«Не сходится!». Петров лихорадочно подбивал в «экселе» выполненные за прошлый год задачи и потраченное на них время. «Аудиторы точно будут придираться. Скажут, что я слишком мало работаю!» — вот уже неделю шла внутренняя проверка. Понятно, что времена тяжелые. Кризис, опять же война на юге. А тут из кадров «десант высадился» и давай шерстить весь отдел. Ворох противоречащих друг другу запросов, сотрудники с выпученными глазами строчат отчеты. Пошли перешептывания про грядущую оптимизацию штата.
Зазвонил телефон. Сергей Павлович, просит зайти. Петров живо представил, как начальник объявляет, что компания разрывает с ним контракт. Да и что еще думать, если за предыдущие годы в его кабинете он был всего пару раз? Страх в кризис потерять работу сковывал. В новостной ленте корежащие сообщения о ходе военной операции сменялись заголовками о росте цен и дефиците товаров. Вдобавок Катя уже полгода сидела дома, чему рада была только их дочь. Петров же с тоской думал, что брюки начали вытираться — еще немного, и надо будет опять покупать костюм, чтобы не выглядеть совсем уж обтрепанным.
Он медлил, барабаня пальцами по столу. Потом заблокировал компьютер и пошел на заклание.
У Сергея Павловича было не продохнуть — весь отдел в сборе. Петров как можно бодрее поздоровался:
— Привет, коллеги! Ну что, вещи уже пора собирать?
Пара натянутых улыбок в ответ и напряженные взгляды.
— По этому вопросу нет ясности. Пока отбиваемся, но решение за кадрами. Сейчас я должен до вас донести важную информацию. — Сергей Павлович сверился с исписанной от руки бумажкой.
— Кхм, коллеги, завтра на стадионе будет некое «мероприятие». Нужны желающие его посетить.
По комнате прошел вздох облегчения.
— Митинг, что ли? — Петров изменился в лице. Накануне мелькало что-то в соцсетях, но он не придал этому значения.
— Назовем «мероприятием»! — Сергей Павлович деловито читал с листа. — Так. По времени. Приходите на работу к девяти, в десять можете отправиться домой, переодеться. Сбор у стадиона к двум. В пять всё закончится. Кто идет?
— Это обязательно? — без особой надежды спросил Петров.
— Крайне желательно, ты же понимаешь.
Конечно, он понимал. Стоило ждать чего-то подобного. Петров надеялся, что кто-нибудь начнет протестовать, спорить, но тщетно. Наоборот, все быстро поднимали руки и вносили себя в список. Петров беспокойно переминался с ноги на ногу. Вот сейчас дойдет очередь и до него, а он скажет «нет».
— Петров!
— А? — Петров очнулся и обнаружил, что все взгляды обращены на него.
— Так тебя записывать?
— Да, да, конечно. — Петров не узнал свой голос.
— Вот и отлично. — Сергей Павлович сделал последние пометки и убрал листок. — Само собой, лучше ни с кем ничего не обсуждать. И не забудьте сделать несколько фотографий со стадиона — вдруг кадры запросят.
До конца рабочего дня Петров не находил себе места, нервничал. Даже про обед забыл. Коллеги предложили скооперироваться и поехать вместе, он отказался. Он никак не мог понять, почему они ведут себя как ни в чем не бывало? Даже радуются, предвкушая отличную погоду и возможность прогулять работу. С другой стороны, а какие варианты? За примером далеко ходить не надо, его Катя прошлым летом пошла на принцип и уволилась с высоко поднятой головой, с тех пор — только собеседования. Петров понимал, что выбора особого нет, но все равно внутри ворочалось чувство, что происходит что-то неправильное. А теперь он должен был еще и Кате как-то все объяснить, но должна же она понять?
Петров сутулился. В мутном окне вагона пассажиры походили на вопросительные знаки, застывшие над свечками телефонов. Он посмотрел на себя — такой же крючок, уткнувшийся в смартфон. В рабочем чате обсуждали сокращения. Новостные заголовки мрачные, кричащие. В них, как в омуте, легко можно утонуть. Несколько раз его рука опускалась, и он оглядывал окружающих, но потом неизменно возвращался к новостному потоку. «Мир столкнулся с угрозой голода», «Введен новый пакет санкций», «Круговорот военнопленных», «Пожар в Брянске», «Червивая Луна сияет в ночном небе».
— Господи, Луну то за что? — простонал Петров. Как и следовало ожидать, Луне ничего не угрожало. Виноваты какие-то древние индейцы — накопав первых весенних червей, они решили, что в этом заслуга серебристого светила.
Петров прищурился, что-то вспоминая, а потом позвонил.
— Алло?!
— Бабуль, привет!
Бабушка воспитала Петрова, и он ее очень любил. Она всегда радовалась, когда он приезжал, и была в восторге от его увлечений. В прошлом году он помешался на астрономии и, отложив немного денег, купил с рук небольшой телескоп. И в первую очередь похвастался бабушке, пообещав непременно показать Луну. Петров забежал в квартиру и начал складывать в сумку телескоп, треногу, окуляры. Взглянув в окно, он увидел, что Луна уже выглянула из-за крыш домов и начала медленно карабкаться наверх.
— Куда это ты собрался? — Катя заглянула в комнату.
— К бабушке! На Луну смотреть, я ей давно обещал!
Петров подхватил вещи и выскочил из дома, пока Катя не начала возражать или того хуже — расспрашивать, как прошел день.
На Дмитрия Ульянова горели редкие окна сталинских высоток и уличные фонари. Петров вышел на бульвар и, дойдя до перекрестка, быстро настроив телескоп, позвонил бабушке. Через некоторое время она показалась из-за угла. Маленькая, хрупкая фигурка брела с палками в руках. Кажется, подуй ветер, и ее унесет. У Петрова сжалось сердце.
— Простите, это ваш телескоп? — Рядом стоял молодой парень с собакой на поводке.
— Да.
— Можно взглянуть?
— Конечно!
— Никогда так близко Луну не видел. Спасибо!
— Ой, а можно и нам тоже посмотреть? — послышалось сзади.
Пока бабушка шла, вокруг Петрова образовалась небольшая толпа из собачников, выгуливающих своих питомцев, и прохожих, так что ей даже пришлось протискиваться. Всем не терпелось посмотреть на ближайший спутник, а Петров не мог отказать.
— Привет!
— Здравствуй, дорогой! Смотрите?
— Ага! Давай с нами! — Петров поймал в окуляр убегающий диск и отошел, уступая бабушке место.
— Боже мой! Как здорово! — Бабушка радовалась как ребенок — Какая она огромная! И рельеф виден! А что это за белая точка внизу?
— Это кратер. «Тихо» называется.
— Тихо, как интересно! — Бабушка улыбалась. — Надо же, какое название «говорящее»!
— Это в честь одного астронома. — Петров тоже начал улыбаться.
Он посмотрел в телескоп. Огромная желтовато-белая Луна в окуляре была такой далекой и безмятежной. И тихой. Висит себе в вечной пустоте каменный шар вместе с мириадами звезд и планет. И нет ему до нас никакого дела.
— Пойдем, провожу тебя до дома.
Они сидели на знакомой с детства кухне. Петров рассказывал, а бабушка слушала. Поговорили о космосе и планетах, о дочке и ее успехах, о подготовке к школе и планах на лето. Только о работе Петров не проронил ни слова — не хотел расстраивать. Ему было хорошо, как будто время повернулось вспять. В какой-то момент он снова ощутил себя маленьким. Петрову казалось, что впереди каникулы и целое лето в деревне, где самый важный выбор будет — идти за грибами или на речку.
Дома все спали, когда Петров вернулся. Сначала он зашел в комнату к дочери и с минуту глядел, как она спит, подложив ладошку под щеку. Он дотронулся губами до ее мокрого лба и прикрыл дверь. Затем заглянул в спальню.
— Еда в холодильнике. Поешь и приходи спать, — пробурчала Катя, не открывая глаз.
На кухне Петров положил на хлеб холодную котлету и, налив себе чая, стал медленно жевать. Мясо казалось сухим и пресным. Глоталось с трудом. Катя всегда здорово готовила, но сейчас еда казалась безвкусной. Неумолимо наступал следующий день.
Мир не перевернулся. Наоборот, природа вокруг так и сияла счастьем. Петров шел от Парка Культуры по залитой солнечным светом улице. Становилось жарко, и он уже успел пожалеть, что надел пуховик. Несмотря на будний день, народу много. Все улыбаются, смеются. Петров смотрит под ноги. Воткнув наушники, включив музыку, он отгородил себя от шума, глубоко погрузившись в собственные мысли.
Совсем рядом, на соседней улице, была квартира его друга. Можно забежать, поздороваться — вообще не крюк. Но что он может ему сказать? А если тот спросит, почему Петров не на работе? Солгать? Петров с силой пнул банку из-под газировки, потом спохватился, поднял и выкинул ее в урну.
На сообщения Паша перестал отвечать месяц назад, через несколько дней после того, как всё началось. Петров не раз перечитывал переписку, пытаясь понять, в чем дело. Когда-то давно они спорили до хрипоты о политике и едва не разругались. Тогда Петров решил, что дружба важнее, и остановился. С тех пор общение он старался вести на далекие от новостной повестки темы. И хоть совместные встречи стали реже, а по телефону в основном обсуждали книги и кино, Петров дорожил тем, что удалось сохранить.
Сейчас Паша перестал брать трубку. Сообщения читал, но по какой-то причине оставлял без ответа, отчего становилось тревожно. Появилось чувство утраты, как будто друга не стало. По природе замкнутый, погруженный в себя, Паша еще в школе частенько ставил в тупик — никогда нельзя было догадаться, что у него на уме. Когда грохнуло, Петров писал чуть ли не каждый день. Настойчиво штамповал письма о погоде, о прочитанных книгах, о том, как урвал новые кроссовки, даже шутить пытался, но каждое сообщение как будто проваливалось в вязкую, глухую пустоту. Это молчание не могло не породить мнительные и болезненные мысли: вдруг Паша считает его врагом, презирает? «Да лучше бы на хер послал!» — жаловался Петров Кате. Под гнетом сомнений он прекратил писать — какой смысл? Несколько раз порывался позвонить с чужого номера и высказать всё. Но так и не решился, боясь окончательно всё испортить.
— И все-таки надо поговорить! — пробормотал он себе под нос, передернул плечами и только выкрутил громкость на максимум.
Чем ближе к Спортивной, тем больше становилось народу. Нескончаемые потоки подхватили Петрова и потянули вперед. Скоро уже и выбраться было некуда. Повсюду развевались флаги, играла музыка. Петров, зажатый со всех сторон, шел туда, куда двигалась людская масса. Наконец, толпа выплюнула его прямо к циклопическим стенам стадиона. Те, у кого были на руках билеты, протискивались внутрь, на трибуны, остальные закружились в гигантском хороводе, останавливаясь у больших экранов или полевой кухни. Петров всматривался в лица людей, словно пытаясь отыскать что-то. Пестрая толпа перешучивалась и улыбалась. Довольные возможностью провести день на свежем воздухе, люди ели кашу, пили чай и слушали приглашенных артистов. Кто-то даже умудрился пронести алкоголь. Петров выскочил из водоворота ближе к набережной. Здесь было тише, стояли лавочки. На одной из них сидел немолодой мужчина. Глаза его были закрыты, лицо подставлено весенним лучам. Петров присел рядом, некоторое время смотрел на него и затем тоже закрыл глаза. Шум толпы пропал. Цокали каблуки проходящих мимо людей, слышны были негромкие разговоры. Солнце приятно согревало. Дыхание стало размеренным, спокойным. Прошло несколько минут. Петров открыл глаза и встал — пора возвращаться обратно.
У стадиона народ начал скучать. Только когда на сцене появился глава государства, по толпе будто пробежала волна возбуждения и сразу угасла. Петров не слушал. Дождавшись окончания речи, он развернулся и поспешил прочь.
Не желая толкаться у метро, он перешел реку и углубился в парк. Здесь почти не было прохожих. Щебетали птицы. С каждым шагом ощущение нереальности происходящего усиливалось, как будто Петров погружался в какой-то морок. Вдруг его окликнули.
— Петров! Эй, Петров, давай к нам!
Он вздрогнул. На открытой летней веранде паркового кафе сидели коллеги. Петров смутился, будто его подловили на чем-то. Но деваться некуда — пришлось подойти. Возникшему рядом официанту он заказал лагер.
— Ну, как дела? Откуда идешь?
— Со стадиона. — Петров отвел глаза.
— И как там?
— Как будто сами не знаете. — Пиво оказалось теплым и выдохшимся, и он отставил бокал. — А вы давно здесь?
Коллеги как-то неловко переглянулись, ответил Владимир:
— С утра заседаем, уже половина по домам разъехалась.
Петров вытаращил глаза.
— А как же митинг? — Он переводил взгляд с одного коллеги на другого.
— А что туда ходить-то? Давка, куча народа. Не протолкнуться. Мы от метро сразу сюда. Ты вчера неразговорчивый был, а так бы и тебя позвали.
— Мы же обещали пойти! Что скажет Сергей Павлович? — Петров не верил своим ушам.
— Ну ты и наивный, капец! Сергей Павлович уехал от нас полчаса назад.
— А если кадры начнут проверять? — не унимался Петров.
— Если только тебя! С твоим-то везением не исключено! — под общий смех пошутила Оля.
Петров отказывался верить.
— И что, никто не пошел?
— Нет, ну кто хотел, наверное, был. Вот ты, например. Тут главное записаться — остальное неважно.
— Как говорили классики: «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения», — продекламировал Владимир, все снова засмеялись. Петров замотал головой. Он достал несколько смятых купюр и положил их на стол.
— Мне пора. — Петров выдавил улыбку, чувствуя, как усталость опустилась на плечи. Ему хотелось оказаться как можно дальше от этого кафе и своих коллег.
— Странный ты какой-то. Только пришел и сразу уходишь! — сказала Лена.
— Да оставьте его в покое! — вступилась Наташа. — Дайте ему переварить. Он же всё за чистую монету принял — сказали идти, он и пошел, по-честному. Никто же его не предупредил, как надо такие «мероприятия» посещать.
Петров кивнул ей и пошел в сторону выхода из парка.
— Надо было у старших, опытных товарищей спросить, а не молчать.
— И вообще, давайте выпьем! — донеслось в спину.
Петров до вечера играл с дочкой в куклы, наряжал их, кормил невидимой едой и пил из игрушечной посуды несуществующий чай. Взгляд его был отрешенный, задумчивый. Уже перед сном, лежа в кровати, Катя повернулась к нему:
— Слушай, а ты слышал, что сегодня митинг был?
— Да, было что-то. — Петров смотрел, как лунный свет из окна падает на Катино плечо, как блестят в полумраке ее глаза. Он подумал, что ей, наверное, тяжело его рассмотреть против света. Только размытый темный силуэт.
— Я в новостях читала. Опять бюджетников нагнали, представляешь? Тьму какую-то, тысяч сто человек или больше.
— Угу.
— А вас не заставляли?
Пауза была едва заметна.
— Нет, — неожиданно легко соврал Петров.
— Вот и хорошо! — сразу выдохнула Катя. — А то я бы тебе ни за что не простила! Лучше уж всей семьей без работы остаться, чем на митинги за власть ходить! — Катя поцеловала его. — Люблю тебя! — Перевернулась на другой бок и, прижавшись к нему спиной, почти сразу заснула.
Петров еще долго смотрел в потолок, слушая ее ровное глубокое дыхание.
Рецензия критика Валерии Пустовой:
«Рассказ очень интересно задуман. Особенно меня ошарашил финал. Я и сама хотела задать автору вопрос, мол, зачем Петров идет на стадион, раз в списках там, на месте, не отмечают. И вдруг рассказ выдал ответ. У меня было чувство, что я обманута вместе с Петровым. Очень удачно получилось. Удача тут в том, что автор действительно показал пропасть между Петровым и его коллегами, раскрыл многоликость компромисса: коллеги записываются на митинг запросто и не идут на него, то есть для них нет ничего, что было бы делом принципа или, пафосно выражаясь, чести.
Композиция рассказа сложная: автор тянет время до решительного выбора героя, для этого вводит образ бабушки, эпизод с луной, вводит образ друга, чтобы расширить контекст метаний героя, помогает этому и образ жены, разом принципиальной и простодушной. Есть очень удачные ходы. Например, бойкое начало, первая фраза захватывает и вносит в рассказ на скорости. «С тех пор — только собеседования» — тут кратко и метко автор показывает цену, которую Катя платит за выбор.
Про червивую луну в новостях — тоже крайне удачная вставка, резко переключающая внимание. Это важно, потому что без переключений рассказ давил бы на читателя злободневностью. Образ луны вносит некоторую иронию и раздвигает контекст восприятия. Психологически убедительно и то, что бегство к луне не переменило планов героя: да, он попытался отвлечься, опереться на то, что его обычно держит — родная бабушка, возвышенная луна, — но не помогло. Он слишком чувствует, как подступает реальность, и готовится пожертвовать принципами ради ее требований или того, что таковыми представляется. Удачно показано и его решение — когда он ест и не чувствует вкуса, и мы понимаем, что луна луной, но герой не ушел в мечты от действительности, он готовится к трудному выбору.»
Рецензия писателя Екатерины Федорчук:
«Очень непростая тема и непростая структура рассказа.
Сложность темы в ее злободневности, которая часто толкает авторов к публицистическому изложению своих мыслей. Автору удалось счастливо избежать этой ловушки, но ценой некоторой закрытости героя в те моменты, когда он мог бы открыть свое сердце читателю.
Зато очень выигрышно смотрится непосредственная и живая апелляция к недавнему прошлому — вот станция «Спортивная», вот стадион, толпа… Все это было так недавно, так еще живо в памяти, что эффект узнавания резко повышает степень вовлеченности читателя в события рассказа.
Текст четко делится на три составляющие. Первая — это этюд о Луне. Очень цельный, законченный, не требующий ни расшифровки, ни продолжения. И он мне очень нравится!
Бабушка получилась немного сказочная. Но можно сказать и иначе — символическая. В этом отрывке уже есть все об одиночестве героя, о трудностях морального выбора, о тревоге, которая разъедает наше сознание. И о том, что есть вечные ценности. Луна… любовь… старенькая бабушка, такая наивная… Они, эти ценности, эти люди могут удержать нас на плаву.
Но так как рассказ о Луне оказался вставленным в повествование иного характера, более жесткое, его символический, условный смысл стал восприниматься как недостаточно достоверный.
Отличный сюжет с другом, с которым они рассорились из-за политики, потенциально очень богатый. Мне кажется, его стоит развить в самостоятельный рассказ. Сейчас же этот сюжетный ход не раскрывает для нас характер главного героя, а тормозит действие и тормозит его довольно сильно.
Отдельная интересная находка: наблюдение за людьми на митинге. У автора на этот повествовательный ход просто не хватает пространства, а у читателя — сил. Ведь он, читатель, только что пережил два полноценных и очень насыщенных эпизода с главным героем — с другом и луной.
Вступление немного «провисло». В нем затрагивается тема, которая не находит своего развития. Петрова могут уволить и поэтому… А что «поэтому», не совсем понятно…. Ну, вроде бы, герой идет на компромисс с совестью, потому что боится увольнения, но прямой корреляции между увольнением и митингом я не вижу…
Финал мне очень понравился. Есть в нем лиризм, легкая ирония и правда жизни.»