Что может быть дурнее, отвратительнее дневного сна? Обитатели дошкольных учреждений дружно ответят: «Ничего!» Затем, немного поразмыслив, добавят: «Только манная каша с комками и молоко с пенками!».
Но оставим безгрешных ангелов в покое и спросим о том же Раису Захаровну, женщину, мягко говоря, зрелую, автора и создателя одной дочери и одной внучки, последней — само собой, опосредованно, но с правом решающего голоса.
Раиса Захаровны избегала дневных пересыпов. Опасалась отключки существования, хотя бы и краткосрочной. Как можно добровольно соглашаться на мини-кому «тихого часа», зная, что жизнь будет в это время бежать мимо, будто ей нет никакого дела, есть ли, была ли на белом свете Раиса Захаровна? Когда же случалось по недосмотру задремать днём, просыпалась она не только не посвежевшей после часового забытья, а напротив — обесточенной и подавленной, словно заглянула нечаянно в ту бездну, в которую не стоит вглядываться. И что странно, кроме ощущения ужаса, она не могла вспомнить ничего из того, что видела в тех снах.
Но не в этот раз.
День выдался. Выдающийся был денёк. Накануне ещё бродили лихие тучки, будто соревновались, кто первый выследит Раису Захаровну и прихватит дождиком на пути в магазин. Сегодня же с самого утра небо оказалось таким безупречно незабудковым, будто не сыскать над всей планетой не только туч, но и облаков: ни перистых, ни кучевых — тех кудрявых пышных перин, что изображают под босыми ногами святых.
К середине дня навалилась жара, согнала Раису Захаровну с шезлонга и отправила в прохладный дом, где та и прилегла буквально на минуточку.
В соседней комнате разговаривали двое. Поначалу слов было не разобрать, но постепенно слышимость становилась всё лучше и лучше, будто рассеивался туман, возвращая миру очертания.
— Ну какой парк, Тома? Мне к понедельнику надо весь чертёж переделывать!
Вздох.
— Не вздыхай! Мне тоже жаль выходного. Это же твой Юрик изрисовал мне курсовую.
— Наш Юрик, папочка.
— Ну так и не балуй его, раз наш! Я ему вообще всыпал бы за это безобразие!
— Тише, тише! Разбудим.
Двое заговорили тише. Раиса Захаровна напрягла слух, но доносилось лишь смутное бормотание, потом тишина, всплеск смеха, опять — ничего. Но вот разговор возобновился, постепенно становясь внятным.
— Что, ты так прямо ему и ответила? Ха-ха-ха!
— Тише. Ну, да! Зато он больше не подходил с этой ерундой.
— Ну, Томка, отчаянная ты у меня. Вот в кого наш Юрий Захарович!
— Зато девочка будет в тебя!
— Какая девочка! Ты о чём?
— Да я так, теоретически… А что?
— Что что? У нас комната восемь метров, вот что!
Вздох. Тишина.
— На стол твою… нашу девочку, что ли, спать укладывать? И сосед за стеной опять нехорошо кашляет.
Тишина.
— Тома!!!
— Что?
— Даже не вздумай!
— Да поняла я, поняла.Тише.
— Хватит с нас Юрика.
— Да, конечно, хватит…
Тишина.
— Я бы её Раечкой назвала…
«Оставьте меня, оставьте!» — задохнулась беззвучным воплем Раиса Захаровна.
И тут мягкие невидимые руки подхватили её под мышки и вынесли из комнаты через открытое окно. Её влекло ввысь, дом стремительно превращался в точку. Соскользнули с ног тапочки, закружились лепестками, возвращаясь домой. Вскоре полёт Раисы Захаровны замедлился, и она мягко плюхнулась в середину облака. Те же заботливые руки усадили ее поудобнее, взбили под спиной облачную пену, и ласковый голос из ниоткуда произнёс: «Не расстраивайся, Раиса! Выберешь себе других».
«Но я хочу этих, этих!» — в отчаянии закричала Раиса. Слёзы заливали ей лицо, будто ребёнку, молящему о дорогой игрушке.
Она почувствовала, что прежде упругое облако под ней стало оседать, образуя сквозную прореху, в которую она проваливалась всё глубже, глубже, и вдруг камнем безнадёжно ринулась вниз. Летела не в героической позе супермена, не романтично, кружась, как до этого ее тапочки, не хотя бы отчаянной «бомбочкой», как в детстве с пирса. А летела Раиса Захаровна в стыдной позе спиной назад, отчаянно вертя ногами и руками, подол платья трепыхался нераскрывшимся парашютом, обнажая её когда-то красивые коленки.
Раиса Захаровна проснулась с тахикардичным сердцебиением, бормоча в мокрую подушку непонятное: «Этих хочу, этих».
А может быть, она и не засыпала?
И родилась ли вообще на этот свет наша странноватая Раиса Захаровна со своим нелепым, киношным именем? А может, пока безымянная, всё ещё витает в необъятной вселенной, выбирая себе других родителей, расходуя отведённые ей попытки, нервничая — вдруг уже истратила последнюю, а дальше — только блокировка на следующий миллион лет?
Других?
Значит, другой папа будет гладить её шершавой ладонью по нежной спинке? Другой — хмуриться на четвертные тройки? Другая мама придумает ей имя? Другая будет туго-претуго заплетать тонкие косички в школу? Другие возьмут на руки её дочку, а кто успеет — и внучку? Другие будут улыбаться ей с овальных эмалевых портретов?
Раиса Захаровна села на постели, пошарила ногами в поисках тапочек.
Не нашла.