«Десять поколений» — дебютный роман выпускницы Creative Writing School Беллы Арфуди, вышедший в издательстве «Дом историй». Колоритная семейная сага рассказывает историю одного езидского рода. О том, как создавался этот текст, а также о важности культурного многообразия и о том, мы поговорили с Беллой Арфуди. А тоже предлагаем прочитать фрагмент текста.
Расскажите, как родился ваш роман, как появилась идея?
— Мы с моей подругой Аленой затеяли небольшой челлендж, в ходе которого каждая должна была написать рассказ. На свой рассказ я получила огромное количество вопросов от нее. В один теплый стамбульский вечер я села на них отвечать и сама не заметила, как написала несколько страниц. На следующий день снова села писать. Затем еще раз. И так несколько дней подряд, пока у меня не было готово главы три-четыре. Перечитав их, я поняла, что в них герои словно их разных книг. Так текст разделился на два разных романа, а тот самый рассказ, который я писала для Алены, в расширенном и измененном виде превратился в главу VII «Десяти поколений».
Есть ли у романа документальная основа? Если да, то как вы работали с источниками?
— Мой роман — это классический фикшн, но, безусловно, как и любой текст, он связан с личностью автора. Например, путь, который проходят предки главного героя, когда-то был пройден моими собственными. И мои предки из Османской империи также, как и предки Ари, владели ковровой фабрикой. При этом персонажи книги в основном выдуманные. Мне очень хотелось запечатлеть именно путь моей семьи, так как он довольно необычный.
Ваш роман не автофикшн, но вы как-то сказали, что все равно это история для вас очень личная. Почему?
— Да, эта история для меня действительно личная по разным причинам.
В первую очередь, потому что я сама езидка, и мне хотелось, чтобы хотя бы один мой текст был о нас и рассказывал нашу историю так, как это вижу я. И, насколько мне известно, это вообще первый подобный текст в русскоязычной литературе. В англоязычной уже был роман о езидах, написанный арабской журналисткой, но он был больше сконцентрирован на теме геноцида, совершенного ИГИЛ в отношении езидов в 2014 г. в Ираке.
Во-вторых, как я уже упомянула, путь героев — это путь моих предков.
В-третьих, я сама, как главный герой романа, много лет не могла понять, кто же я такая. Я этническая езидка, которая родилась в Армении, выросла в России и живет в Германии, попутно успев некоторое время побыть и в Турции. Мой культурный код включает в себя так много всего, что в подростковые годы мне было сложно понять, к кому себя отнести и где мой дом. Как назло, в то время было не так уж много книг и фильмов о таких как я и тех трудностях, с которыми мы сталкиваемся. И по сути я написала эту книгу для себя самой и других детей третьей культуры. Я хотела подарить нам дом.
Расскажите о героях вашей книги. Как появились их характеры? Были ли такое, что герои стали самостоятельными и уже сами диктовали вам свои правила?
— Я тот самый автор, который следует за героями и совершенно не препятствует их решениям. На мой взгляд, у героя книги, как и у человека, присутствует свобода воли. Я могу только предположить, как сложится судьба того или иного персонажа, но нередко они меня удивляют своим выбором.
Что касается характеров героев, то нередко они получали некоторые черты моих знакомых и родных. Например, Ава абсолютно точно во многом списана с моей бабушки с материнской стороны. Та была очень волевой, решительной и смелой женщиной, которая, несмотря на отсутствие даже полного школьного образования, занималась бизнесом и держала в своих крепких руках всю семью. Я искренне считаю, что нам нужно видеть больше подобных женских персонажей в литературе. Женщина может быть не только спасаемой, но смелой и активной участницей собственной судьбы.
Путешествие героя — прием, который используют многие писатели. У вас это путешествие и географическое, и в глубину истории семьи. Что этот путь дает вашему герою?
— На мой взгляд, это помогает и герою, и читателю понять одну важную мысль — мы все сами тоже часть пути. Часть пути нашего рода в этом конкретном отрезке времени и на этом конкретном клочке земли. Даже если мы ничего не знаем о своих родных, мы все равно в той или иной части являемся ими. Наши глаза, руки, улыбка — они повторяются снова и снова в разных столетиях. И вместо того, чтобы с этим бороться и сопротивляться всему, что было до тебя, можно поступить иным образом. Можно осознать, что теперь ты решаешь, что с собой понесут следующие поколения. Обнули весь тот негативный опыт, который тебе передали твои родные, стоящие сзади, и передай новые здоровые паттерны, смыслы и наставления тем, кто будет стоять впереди. На мой взгляд, это намного более эффективное действие, чем бесконечные обвинения в сторону родителей. В конце концов, родители тоже пришли в этот мир без инструкции о том, как жить правильно.
Что было самое сложное при написании текста и что далось проще всего? Были ли моменты, когда хотелось все бросить или совсем не писалось? Что вы делали в таких случаях?
— Точно не было моментов, когда хотелось все бросить, как и момента, когда мне не писалось. Был лишь небольшой перерыв, связанный с тем, что я готовилась к свадьбе, а после — уезжала в путешествие. Я вообще очень дисциплинированный человек и могу работать как машина. Думаю, это некоторые отголоски моего спортивного детства.
Если же говорить о самом сложном моменте в книге, то он для меня был связан с тем, что предстоит моим героям пережить в Османской империи. Я решила, что не буду детально описывать их страдания, а позволю читателю их додумать. Во-первых, потому что я не особо люблю сцены насилия. Во-вторых, я считаю, что легкая недоговоренность воздействует на читателя значительно сильнее, чем прямой рассказ. Либо я просто как типичный восточный человек люблю полутона.
Кажется, что обращение к таким темам, как культурное многообразие, жизнь этнических групп, антиколониальная история сейчас набирает все большую значимость как для исследователей, так и для художественной литературы. Почему для вас лично стала важна и интересна такая тема?
— Мне она была важна, так как я не вижу достаточной репрезентации народов, живущих на территории России. Я глубоко убеждена, что это абсолютно неправильная история, когда представители разных этносов ходят в кино и видят только актеров славянской внешности. И о таких же героях в основном пишут в книгах. Если же появляется какой-то персонаж, относящийся к этническому меньшинству, то он довольно карикатурный и обычно является второстепенным. А как же миллионы условных других? Что нам делать? Делать вид, что мы не существуем? Я на это не согласна.
Что вы читаете для вдохновения в целом? И были ли книги, которые помогали писать роман?
— Мой литературный код такой же разнообразный, как и остальные. Частично я выросла на русской классике и нежно люблю Тургенева. При этом я также читала армянских авторов и обожаю Зорайра Халафяна и его роман «И возвращая ваш портрет». Не меньшее влияние на меня оказали условные восточные авторы: Курбан Саид, Сабахаттин Али и другие. Ну и, конечно, я читала много англоязычной литературы. Как классической, так и современной. Очень люблю Теодора Драйзера, Джека Лондона, Халеда Хоссейни, Махбода Сераджи, Итаф Рам, Ребекку Куанг и других.
За современной русскоязычной литературой я также слежу, хотя в силу возраста она уже не влияет на мой культурный код. За последнее время я прочла романы Елены Кречман, Наринэ Абгарян, Веры Богдановой, Ислама Ханипаева, Екатерины Манойло, Кати Тюхай, Марины Степновой, Саши Степановой, Светланы Тюльбашевой, Юлии Купор, Александра Ермолаева и многих других. Я читаю на разных языках, разные жанры и точно не являюсь книжным снобом. Можно сказать, что я вдохновляюсь всеми сразу, хотя никто конкретно не влиял на создание «Десяти поколений».
Это ваша дебютная книга — как ощущения? Не страшно было отправлять свой текст в мир?
— Из-за того, что мой роман «Десять поколений» вырос из рассказа, разделенного позже на два отдельных текста, я считаю, что у меня два дебютных романа. Просто мир пока увидел только один. Отпускать «Десять поколений» в свободное плавание было не страшно. Я точно не тот человек, который будет писать в стол. Чем быстрее ты делишься своим творением, тем скорее получаешь на него фидбэк и понимаешь, в какую сторону двигаться дальше. И, конечно, я очень счастлива, что мой роман наконец добрался до читателей. Приятно знать, что у него началась своя отдельная жизнь.
Традиционный последний вопрос: ваш совет тем авторам, которые только работают над своей первой книгой.
— Мой самый главный совет — дописывать текст. Многие думают, что любой успех, в том числе и писательский, связан с удачей. Но давайте представим, что судьба настолько благосклонна к вам, что каждый день подкидывает вам встречу с новым издателем. Какой будет в этом толк, если вам нечего издать? Так что пишите. Текст первичен, все остальное приложится.
Десять поколений. Фрагмент
Глава V
Ари лежал на старом пледе с торчавшими по краям нитками. Его левая ступня чуть касалась травы, щекотавшей пальцы. Иногда казалось, что по ноге ползают не то муравьи, не то жуки, но Ари не двигался. Его внимание было приковано к растущим над головой сливам. Еще зеленоватые, есть нельзя. Но совсем скоро из них сварят варенье или компот и закатают в банки.
Как называется варенье из сливы? Сливочное? Нет, сливовое!
Старое дерево, посаженное еще дедом Ари, все еще плодоносило. Деда давно не было в живых. Его внук лежал под сливой и думал о том, что толком не помнит лица деда, его голоса, да и вовсе не знает, каким он был человеком. Зато Ари навсегда запомнил, что варенье из слив сливовое, а не сливочное. Это ли не позорное свидетельство его полной ассимиляции?
Ари помнил, как пошел в первый класс. Это было буквально спустя полгода после переезда в Москву. Осень была холодной. Не то что в Ереване. Ари в новенькой белой рубашке и черных брюках держал в руках хилый букет гладиолусов. Его надо было отдать учительнице, как только она поведет всех в класс. Маленький Ари старался сохранить улыбку на лице, несмотря на то что ветер и мелкий накрапывающий дождь оставляли мало веры в то, что день все еще можно считать праздничным. Скорее он был дико промозглым и заставлял Ари мечтать о том, чтобы самолет забрал его обратно в Ереван.
— Улыбнись, Ари-джан, — говорила ему мама, одетая в длинный черный кожаный плащ, от которого она постоянно теряла пояс. — Не могу поверить, что ты уже первоклассник.
Ари послушно продолжал улыбаться, пока классная руководительница Надежда Петровна не развернула его со школьной линейки в сторону длинных бело-зеленых коридоров. По ним Ари предстояло бродить, как путнику, целых одиннадцать лет. Первым делом Надежда Петровна решила проверить, как каждый из детей умеет читать. Ари понял это, видя, как один за другим его одноклассники склоняют голову над букварем и читают по паре предложений. Когда очередь дошла до Ари, то единственное,
что он мог сделать, — это назвать буквы в каждом слове. Отец научил его русскому алфавиту, но чтение оставил на школу. Ари убедился, что он не лучший. И хотя к концу учебного года это кардинально изменилось, чувство, что нужно стараться больше, чтобы не отстать, осталось с Ари на всю жизнь.
Первые полгода в школе были странными. Странно же слышать звуки вокруг себя, но совершенно не понимать, что они значат? Учительница и одноклассники Ари открывали и закрывали рты. Из них выходили слова, но для Ари это были как будто сцены из немого черно-белого кино, которое так любила смотреть мама, когда случайно натыкалась на него по телевизору. Она всегда хохотала, когда кто-то в фильме
оступался и падал. Ари чувствовал, что он тоже постоянно оступается и падает, только ему хотелось плакать.
Надежда Петровна строго относилась к ученикам.
— Не «тота», Ари, а «тетя». Слово пишется не так, как слышится. Дети, ну разве «тота» — это не глупость?
Ари стоял у доски красный, сжимал в карманах кулаки и до последнего сдерживал слезы. Мальчик терпел смех детей, вынужденных так реагировать на слова Надежды Петровны. Не секрет, что надо смеяться, если не хочешь, чтобы потом тебя тоже отчитали при всех. Пусть смеются, они ведь не знают, что на армянском «тота» и есть «тетя». Так что русская транскрипция Ари, может, была и не так далека от истины.
Когда Ари стал понимать, что ему говорят, немного полегчало, но проблемы в школе остались. После каждой контрольной тетрадь Ари возвращалась к нему вся в красных чернилах. До конца третьего класса Ари постоянно путал ударения в словах. Если сказать честно, то не путал, а ставил их наобум. Никак он не мог понять, почему
черточку над словом «корова» надо ставить на второй слог, а не на первый или третий. Если бы у Ари кто-то спросил, как же он в итоге понял, он бы ни за что в жизни не сумел объяснить. Но мог бы сказать, в какой день его мучения с русским языком кончились.
Третий класс. Четвертая четверть. Ари — крепкий хорошист, но никак не дотягивает до отличника. Виной всему русский язык, постоянно где-то да схватит четверку. Итоговая контрольная — это его шанс вырваться вперед. Ари получает тест. В последнем задании нарисована большая банка варенья и рядом с ней некая бабушка Вани. Нужно написать, какое варенье сварит бабушка Ване, когда мальчик соберет все сливы с дерева. Ари ухмыляется, его рука выписывает на белой бумаге синими чернилами одно слово — «сливовое». Варенье будет сливовым.
Ари получил долгожданную пятерку в четверти. И пусть годовая оценка по русскому все равно была «четыре», Ари знал, что это временно. Больше четверок в его дневнике не будет. Он одолел русский язык. Понял. Вкусил. Сжился с ним. Русский стал языком его бесед, мыслей и чувств.
«Варенье сливовое, а не сливочное», — думал Ари.
— Я уже решил, что ты уснул. — Дядя Мсто плюхнулся всей тяжестью своего стокилограммового тела на плед рядом с племянником.
— Увлекся мыслями о разном.
Ари сел, скрестив ноги.
— Об отце думаешь? — Дядя смотрел на Ари, но тот все молчал. — Ты же знаешь, что он желал тебе только лучшего? Иначе на кой черт ему нужно было переезжать в эту вашу ледяную Москву, жить вдали от всех и пахать то на стройке, то еще где как вол?
— Знаю, — буркнул Ари, хотя в голове у него собралась целая стопка возражений.
— Не злись на отца, Ари, — продолжал настаивать дядя Мсто. — Мы даем только то, что у нас есть. Если отец чем-то с тобой не поделился — значит, у него этого не было. Нельзя судить человека, не прожив его жизнь и не пережив его травм.
— Он не говорил со мной три года, а потом оставил просто записку как ни в чем не бывало. Теперь я в Армении и сам не знаю зачем.
— Знаешь, ты знаешь! Эти поездки нужны тебе больше, чем ему. Может, так тебе удастся наконец понять его чуть лучше и перестать обижаться на него. Поверь, он старался как мог. Да, не всегда получалось хорошо, но кто из нас без греха?
Ари молча кивнул. Солнце клонилось к закату, сил на споры не осталось, слишком длинным был день. Со двора раздались шаги Хато.
— Амиран приехал! — крикнула она по-русски. — Поведет вас к пулпулаку, пока не стемнело. Потом возвращайтесь ужинать.
— Хорошо, Хато-джан, — ответил ей дядя Мсто и повернулся к племяннику. —Вставай, пойдем показывать тебе место, где наш славный предок начал новую жизнь. Может, и для тебя это будет начало.
Ари поднялся, стряхнул с себя муравьев — это все же были они, а не жуки — и, прихватив с собой плед, направился к дому. Проходя мимо грядок с огурцами и помидорами, он почувствовал, как заурчало в животе. Ужин и правда был бы кстати.