Из приоткрытого окна доносился мерзлый осенний ветерок, отчего дверь, которую Вера хотела мягко за собой прикрыть, оглушительно хлопнула. Висящий на стене портрет ожил и, коротко стукнув, вернулся на свое бледное место. Вера прощебетала извинения и расположилась, как ей казалось, на безопасном расстоянии — на самом крайнем стуле. В этом кабинете все ее представления о совещаниях перевернулись, потому что главной темой таких встреч являлась эмоциональная разрядка ее начальницы. Вера поглядывала на нее, ждала коллег и размышляла что они будут выслушивать сегодня.
Начальница — Наталья Геннадьевна — называла себя человеком с железной хваткой, много рассказывала о достижении целей, внимательности и ответственном подходе к работе. Увидев ее в первый раз, Вера не могла поверить, что обычный человек может занимать столько места в пространстве. Это касалось не внешности, а скорее ее поведения. Когда говорит, а особенно смеется, слышатся раскаты грома. Смеется ртом и голосом, глаза ее улыбчивыми не кажутся, они темно-серые, а взгляд холодный. Ходит покачиваясь и всегда погруженная в свои мысли. Поэтому, когда она решает заговорить, начинает с середины, начало отсекается в момент обдумывания мысли. Получается скомкано и неясно. Однако такие совещания, на которое Вера пришла сегодня, были другими. Они начинались издалека, сопровождались примерами из юности, ее учебы и жизни, а затем плавно перетекали в их рабочую действительность. Но и здесь она нередко забывала о выводе, их Вера часто для себя додумывала сама.
Сейчас коллеги один за другим занимали свободные места, от этого в присутствующей тишине был слышен только скрип стульев, сдувающихся от веса человеческих тел. Никто не знал, что сегодня их ждет.
— У меня такое чувство, — возмущенно воскликнула начальница, — что еще чуть-чуть и вы сядете в горшок вместе с цветком! — продолжила она. — Двиньтесь ближе, Вера, я вас не съем.
Вздохнув, Вера встала и пошла к единственному свободному стулу. Теперь она могла разглядеть беспорядок на столе начальницы еще ближе. Обычный Т-образный стол был полностью завален бумагами, некоторые из них, на самом низу, уже пожелтели.
— Я сегодня всю ночь не спала, все думала. Вы за что деньги получаете? Результатов работы я не вижу! — каждое слово Натальи Геннадьевны вылетало резко. — Почему это я должна сидеть и разбираться в цифрах, которые вы приносите? Где разъяснения? Тратить на это свое время мне предлагаете? А вы, Татьяна Юрьевна, когда будете работать?
Пространство вокруг вибрировало, и эти волны превращались в ярость, от которой Вере захотелось сначала спрятаться. Потом помыться. Она смотрела на лежащие на столе бумаги и думала о том, каково сейчас Татьяне. Одно радовало, что не на ее месте, что сегодня пронесло.
— Как вообще можете свое поведение объяснить? Это по-вашему работа? Месячное отсутствие? — Наталья Геннадьевна неистово продолжала.
— Так сложились обстоятельства, здоровье подвело. — Татьяна говорила тихо и, кажется, боялась поднять глаза, а потом вообще замолкла.
— Это все, что вы можете сказать?
Они слушали и слушали, Вера все ждала, когда это закончится. И вот энергия Натальи Геннадьевны стихла, она высказалась и добавила, что нужно у себя поискать какие-то документы, потому что она не уверена, что они хранятся у нее.
Уходили все с задумчивым облегчением, каждый здесь был сам за себя. Вера услышала, как кто-то спросил:
— Наталья Геннадьевна, надо бы отчет отправить, сегодня последний день, на прошлой неделе я приносила на подпись.
— Я смотрела его, помню. Распечатай и принеси снова, я подпишу, — уже как-то устало ответила Наталья Геннадьевна.
«Интересно, — подумала Вера, — сколько еще бумаг может выдержать этот стол? Какое-то бездонное пространство, многое, что туда попадает уже не возвращается. А ему наверняка хочется снять одеяние и подышать. К чему это я? — она качнула головой, словно пытаясь, вытряхнуть мысли. — Это всего лишь стол… Хотя он вполне может конкурировать с бермудским треугольником».
Она пришла к себе и на вопрос коллеги, разведя руками, сказала:
— Я ничего не поняла.
— Они уже месяц пытаются найти штатку, — рассказывала Ирина, — год-то заканчивается, а документов нет. Оля вчера мне сказала, что она у нее на столе лежит, — ее голос звучал осуждающе звонко, хотя говорить она пыталась тихо. — Видимо, зарыты под этим ворохом, ты же видела, во что там превратился стол.
— Не понимаю, почему не сказать об этом?
— Ну, — протянула Ирина, — никто не хочет. Да и как сказать? Мол, Наталь Геннадьевна, я видела их вашем на столе? Представляешь, что потом будет?
— Не знаю, — с сомнением продолжила Вера, — она же их ищет. Искренне! Как-то это неуважительно — знать и ничего не говорить. Можно ведь как-то мягко, наверное, — она задумалась. — Короче, если бы это мне было нужно, причем срочно, я бы не молчала. Как можно молчать, когда знаешь, когда все…
Она не успела договорить, как дверь кабинета распахнулась, начальница, проходя внутрь, проговорила:
— Верочка, я же уже упоминала, — пауза и многозначительный взгляд, — у меня фотографическая память! — она говорила четко и настойчиво, голосом человека, который внезапно испытал озарение от ожившего воспоминания. — И сейчас я вспомнила! Кажется, в октябре, я зашла к вам и… — кончиками пальцев она ткнула в пустой угол стола, — и положила штатку вот сюда.
Сначала девушки рассеянно переглянулись, и во взгляде коллеги Вера уловила недоумение и едва различимый смех. Не успев опомниться, она услышала послушно-заверяющий голос Ирины:
— Наталь Геннадьевна, мы поищем.
— Ищите, — бросила она, направившись к двери.
Вера ошарашено смотрела в спину уходящей женщины, а потом, когда дверь закрылась, перевела непонимающий и немного возмущенный взгляд на Ирину:
— Нет слов! Это что теперь она меня обвинять будет?
— Да не переживай ты, скажем, что поискали, но ничего у себя не нашли, — спокойно ответила та.
Весь оставшийся день маленькое госучреждение шевелилось, гудело изнутри. По кабинетам и коридорам разлетались версии о том, как поступить. Неравнодушные сотрудники осуждали, рассуждая. Каждый высказывался и предлагал свое, показав пальцем на другого. И никто из них не желал выходить на передний план. В список входили и секретарь, и бухгалтер, которому как раз потерянная штатка была нужна, и другие, на кого начальница, по их прогнозам, не разозлилась бы. Вера, конечно, тоже туда попала. Ей говорили: «Возьми ключ, забери штатку, да скажи, что у себя нашла. Она же все равно на тебя подумала. Делов-то!»
Но так Вера не хотела. Зачем плести новые интриги, увеличивать и так уже запутанный клубок лжи? Правда совсем рядом, ее просто нужно произнести. Она говорила им, даже настаивала. Нужно открыть человеку глаза и рассказать. Сама была уверена в том, что обязательно скажет, если ее спросят или попытаются обвинить. А ситуацию «найти штатку у себя» она считала жутко забавной. Это же надо ради одного человека пытаться выдумать целую реальность! И поверить в нее. Мысли от осознания чужого страха и бессилия становились тяжелыми, Вера уже не слушала. В конце концов, для себя она все решила.
На следующий день говорили об этом меньше, решили, как она поняла, просто ждать. «Я скажу, что заметила ее среди бумаг. И все откроется, — думала Вера, все еще забавляясь произошедшим. — Не так уж и сложно».
Во второй половине дня она столкнулась с начальницей в коридоре, и та сходу у нее спросила:
— Ну что, Верочка, нашли штатку?
— Наталья Геннадьевна, я… — она поймала ее хмурый взгляд, — нет.
Отвела глаза и добавила:
— Все перерыли, у нас в отделе ее нет.
— Значит, все-таки Татьяне Юрьевне ее унесла, — вздохнула начальница и пошагала к своему кабинету.