли и рассеянно смотрит на спешащих мимо людей. Рядом со светофором толпа почему-то всегда ускоряется, как вода, попавшая в водоворот. Чуть дальше под каштанами меланхолично поет музыкант с гитарой, ему неритмично подстукивает барабанщик с установкой. Музыкант поет чисто, мелодично, только микрофон съедает все согласные в конце слов. Получается: «А те…, кто ложится спа… — спокойного сна. Спокойная но…»
Лиза слушает и смотрит, и ждет Олю в условленном месте. Они не виделись месяц — очень-очень давно. Вот и Оля. Все та же, разве только немного загорела. Обнимаются, всхлипывают по очереди. Улыбаются и идут вперед, не договорившись о направлении.
— У меня дыра в душе, — признается Оля. Что ж, у Лизы тоже. Они идут быстрее необходимого, молчат и терпят слезы.
— И что, сегодняшняя встреча будет такой? — Лиза пытается иронично подбочениться и переключиться от горечи внутри.
— Да, нам следует пережить все эти чувства. — Оля храбро разрешает им плакать, берет подругу за руку, и они продолжают путь.
— Так почему же ты сразу не рассказала мне о Степной ведьме?
Это июнь 2007-го. Они сидят у костра на недлинном бревне. Оля чистит яйцо, бросая скорлупу в костер, а Лиза жарит сосиску на палочке. Они остановились на привал после нескольких часов пути. Пока собирали хворост для костра, совсем стемнело. Лиза задает свой вопрос, и тот повисает в воздухе, смешиваясь с потрескиванием сосисочной кожуры. Костер совсем не греет. Лиза ерзает на бревне, пытаясь поглубже спрятаться в куртку, и осторожно смотрит на Олю. Та не спеша доедает яйцо, вытирает руки бумажной салфеткой.
— Понимаешь, — наконец произносит Оля, — это вопрос веры. Если ты веришь в Степную ведьму, значит, она существует. Я не хотела тебе рассказывать о ней, чтобы она тебя не заметила.
— Зачем же ты веришь в Степную ведьму, если это опасно? — Голос Лиза дрожит от холода.
— О, я не верю в Степную ведьму специально. — Оля неожиданно обнимает Лизу левой рукой и притягивает поближе к себе. Сразу становится теплее. — Я верю в целом. Вера помогает мне видеть мой Путь. Но если я соглашаюсь верить, я соглашаюсь быть уязвимой. Потому что как только я впускаю в себя веру, я становлюсь видимой для всех с той стороны. Вера во мне горит ярче любого огня. Так Степная ведьма меня и нашла.
Оля говорит совершенно будничным тоном. Лизе очень хочется, чтобы все, что подруга говорит, было правдой. Лиза нанизывает еще одну сосиску на палочку и протягивает Оле.
— Как же быть, если ведьма тебя догонит? — «Или меня», добавляет про себя Лиза.
Оля смотрит Лизе в глаза и очень серьезно говорит. От нее пахнет нехитрым съеденным ужином и еще какой-то горьковатой полевой травой.
— Если ты услышишь, как шуршит ее платье, как она шепчет, то сразу ложись навзничь. Закрой глаза, не шевелись. Дыши едва-едва. Постарайся представить, что тебя нет. Если откроешь глаза — она заберет у тебя глаза. Если скажешь хоть слово — заберет язык. Ведьма не сможет долго здесь быть. Попугает тебя — и оставит.
В кулинарной лавке Лиза и Оля очень вкусно едят. Паста с семгой и сливками, салат из по-домашнему пахучих свежих овощей, чай с чабрецом. На десерт одна на двоих песочная корзинка с кремом и красиво выложенной клубникой. Хорошо. Оля все время хватается за телефон, теряет нить разговора, извиняется и говорит, что голова идет кругом от всех приготовлений. Лиза понимает. Уезжать навсегда — это сложно. Подруги говорят о привычном. О детях и мужьях — вечных свидетелях их дружбы. О работе — у Лизы новая, у Оли только что оставленная. У Лизы дочь научилась стоять на руках, у Оли сын ныряет, не зажимая нос. У Лизы коллега при любой возможности ходит в походы, у Оли приятельница приняла католицизм. Несмотря на очевидность прощания, подруги не вспоминают прошлое, нет никакой ностальгии. Ненадолго все становится по-прежнему. За окном усиливается дождь.
Лиза смотрит на свое прозрачное отражение в стекле и не видит своих глаз. Мимо без зонта спешит простоволосая старуха с невероятным количеством пакетов.
Спать легли, тщательно затушив костер. Лиза лежит в спальнике Оли и вдыхает запах ее квартиры. Немножко пыли, немножко индийских палочек. Внутри тепло и мирно. Ночной лес снаружи почти не издает звуков, только что-то шелестит в высоте. Оля лежит где-то рядом. Сон не идет. Все мысли вокруг истории про ведьму. Лиза уговаривает себя лечь на спину и сконцентрировать мозг на шитье. Представим себе кусок голубого трикотажа в тонкую зеленую полоску. Пусть сегодня это будет петельный шов. Идем слева направо. Нитка послушно скользит вслед за иглой. Идеальный стежок.
Швейная медитация рассыпается в секунду: рядом что-то шуршит, шаркает. Ближе, еще ближе. Сквозь спальник Лиза чувствует, как кто-то задел ее плечо, устроившись рядом. Все тепло разом улетело из спальника, всосалось в невидимую фигуру рядом.
Лиза приказывает себе вспомнить Олины наставления: не двигаться, не открывать глаза. Если откроешь глаза — она заберет у тебя глаза. Если скажешь хоть слово — заберет язык. Рядом с лицом, всего сантиметрах в пятнадцати, явное дыхание. Прерывистое, с хрипом. Пахнет землей, плесенью. Щеку морозит касание пальцев. Легкое, но внятное. На грудную клетку надавило сверху. Лиза невольно с шумом выдыхает. Холод и хрип снаружи моментально приближаются вплотную.
Шепот оцарапывает слух: «Чья ты? Будешь чья?» Шепот повторяет и повторяет вопрос, ледяные пальцы ощупывают лоб, переносицу. Оля сказала, что нужно поверить в свое отсутствие, слиться с фоном, исчезнуть. Но Лиза ничего не может с собой поделать. Дрожь в теле только усиливается.
«Ты чья? Будешь чья?» — шепот переходит в визгливый голос. Все громче, радостней. И вот уже торжествующий старушечий клич палит прямо Лизе в ухо: «Будешь моя! Будешь моя!»
Лиза дергается всем телом, чувствует тесноту спальника, судорожно вдыхает ртом, но глаз не открывает. Вдруг чувствует, как что-то колет правую ладонь. Но не страшно, не мертвенно — знакомо. Кольцо со слоном! Перекрутилось и давит крошечными выпуклыми бивнями где-то под средним пальцем. Теплое. Лиза сжимает кулаки посильнее. Внимательно следит, как напрягаются кисти, затем предплечье. Тепло волной переходит от рук к животу. Леденящий крик снаружи срывается в хрип, хотя причитать не перестает. Неплохо.
Лиза мысленно следует дальше. Вот ступни, вот голени. Колени, бедра. Внимание разливается по всему телу. В груди звенит, звенит в голове. Внутри стало так горячо, что холод снаружи отступает. «Я есть, — понимает Лиза. — Я здесь». И открывает глаза.
Над ней нависает косматое существо. Беззубое, безглазое, бледное, как воск. Ведьма замирает, слепо уставившись на Лизу. А Лиза смотрит на ведьму горячо и яростно. И бросает с силой: «Исчезни!» С тихим хлопком мертвенная фигура рассыпается пылью. Лиза садится, пытаясь отдышаться. Внутри все еще радостно жжет. «Я есть!» — повторяет она громко и сжимает кольцо в кулаке.
У входа в парк стоит тщедушный памятник Мандельштаму. Сразу за воротами лежит упавшее и уже распиленное можжевеловое дерево. Аромат потревоженной коры, усиленный дождем, заставляет дышать полными легкими. Лиза и Оля проходят к фонтану и останавливаются, наблюдая, как вода, льющаяся из трубочек вверх, смешивается с водой, льющейся из беспросветного неба вниз.
24 февраля 2022 года, в первый день войны, Оля звонит Лизе первая. Они ошарашенно молчат в трубку, ощущение нереальности чернеет в тишине разговора. Как ты? А ты? Что мы можем сделать? Почему мы к этому причастны? Как могло произойти, чтобы наша, твоя и моя страна, напала на соседнюю? Они выпускают эти вопросы из себя, но не могут на них ответить.
Где-то внизу, во дворе, слышен глухой удар о землю. Захлопали крыльями взметнувшиеся испуганные птицы. Лиза вытягивает шею, выглядывает — упала большая ветка с дикой груши. Должно быть, мокрый снег особенно тяжелый.
Оле нужно на работу, она прощается. Лиза продолжает держать телефон у уха, слушая пустоту, и смотрит во двор. Там немного поплывшая от плюсовой температуры зима, облезлые детская горка и качели. Пара женщин-дворников рутинно чистит лопатами дорожку к магазину. Как медведь из сказки, идет со своим квадратным лукошком курьер. Лиза не понимает, почему за окном ничего не изменилось, когда на самом деле изменилось все.
За спиной на пределе слышимости зашуршало тряпками. Нет, это не кот. Лиза будто врастает телом в пол и не может пошевелиться. К воздуху отчетливо примешивается знакомая земляная вонь. Из ниоткуда проникший в комнату сквозняк качает тюль. Лиза чувствует, как волоски на руках поднимаются, и старается справиться с сердцебиением. Сквозь звон в ушах холодом касается затылка сиплый шепот: «Чья?.. Чья?» Лиза ловит свое отражение в оконном стекле. Секунду напряженно смотрит в свое лицо — живое, с блестящими глазами — и резко оборачивается.
В комнате никого.
Они идут к перекрестку, где попрощаются. Это всегда не то же самое место, где они встретились. Так лучше. Пусть одно место будет для воспоминаний о встречах, другое — о расставаниях. Для Лизы они идут слишком быстро. Дождь кончился, закрытые мокрые зонтики болтаются на запястьях. Лиза берет Олю под руку и чувствует, как в десятый или пятнадцатый раз за вечер больно напряглось лицо, готовое заплакать. Чтобы как-то справиться с чувствами, Лиза винит во всем президента. Оля хмыкает: «Представляешь, он объявит, что следующими нашими врагами будут зайцы». «Или морковь», — подхватывает Лиза. Оля очень похоже пародирует, чеканя фразы: «Для нашей страны ключевой идеей является всеобщая деморквизация». Они хохочут. Обходят притормозившую темно-баклажановую ГАЗель без окон. С передних сидений на улицу спрыгивают хмурые бритые граждане в черных куртках. Подруги оставляют их позади. Оля с остатком усмешки говорит: «Вот сейчас они нас засунут в машину и увезут». «В хорошее место?» — с надеждой спрашивает Лиза. Оля улыбается и отрицательно качает головой. Со стороны водохранилища, невидимого за домами, ветер сердито сваливает на них запах застоявшихся водорослей и ила. Лохмотьями шелестят листья старых тополей вдоль тротуара. Начинает темнеть.
В апреле 2022-го Оля с мужем решают уехать. Делают паспорта для себя и сына, заканчивают дела, лечат зубы. Много лет замысел пожить в другой стране зрел в их вечерних разговорах, а война взяла — и всё окончательно решила за них.
Лиза не знает, почему она не может уехать тоже. Она не уверена, что должна. Чувствует ли Оля затхлый запах? Ощущает ли ледяные ощупывания на лице по ночам? Лиза не знает. Они никогда об этом не говорят.
Ну вот и место прощания. Лиза суетливо снимает свое кольцо со слоном и сует Оле в ладонь. У Лизы больше ничего нет, но она хочет, чтобы что-то ее было у Оли. Подруги обнимаются. Долго-долго. Оля немного отстраняется и говорит: «Я сейчас буду тебя запоминать». Олино лицо сминается от рыданий, но она внимательно осматривает Лизин заплаканный нос, размазанную тушь и родинку на щеке. «Теперь пора!» — Лиза тоже это чувствует. Порывисто обнимаются в последний раз, Лиза отворачивается и идет в другую сторону. Переходит широкую улицу по пешеходному переходу. Автомобили с мокрыми шинами здесь быстрые и притормаживают нехотя, раздраженно. Может, Лизу собьет машина? Нет-нет, конечно, нет. Она оборачивается, ступив на другую сторону улицы. Оли не видно. Лиза знает, что она нырнула в арку, чтоб сократить путь домой. Но Лизе кажется, что Оля растворилась в мокром воздухе и повисла вместе с другими маленькими капельками, дрожащими над городом.
Через дорогу Лиза замечает Степную ведьму. Та беззубо скалится, губы неслышно шевелятся, тощие руки тянутся к Лизе. «Исчезни!» — привычно и твердо говорит Лиза.
Я остаюсь здесь.
Рецензия писателя Романа Сенчина:
«Отличный рассказ. Вроде бы сюжет рваный, да и сам сюжет не сразу ощущаешь, но в итоге получилось, по-моему, превосходно. На небольшом пространстве показаны и история дружбы, и эта Степная ведьма, и событие, перевернувшее жизнь многих людей, вроде бы к событию этому не причастных, вроде бы от него далеких. Очень сильный эпизод: «Оля немного отстраняется и говорит: “Я сейчас буду тебя запоминать”. Олино лицо сминается от рыданий…» — буквально потянуло всхлипнуть. И сломавшаяся ветка — сильно… »
Рецензия критика Валерии Пустовой:
«Меня глубоко тронул рассказ. И обращением к актуальному времени, и точным выбором сюжета для раскрытия его специфики: расставание старых подруг наглядно показывает нарушение привычного хода вещей, конец того, что держало и питало жизнь, обрыв прежних ритуалов и связей. И сложностью устройства времени в рассказе: автор соединяет прошлое и настоящее, вмешивая, к тому же, условное вечное время, время мифа, мистического начала. И обаятельным, глубоко дышащим ритмом: автор изображает скоростные внезапные моменты — встреча, спешка, приступ страха, — на фоне медленных ожидаемых процессов, таких как дождь, ветер, течение толпы и т. п. В рассказе описание погоды не пустое дело — погода оттеняет состояние героинь ритмически, подсвечивает постоянством и рутинностью погодных явлений их человеческую растерянность, выключенность из привычной среды.
До сладости прекрасны описания — они уместны, детальны, чувственны, немногословны, точны. Тщедушный памятник, водоворот толпы, смятое лицо — образы запоминаются, врезаются в воображение. Замечательно, что в тексте нет следов надрыва. Автор не нажимает на предельные эмоции. Напротив, отгоняет отчаяние, загоняет в подтекст: подруги гуляют, хорошо кушают, обсуждают знакомые подробности жизни, — и потому печаль в рассказе действует даже сильнее.
Интересно место медитации. Автор убедительно и вдохновенно изображает рывок личности к утверждению, жизни. Рассказ привлекает этим ясным посылом — ясным, но, удачно, совершенно свободным от любой идеологии. Вообще рассказ из времени обостренной политики получился бытийным, не политическим — и это представляется большой художественной удачей.
У меня сомнения только в образе ведьмы. На мой взгляд, буквальное воплощение этого образа лишает его смысла и места в рассказе. Степная ведьма интересна как символ — угрозы, страха, смерти, обезличенности, — символ, который приходит из юности героини и внезапно встраивается в ее настоящее, вбирая новый опыт и эмоции. Если бы ведьма преследовала героиню как страх, оставляя, однако, читателя в сомнениях: то ли правда мистика, то ли героиня слишком впечатлительна, — то ее сила как символа была бы несомненна. Однако проявляясь: произнося слова, показываясь внешне, — ведьма из символа превращается в слишком явную условность. Поверить в нее трудно. Как некое чужое видение, она не очень пугает. Теряя символичность, она теряет и связь с внутренним миром героини, и связь с актуальным сюжетом рассказа. Слишком становится внешней, вещественно существующей, как следствие — ее образ теряет глубину. Очень важным кажется продумать связь веры в ведьму и реакции героинь на актуальные события. Сейчас этой связи нет. Линия ведьмы повисает сама по себе, она не влияет на ход рассказа. И выглядит в итоге декоративно, избыточно.
Отмечу ещё образ Оли. Думаю, в рассказе напрасно подсвечивается Оля как особенная. Развития это не получило. Она уезжает не потому, что особенная. А напротив, в каком-то смысле как многие. Кроме веры в ведьму, в героине нет удивительного. И вообще ее образ не развивается. В сравнении с Лизой Оля остаётся немного безликой, в тени»