Губы мамы сжаты. Она отворачивается, словно ей неприятно на меня смотреть. Я вздыхаю и краем глаза наблюдаю за тем, как она стоит — ссутулившись и наклонив голову, держится за желтоватый поручень казанского троллейбуса. Бросаю взгляд в окно на мелькающие новостройки окраинного микрорайона. До дома еще не скоро.
— Стыдно тебе должно быть, — наконец говорит мама. — Проси у Аллаха прощения за свою гордыню.
Пару часов назад на очередном сеансе выходного дня Рамзан Маджитович попросил меня встать и рассказать присутствующим, как я отдохнула в деревне Сабанчино. Каждое лето администраторы сеансов направляют туда три-четыре группы пациентов. Оплатившие путевку уезжают на маленькой газели из Казани в деревню, в гостевой дом Рамзана Маджитовича, его супруги, их детей и внуков. Мама побывала там в прошлом году, а в этот раз по приглашению хозяина отправила меня.
— Это было некрасиво, Дания, когда ты сказала, что никто из молодых людей в группе тебя не заинтересовал. Та бабушка из Кукмора в белом платочке неслучайно сделала тебе замечание про твой внешний вид на татарском! Не подобает приличной девушке ходить в таких шортах. А ты засмеялась. Что тебя так рассмешило? Я аж со стыда сгорала, все думала про себя: «Она плохо знает татарский! Она не поняла, о чем вы».
Мне хочется возразить: я не просила заводить эту тему. Хотя Рамзан Маджитович и любил повторять: «Девушка — это товар, а мужчина — покупатель». Сама я никогда не говорила на эти темы и не давала ему никакого повода для очередного сватовства. На сеансе долго обсуждали мое поведение в поездке: как я игнорировала все знаки внимания и заявила однажды, что не собираюсь в ближайшее время замуж и думаю об учебе и карьере. Это всё мне сейчас переводит моя русская мама, у которой татарский гораздо лучше, чем у меня. Она уже больше двенадцати лет регулярно ходит на сеансы к Рамзану Маджитовичу и очень внимательно всё слушает, а я не так часто там бываю — раз в месяц по выходным.
В троллейбусе душно. В голове шумит, видимо, от недосыпа и утомления. Или от застрявших внутри, пищащих на разные голоса и перебивающих друг друга мыслей. Я стою, уставившись в брелок-игрушку на рюкзаке пассажирки напротив, пока мама продолжает говорить о том, что нужно работать над собой, своими взглядами и желаниями, а я после возвращения из Сабанчино веду себя еще хуже. Упреки — это всё, что я слышу; меня удручает, что слишком много внимания и времени на этом сеансе уделили моей личной жизни — точнее, ее отсутствию, и недовольны моими ответами. Говорили, что, если я «в науку пойду» (с чего вообще так решили?), то про замужество тоже нельзя забывать. Под конец я попыталась смягчить ситуацию и пробубнила, что вообще-то планирую выйти замуж, тогда женщины наперебой заголосили, чтобы слушалась Рамзана Маджитовича, а то останусь одна. В какой-то момент он хлопнул ладонью по трибуне, и выкрикнув: «Твое дело — рожать и воспитывать детей!», вышел из зала. За ним засобирались и потянулись остальные пациенты. Некоторые, выходя, скользили по мне и маме осуждающими взглядами.
Я слышу в кармане смс-вибрацию. От кого: Рамзан Маджитович. Сообщение: «Кайчан мина кызны табасын???»1
За последние пару недель я уже хорошо выучила этот вопрос и очень устала тревожиться.
Набираю в ответ: «Могу рассказать маме? Она никому не скажет, я обещаю». Он соглашается.
Это случилось, когда я пришла в дом Рамзана Маджитовича вечером накануне поездки в Сабанчино. Дом представлял собой одновременно жилище его семьи, место для проведения сеансов и гостиницу для постояльцев. После того, как провожавшая меня мама ушла, он вдруг поцеловал меня взасос и дал пятитысячную купюру. Я, содрогнувшись, с удивлением посмотрела на него, но он уже ушел. А я осталась совсем одна, затем побрела вверх по винтовой лестнице. Зашла в гостиный номер и оттерла рот. Всю ночь я лежала и думала, как вести себя на Кавказе — держаться поближе к старшим женщинам, все время быть подле них, не уходить одной далеко. Мне было неприятно и страшно. Рано утром, в пять часов, мы должны были выехать из Казани, но Рамзан Маджитович почему-то поссорился с водителем газели, и поездка отложилась до вечера. Всех нас, новоиспеченную группу, к десяти часам пригласили на сеанс. Туда же пришла моя мама.
— Помнишь, — говорю я маме, выйдя из троллейбуса, — я тогда весь сеанс держала глаза закрытыми. А когда ты спросила потом, что со мной, я рассказала тебе про тот поцелуй, и ты пристыдила меня и сказала, что ничего это не значит. В первый вечер на веранде он рассказал мне, что пару лет назад у него умер сын. И он хочет молодую жену — девственницу, конечно, — чтобы родила ему сына. Чтобы ни его официальная жена, ни кто-либо другой об этом не знали. Предложил мне. Я сразу отказалась. Тогда он попросил, чтобы я посоветовала ему кого-то из своих подруг, и я обещала, что поищу. Каждый день он пишет и напоминает, — говорю маме, надеясь, что теперь она перестанет меня ругать. Мне хочется ее поддержки. Может, согласиться на предложение Рамзана Маджитовича? Этого, видимо, не избежать. Вдруг Бог накажет меня за то, что я ему отказала? Рамзан Маджитович ведь первый на Земле после Бога и главный его любимец. Когда мне было десять лет, мама рассказала про счастливый брак местного муллы и одной пациентки с сеансов. С тех пор я каждый день молилась Богу перед сном, чтобы Он послал мне такого мужа, которого бы Он сам любил, и который для Него был бы самым лучшим. Вот оно, значит, так и получилось? Мои молитвы услышаны?
Мама, конечно, тут же обняла меня и произнесла вдохновенную речь о том, как она рада, что Аллах услышал мои детские молитвы и послал мне лучшего мужа из возможных.
— Напиши ему, — поощряет мама, — скажи, что я поддержала.
После моего согласия Рамзан Маджитович написал, что приглашает меня в новую бесплатную поездку в Сабанчино через несколько дней: там должна пройти операция по изготовлению ребенка. Туда же он позвал и мою маму, чтобы она продолжала меня поддерживать. Я написала, что мы согласны, после чего начала получать от Рамзана Маджитовича разного рода практические указания: как подмываться, как удалять нежелательные волосы, какого цвета должно быть нижнее белье.
— Что значит «кырынып йэрисенме»? — недоуменно спрашиваю я маму, — в карманном татарско-русском словарике не нашла.
— «Ходишь бритая» или «бреешься», — поясняет мама. Она почему-то смущается, когда я читаю вслух эти смс-ки, и говорит, что ей неловко, словно подслушивает чужой разговор.
Я предполагала, что мне станет легче после того, как я точно решу. Ведь меня не постигнет Высшее наказание. Бог хотел, чтобы я поступила так. Но почему-то изо дня в день мне становилось все тоскливее и тоскливее. Я села перечитать повесть «Солнечное затмение» Лиханова и дошла до эпизода, где героиня просит героя, в которого была влюблена, поцеловать ее. И неожиданно заплакала, потому что у меня не так, и так уже никогда не будет.
За день до нашей предстоящей поездки в деревню Рамзан Маджитович прислал в смс длинный вопрос, из которого я поняла лишь просьбу показать фото.
— Это значит сфотографироваться без одежды и прислать ему, — объясняет мама на прогулке в парке, после некоторой паузы. — Пойдем в примерочную «Глории Джинс», ты снимешь верх до пояса, и я тебя сниму.
Я отправила снимок Рамзану Маджитовичу, после чего получила новую смс с просьбой сняться без трусов. Мы тогда уже вернулись из парка домой. Я взяла телефон и пошла в ванную, заперев за собой дверь. Сделала фото, но не успела отправить — в дверь постучалась мама.
— Не отправляй, — просит она после того, как я вышла и продемонстрировала ей очередное выполненное задание. — Скажи, что стесняешься, ведь вы еще не муж и жена.
«Матурым, оялма. Ир белэн хатын бер-берсеннэн оялырга кирэкми. Ничек бала ясарга сон??2 Такое же фото пришли (далее во вложении — селфи полностью обнаженной мелированной женщины лет сорока)». «Фото кетэм!!! Мина курэсэм килэ!!!!»3
— Напиши ему, что сама не хочешь отправлять такое, — настаивает мама, на что я получаю смс: «Син кемнекегенэ?!»4
— Напиши ему, что решила отказаться. Что не можешь ему быть хорошей женой, что в деревню не поедешь и вообще больше к нему не придешь.
— Так можно? — спрашиваю я, озадаченная, но внутри ликую, словно отпущены сотни ниточек, на которые я была подвешена все эти дни. — А Аллах за это не накажет?
— Думаю, нет, — говорит мама. — В таких случаях согласие должно быть искренним, от сердца, — она отводит взгляд в сторону, но затем с внутренним усилием вновь смотрит на меня. — Не надо было вести тебя на сеансы и на Кавказ отправлять — особенно после того, как ты рассказала мне про его поцелуй. И не ищи ему других девочек на замену больше никаких. Когда ты была совсем маленькая, мне было плохо — знала, что изменял твой отец, и чувствовала, что я чем-то серьезно болею, но не знала, чем. Я в то время общалась со знакомой, которая рассказала про Рамзана Маджитовича, как много добра он делает людям, творит чудеса и от стольких заболеваний вылечил, и она привела меня к нему на сеансы. Мне там стало хорошо. Если бы я понимала…
Мне было лет шесть, но я помню, что мама, когда начала ходить на сеансы, — «к великому магу и волшебнику» (так она его называла), то сразу повеселела. Получается, Рамзан Маджитович пришел ей на помощь в трудную минуту, будто супергерой из Marvel. Только сеттинг этой воображаемой вселенной — в домике на окраине Казани и в Сабанчино, а назвать его можно татарским словом «Гажэп»5.
В спальне вдруг звонит ее телефон — рингтон с песней «Туган тел»6. Мама выходит, почему-то обернувшись на меня, и прикрывает за собой дверь. Через несколько секунд я слышу радостное: «Лиля! Да, я в Казани, а ты?» Я подхожу к двери и прислушиваюсь.
— Да потихоньку, все заботы разные. Да, у Рамзана Маджитовича, как вернется из Сабанчино, сеанс будет в воскресенье. Ты как?
Мама молчит, я угадываю ее беззвучный вздох. А потом тихо и отчетливо произносит:
— Я пойду.
- Пер. с татарского: «Когда найдешь мне девочку???»[↑]
- Пер. с татарского: «Красавица моя, не стесняйся, мужу с женой друг друга стесняться не стоит — как же тогда делать ребенка??»[↑]
- Пер. с татарского: «Фото жду!!! Мне хочется посмотреть!!!!»[↑]
- Пер. с татарского: «Ты чья?!»[↑]
- Пер. с татарского: «Чудо»[↑]
- Пер. с татарского: «Родная речь»[↑]