Смотреть, как течёт слюна изо рта твоего любимого актёра, — довольно неловкая ситуация. Микки Рурк в боксёрских перчатках напротив темнокожего парня в красных трусах. Уклоняется от удара, слюна продолжает течь, на губах безумная усмешка. Я сижу за столом у ринга с джойстиком от PlayStation в руках. Вокруг больше пяти тысяч человек. Я слегка накурен, но стараюсь быть профессионалом и управляю ударами Микки.
* * *
Бокс я полюбил в конце первого курса философского факультета. Однажды вечером наткнулся на трансляцию первого боя Эвандера Холифилда против Майка Тайсона. Майк, которого я считал тупым амбалом — быстрый и ловкий, как кошка. Холифилд впечатляет волей и коварством — не боится ударов Тайсона, постоянно его обманывает и когда рефери не видит — бьёт головой. Я заинтригован — то, что казалось грубой дракой, выглядит хитрой игрой, яростной шахматной партией и самым жестоким из искусств.
Бокс — моё первое увлечение, на которое никто не влиял. Книжки приучила читать мама-учительница. В гуманитарный вуз помог устроиться отец, когда понял, что я не сдам вступительные экзамены ни по одной точной науке. Все мои любимые группы — кассеты старшего брата.
Боксёры становятся моими рок-звёздами. Смотрю все бои по ТВ. Езжу на «Горбушку» покупать диски со старыми поединками, читаю в интернет-кафе биографии чемпионов. Разговариваю фразами вроде «у каждого есть план, пока в него не попадут», «если ты сдашься, то легче не станет», а когда мне весело — «бить по кончику носа, чтобы загнать кость в самый мозг». В перерывах между парами толкаю однокурсникам телеги о том, что «”Рокки” — худший фильм про бокс в истории кино, а вот “Бей в кость”, “Жирный город” и “Свой парень” с Микки Рурком — это тема. В конце концов, Микки и сам восемь боёв провёл».
* * *
В моём первом боксёрском зале на Курской нет ринга. Занятия ведут КМСы-белорусы слегка за тридцать. Минимум у трёх тюремные сроки. «Как у всех боксёров, за разбой и причинение тяжких телесных повреждений», — объясняет главный тренер. Все исключительно вежливые и тщательно следят за словами — я очарован этой гангстерской сдержанностью — однокурсники регулярно ссорятся и истерично орут, а дома — скандалят родители.
Самый смешной момент любого занятия — когда тренер показывает очередную связку, потом задумывается, почёсывает нос и произносит с более мечтательной чем обычно интонацией: «а вот на улице…». Становимся полукругом и слушаем, как оно — на улице.
После полутора лет тренировок решаюсь на первый бой. Соревнования проходят в клубе «Golden Boxing» в центре Москвы (клиенты из списка «Форбс», кофе на ресепшене по цене бурбона, в коридорах фотографии звёзд бокса на местном ринге). Оппонент — друг моих друзей. Чем ближе день боя, тем более уязвимым я себя ощущаю. Пугает не соперник, а сама ситуация, что кто-то готовится меня избить.
В день соревнований на нас шлемы и тяжёлые перчатки, в которых кулаки не сжимаются до конца. В бою время растягивается — потом прочитал, что это один из симптомов сильного стресса. Обдумываю каждый удар, а когда раздаётся гонг, мне кажется, что прошёл час. Во втором раунде я в панике. Руки не поднимаются, отдал все силы в прошлой трёхминутке и слышу смех из зала. «Мне продолжать?», — мямлю в перерыве. Тренер выталкивает меня на следующий раунд. Когда я свыкся с тем, что провожу бой, раздаётся финальный гонг. Рефери объявляет ничью. На мне нет ни одного синяка — мы так и не смогли толком друг друга ударить.
* * *
После вуза работаю продавцом мобильных телефонов, грузчиком в магазине игрушек, торгую DVD-дисками и наконец становлюсь управляющим магазина кино на Покровке. Утром первым делом смотрю выручку за вчерашний день, вторым — новости бокса в интернете. Взаимная ненависть Марко Антонио Барреры и Эрика Моралеса кажется более реальной, чем мои конфликты с продавцами (опаздывают на работу, обсуждают в торговом зале чужих подружек, виртуозно хамят клиентам). Надеваю рубашку с коротким рукавом, когда предплечья в синяках, но стесняюсь разбитых губ.
Перед вторым боем учусь вырываться из болевых и удушающих приёмов. Мы с тренером решили выступить на турнире по уличным боям «Стрелка». Их соревнования проходят на заводах, старых фабриках, бывало даже на списанном ледоколе. Суббота. Мы на Заячьем острове в Питере. Вокруг шумит автошоу. Столбцы ринга вбиты прямо в землю, на них натянуты корабельные канаты, внутри — песок. Лимита по времени нет, деления на раунды — тоже. Участники дерутся в лёгких перчатках до тех пор, пока кто-то не сдастся или не упадёт в нокаут. Тренер фотографирует меня, когда подписываю бумагу, что сам несу ответственность за любые последствия и травмы.
Всех представляют прозвищами. Передо мной «Дикая Панда» проигрывает «Монтажнику», «Бешеный Псих» побеждает «Злого Еврея», а «Казах с пакетом» избивает «Лопату». При росте 185 я вешу чуть больше 60 кг и прошу представить меня «Белым червём». На выходе поднимаю руки и изображаю мелкую трясучку. Мой оппонент «Фёдор-кузнец» на полголовы ниже и в два раза шире. «Разъебу ему ебальничек с дистанции», — говорю тренеру перед тем, как он надевает мне капу на зубы.
Стараюсь быть профессионалом и запомнить каждое мгновение. Кузнец резко меня бросает, а когда барахтаюсь на земле — наваливается на спину. Ногами обхватывает мою талию, а правой рукой перекрывает кислород. Кажется, что соперник хочет вдавить мне кадык в позвоночник. Стучу по его руке — сдаюсь. Бой, к которому мы с тренером готовились полтора месяца, продлился двадцать две секунды. «Возможно, это просто не твоё. Подумай», — говорит он. Большую часть дороги домой в «Сапсане» мы молчим.
* * *
Прибыли нашего уютного магазина кино падают из-за торрентов. Модная молодёжь любит музыку на виниле, но фильмы — качает из интернета. Дистрибьюторы DVD-дисков тихо, но быстро вымирают. Мы расширяем ассортимент за счёт бархатных медведей с пенисами, холщовых сумок с портретами писателей, настольных игр для влюблённых, магнитов, смешных обложек с названиями несуществующих книг и тонн виниловых пластинок.
За год меняю три места работы (управляю магазином католической книги, составляю программы для онлайн-кинотеатра, делаю контент для соцсетей салона красоты). Наконец, приземляюсь в боксёрском клубе «Golden Boxing», где проводил свой первый бой, — единственная работа, связанная с боксом, которую мне удалось найти.
* * *
Поднимаюсь на ринг. Помощник разводит канаты, я наклоняю корпус, выпячиваю зад и перешагиваю между ними. Мне подают табличку с цифрой 1.
«Смотрите, — говорю я и поднимаю табличку над головой на вытянутых руках. — Нужно делать вот так». «Не так», — опускаю табличку к груди. «И не так», — приподнимаю согнутые руки на уровне лица. Обхожу ринг вдоль канатов, останавливаюсь, поворачиваюсь лицом в зал и улыбаюсь. За мной следят тридцать две девушки в бикини и на каблуках. Я успел бегло посмотреть их анкеты. Две официантки-кубинки (у одной огромная силиконовая грудь, вторая в очках), несколько стриптизерш и четыре мастера спорта по художественной гимнастике. Есть тренер тайского бокса с татуировкой пистолета на заднице, гимнастка, пережившая падение с четырёхметровой высоты, и синеволосая кандидатка филологических наук в поисках жести и веселья. Инструктирую девушек перед кастингом ринг-гёрлз. Три победительницы через неделю будут носить таблички между раундами на вечере бокса. Моя работа в «Golden Boxing» — вести соцсети и «помогать с мероприятиями».
Администраторы и тренеры клуба заигрывают с девушками. Я зануден и общаюсь подчеркнуто вежливо. Лучшая из моих попыток превратить заторможенность в обаяние.
Вечер бокса так и не состоялся — на следующий день после кастинга боксёру с афиши выстрелили в лицо из травмата. Я приглашаю в кино одну из несостоявшихся ринг-гёрлз (двадцать пять лет, работа — «интересная», самое большое потрясение в жизни — «потеря лучшего в мире кота», самый большой страх — «танцевать на слишком узкой барной стойке»). Чтобы позвонить Алисе мне требуется тридцать минут — стараюсь унять тремор в руках и тупо смотрю в телевизор, где идёт бой Джеймса Тони против Василия Жирова. Мы начинаем встречаться. Смотрим мои любимые фильмы («Домино», «Поцелуй навылет», «Пуля») и бои. Устраиваю её носить таблички на другом мероприятии.
* * *
Любой боксёр согласится, что самое страшное — ждать боя в раздевалке. Уже в перчатках разминаться, сидеть с закрытыми глазами или тупо смотреть на дверь, в которую вот-вот постучат и дадут команду идти к рингу. Тук-тук — сегодня это я. Наш клуб — площадка для небольших промоушенов, которые проводят вечера на 200-300 человек и без трансляций на крупных каналах. Слежу за боями в зале и когда остаётся два раунда или бой заканчивается нокаутом, быстро бегу в раздевалку за бойцом из следующей пары. Иногда меня просят достать воду, сухой лёд или смекту.
Первым к рингу всегда выходит боец синего угла (парень из другого города, иностранец или местный чувак, на которого всем насрать). Вторым — боец красного угла (юное дарование, местный герой или обладатель регионального титула). Уже несколько месяцев я вывожу «синих», потому что говорю по-английски.
Впервые наблюдаю профи бойцов вблизи — в реальности всё грубее и драйвовее, чем по ТВ. Самые веселые и дерзкие — легковесы, полулегковесы и другие «мухачи». Тяжи нервничают сильнее остальных. Аргентинцы всегда весёлые, колумбийцы — молчаливые и мрачные, поляки — гордые и подчеркнуто учтивые. Один раз вижу, как жена-никарагуанка тейпирует мужу руки, а потом кричит указания из угла во время боя. Веду к рингу танзанийцев с ошалелыми глазами — обычно они прилетают в день боя и их рубит от акклиматизации. Попадаются филиппинцы — часто они выступают на две-три весовые категории ниже, чем их российские оппоненты, но желание заработать делает ребят сговорчивее.
За девять месяцев четыре раза вывожу драться узбека по имени Носир (переломанный нос, полное отсутствие мимики, вежливые манеры). Узбек работает на стройке и его зовут, когда молодого боксёра нужно проверить в бою против стойкого, но не особо опасного оппонента. Похоже, что для Носира (четыре победы, четырнадцать поражений и две ничьих) это больше, чем просто подработка — он всерьёз пытается выиграть каждый поединок. Пару раз я вижу, что он явно выигрывает бой, но судьи отдают победу сопернику — они не любят портить послужные списки молодых парней поражениями от строителей и грузчиков.
* * *
Турнир по боксу для сотрудников ФСО. Я рычу в микрофон: «Давайте пррррриготооооовимся к мясоррррррууууубкеее!» — вольный перевод легендарной фразы Майкла Баффера «Let’s get ready to rumble!» Обконьяченных генералов и трезвого почётного гостя, абсолютного чемпиона мира Костю Цзю это не впечатляет. Ринг-анонсера Баффера выписывают, чтобы завести многотысячную толпу на топовых боях в Лас-Вегасе, Лондоне и Москве. Меня — когда неохота платить ведущему с «Профи.ру», комментатору с кабельного канала или актеру эпизодов.
Мой профиль — открытые ринги для неспортсменов, турниры среди сотрудников силовых ведомств и мелкие чемпионаты по силе удара. Последние — самые муторные. Семь часов я (пиджак, бабочка с черепами и стопка анкет в руке) стою рядом с мешком-силомером и представляю людей, которые по нему бьют. Обычные и VIP-клиенты клуба, футбольные фанаты, родноверы с коловратами на бицепсах, диванные болельщики, фитоняшки, стронгмены, пара профи бойцов-нонеймов и куча детей. После каждого удара на табло появляется цифра — сила удара в килограммах. Громко объявляю её в микрофон и прошу аплодисментов у толпы в триста человек. Отходняк от таких вечеров — как после ночи в плацкарте.
«Король — орёл, орёл — король», «Саша по шоссе…», «Вёз корабль карамель…» — полчаса в день трачу на скороговорки, которым меня научили на экспресс-курсах для ведущих. Каждое утро начинаю с гудения (стою на цыпочках, голова поднята вверх, звук идёт от диафрагмы) — это должно сделать мой голос менее монотонным. Вечерами занимаюсь перед зеркалом: слежу, куда убегают руки и не подгибаются ли колени. Держу половник вместо микрофона и импровизирую перед воображаемыми зрителями. Алиса накидывает с дивана реплики «из зала», на которые я должен хлёстко и остроумно реагировать. Воображаемые зрители довольны, реальные — не очень.
* * *
«Пора самим играть в эти игры». — Серёга, директор «Golden Boxing», решает организовывать бои самостоятельно и предлагает мне побыть матчмейкером — человеком, который определяет, кто с кем дерётся. Престижная работа для тех, кто врубается в бокс.
Мне нужно найти оппонентов для трёх боксёров, которые тренируются у нас в клубе. Двое только начинают в профессиональном боксе — им нужны соперники попроще, чтобы набраться уверенности в себе. Договариваюсь с легковесом из Питера (десять побед, сорок поражений, парикмахер) и полусредневесом-камерунцем из Балашихи (одна победа, пять поражений, работает на хлебозаводе).
Наш третий боец — двадцатипятилетний тяжеловес Саша Солоух (пять побед нокаутами в пяти боях, любит Сталина и фотографироваться с секирами) — дерётся в главном бою. Он даёт персональные тренировки главному спонсору нашего клуба. Серёга просит «оппонента-иностранца… желательно, негра… и чтобы получился красивый бой». Я просматриваю фейсбучный спам от африканских менеджеров — такие сами тебя находят по общим друзьям. Чувак из Кении скидывает мне пару роликов на ютубе, которые я пересылаю тренеру Солоуха. Тот отвечает в вотсапе смайлами с тремя пальцами вверх.
На дрожащем видео длиннорукий и бритоголовый Фредди Околла (тридцать восемь лет, одиннадцать побед и два поражения) посредственно, но смело боксирует в каком-то ресторане. Прозвище — «Кенийский кошмар». Денег просит немного, в бюджет мы укладываемся. Я нигде не могу найти информацию, сколько Околла весил в последних боях, но его менеджер уверяет, что Фредди сейчас в хорошей форме — 107 кг.
Взвешивание проходит за сутки до боя. Африканцы приезжают к нам в зал прямо из аэропорта. Первая мысль — окей, это тот самый парень с видео. Вторая — какого хрена? «Кенийский кошмар» в жизни весит 94 кг — на 16 кг легче Солоуха. Околле и его менеджеру, видимо, очень нужны деньги.
«Фактически у нас тут боец другой весовой категории… », — вкрадчиво говорит супервайзер от Федерации профессионального бокса России. Он не угрожает отменить бой, но выражает сомнения в моей компетентности. Я подаю реплики: «под мою ответственность», «он знал заранее», «претензий предъявлять не будет».
Главный бой. В первом ряду — наш спонсор-банкир, рядом Серёга, пара госчиновников, несколько сыновей депутатов, действующие и бывшие боксёры класса А. Чтобы сожрать кенийца, Солоуху требуется меньше шести минут. В первом раунде он ломает оппоненту нос, во втором бьёт его, как хочет. Менеджер Околлы держит в руке белое полотенце и готов остановить бой. В конце раунда Саша пробивает левый крюк, после которого «Кенийский кошмар» падает лицом вниз.
Стою оцепеневший, но фиксирую происходящее вокруг. Африканец лежит. В ринг забегают разные люди. Кто-то кричит: «Врача! Врача! Где медицина? Быстрее!» Но врач уже в ринге, просто он в костюме, а не в халате. Фредди ставят кислородную подушку. Серёга энергично показывает банкиру, как круто бьёт Солоух. Через несколько минут кениец все-таки приходит в себя. Зрители аплодируют, когда его усаживают на табурет.
Серёга устраивает разнос на следующий день и орёт на меня в своём кабинете ровно двадцать две минуты. «Братан, не произошло ничего страшного. Менеджеры врут… Боксёры врут… Но ведь все целы», — спокойно говорю я. Серёга сплёвывает в окно и постоянно перебивает: «Леоновичу негр показался дохловатым», «а если бы он у нас тут откинулся?». Уже после узнаю, что Серёга отдал кенийцам деньги только за два раунда — через онлайн-переводчик в телефоне объяснил ребятам, как они его подвели. Я обещал, что мы заплатим за все восемь раундов вне зависимости от результата.
Для следующих боёв Серёга подключает другого матчмейкера. Менеджер из Кении пишет, что Околла в порядке и предлагает новых боксёров. Я всё реже появляюсь в клубе и ищу дополнительные подработки.
* * *
Лучший бой в истории российского бокса я наблюдаю на расстоянии в полтора метра. С первой минуты Денис Лебедев и панамец Гильермо Джонс не жалеют сил — оба уверены, что до 12 раунда дело не дойдёт. К шестому раунду Лебедев становится похож на монстра из фильмов Кроненберга — из-за гематомы вокруг правого глаза. Одутловатый панамец резво двигается по рингу и бьёт Дениса точно в заплывший глаз.
Я сижу вплотную к рингу с джойстиком от PlayStation. Нажимаю кнопки, когда Гильермо бьёт. Семён — мой напарник (двадцать восемь лет, работает в страховой компании, призёр турниров по рукопашному бою) — c таким же джойстиком следит за Лебедевым. Мы считаем удары, и эту статистику показывают по ТВ между раундами.
Считать удары нас позвал ТВ-продюсер, с которым мы занимаемся в одном клубе. Говорит, что со временем нам будут платить, а пока мы просто получаем лучшие места в зале. Официально наша статистика ничего не значит, но помогает зрителям следить за ходом боя.
Глаз Лебедева совсем закрылся, он не видит большинства ударов панамца, но всё равно всаживает в него кулаки. От таких атак другие оппоненты Дениса падали, а у Джонса только глаза кровью наливаются. В одиннадцатом раунде Лебедев опускается на одно колено после 226-го удара в голову. Встаёт, но рефери останавливает бой. Это было жестоко и красиво одновременно.
Мы с Семёном ещё два года считаем удары на вечерах бокса.
Они длятся по пять-шесть часов. Чтобы не терять концентрацию, выкуриваю косяк перед каждой сменой. Семён прикладывается к фляжке с виски в перерывах между боями. Мы сидим рядом с судьями и комментаторами. Видим силу ударов, которые на экране кажутся скользящими. Слышим свист летящих кулаков и вздохи бойцов, которым они втыкаются в живот. Лучше обзор — только у рефери в ринге. Правда, за всё время нам так ни разу и не заплатили.
* * *
Моя левая рука под мышкой у Микки Рурка, правым предплечьем он давит мне ниже локтя. «Ломать руку в клинче меня научил Роберто Дюран», — говорит Рурк и показывает ещё несколько грязных трюков из арсенала профи бойцов (удар подбородком в плечо, удушение в клинче и толчок кулаком под дых, когда соперников разводит рефери).
Мы в «Golden Boxing». Микки проведёт здесь открытую тренировку. До мероприятия два часа, и актёра угощают кофе в кабинете директора. В комнате, не считая нас двоих, ещё шесть человек — Серёга, его жена, администратор, два тренера и менеджер по продажам. С футболки гостя на нас смотрит президент РФ. Рурк купил её в ГУМе под прицелом ТВ-камер и потом долго рассказывал журналистам, что приехал в Москву искать оппонента для своего боя-возвращения.
О чём говорить — никто не понимает. Затыкаю тишину. Стесняюсь только на первых двух вопросах — про кино. Потом спрашиваю, с кем из великих Микки было труднее всего спарринговать. После Дюрана он рассказывает, как Томми Хёрнс в полдень поймал его на удар в корпус — «а в полночь я всё ещё блевал». Спрашиваю про Джеймса Тони — Рурк показывает пальцем на скулу, которую тот ему сломал. Вспоминает, как в аргентинской тюрьме навещал легендарного средневеса Карлоса Монзона.
Иногда переключается на свои тренировки и мечту о новом бое, но это я слушаю с меньшим интересом. Через месяц ему будет шестьдесят два — какие бои? Думаю, что так он поддерживает легенду вокруг своего приезда. Микки хлопает меня по плечу, пишет на стикере свой телефон с имейлом и уходит переодеваться к мастер-классу.
Когда у меня плохое настроение, смотрю в телефонной книжке на контакт «Микки Рурк», но никогда ему не пишу.
* * *
Снова у ринга с джойстиком в руках. Микки Рурк внутри, за канатами. Чтобы исполнить мечту и договориться о бое, ему понадобилось четыре месяца. За это время он успел согнать 13 кг. На словах ведущего «бойцу шестьдесят два года» зрители аплодируют. Микки (новая форма носа, золотые перчатки и имя любимой собаки на трусах) выглядит нервным и сосредоточенным — это его первый бой за восемнадцать лет. И первый в жизни, перед которым он «не пил и не курил». Оппонент — темнокожий Эллиот Сеймур (двадцать девять лет, одна победа, девять поражений). Эллиот тренируется в том же зале, что и Микки.
Под крики трибун «Миша, Миша» Рурк расхаживает по рингу и подзывает оппонента рукой — давай, типа, бей. Мы с Семёном переглядываемся. Происходящее не похоже на обычный бой. У Микки маньячный взгляд, почему-то течёт слюна изо рта и затычки в ноздрях. Несмотря на туго натянутые мышцы он кажется хрупким. Боюсь, что Мик не выдержит прямого попадания.
Перед вторым раундом плотно прикладываюсь к фляжке Семёна, хотя знаю, что мешать виски с травой — плохая идея. Я сфокусирован на джойстике, как будто управляю Рурком. Микки пятится к канатам. Сеймур идёт следом. Рурк бьёт его в корпус. Кажется, что удар неплотный, но Эллиот падает.
Рефери отсчитывает нокдаун, Сеймур встаёт. Микки скользящим ударом попадает ему по печени — и Эллиот снова падает. Рурк наотмашь бьет оппонента по заднице. Я вошёл в раж и засчитываю этот удар. Эллиот спокойно выслушивает счёт рефери на одном колене, и поднимается уже после десяти. Победа Микки нокаутом. Смотрю статистику от Семёна — за два раунда Сеймур ни разу не ударил справа. К моему удивлению, никто не свистит.
После боя минут десять умываюсь ледяной водой в туалете, встречаю Микки в коридоре (пальто в мелкую клетку, камуфлированные штаны, чёрная шапка-ушанка). Голову под шапкой перетягивает резинка с зелёным мячом на верёвочке. Боксёры по нему бьют, чтобы улучшить реакцию. Сейчас мяч бьёт по животу Рурка при ходьбе. У него такой взгляд, будто бой с Сеймуром всё ещё идёт. Я поднимаю руку со сжатым кулаком и киваю ему. Микки явно меня не узнаёт, но кивает в ответ.