С

Смерть и пирожки

Время на прочтение: 3 мин.

Маргарита Степановна решила умереть. 

Она задернула шторы, погасила свет. Задержалась у холодильника: может, тоже отключить? Но он был забит продуктами под завязку — недавно приезжала дочка, позаботилась. Маргарита Степановна в задумчивости взяла кусок сыра, откусила, положила обратно. Пусть работает. Что ж продуктам пропадать!

Выпила напоследок чая с душицей, сполоснула кружку и легла.

Натянула одеяло до подбородка и стала ждать, когда Она придет за ней. Эта, с косой. Что придет, Маргарита Степановна не сомневалась, знала о себе: переупрямить её за вот уже почти восемь десятков лет пока никому не удавалось.

«Господи, дай уйти тихо и необременительно», — пробормотала она привычную молитву. Всё исполнено, прожито как хотелось. Или не совсем как хотелось, что теперь об этом думать. Радость выветрилась. Одна желчь осталась. 

Маргарита Степановна подошла к решению умереть ответственно: написала завещание на листочке, чтобы раздору потом не было, прибрала в квартире. Только занавески стирать не стала. Сама накупалась и во всё чистое оделась. 

Пожила, чего уж, надо и другим место уступить. 

Что-то засвербело жалостливо в груди — а как правнука не поняньчу? И тут же другой, строгий, голос перебил — и кто тебе, старой, маленького доверит? А то, и правда, и правда, быстро согласилась сама с собой Маргарита Степановна. 

Время шло, она старалась лежать смирно, не ворочаться. В животе урчало. Пару раз пришлось-таки подняться, дойти до туалета, но это не в счёт. Водички еще попила — греха нет водички попить.

Смерть не приходила. 

Перед тем как провалиться то ли в сон, то ли в предсмертное забытье, Маргарите Степановне подумалось: надо было напоследок Моте пирожков напечь, что ж она про Мотю-то забыла!

В это же самое время этажом выше Мотя тоже лежал на кровати и не шевелился. Под кроватью его караулил Кровавый Клоун со зловещей улыбкой в пол-лица, темноты дожидался, чтобы вонзить зубы в его, Мотину, плоть и сожрать, так что следов не останется.

Спасти его могли только родители. Но они на дежурстве. Они врачи и теперь всё время работали, отвлекать их можно было только в ситуации жизни и смерти. На самом деле, такая ситуация сейчас и происходила.

Только не поверит никто.

Мотя не двигался уже целую вечность, даже нос боялся почесать, как вдруг вспомнил о бабе Рите. Точнее, о её пирожках. Баба Рита почти не ходила, но пирожки пекла вкуснейшие и Мотю угощала. Откуда-то пришла в голову абсолютно дикая, но, несомненно, верная мысль — Кровавый Клоун боится пирожков.

Мотя придумал план спасения!

Он отмотал от катушки длинную нитку, привязал грузик — тяжёлую гайку от конструктора. Осторожно, стараясь не наступать на пол, чтобы не призвать Кровавого Клоуна, перебрался на подоконник, открыл окно и стал спускать веревку с гайкой вниз, к окну бабы Риты.

Маргарите Степановне снилась птица. Птица билась в окно избы её детства. «Мама, впусти птицу!» — отчаянно закричала Маргарита Степановна и проснулась. Шкворк-шкворк — царапало за занавеской. 

— Ну наконец-то, баб Рит! Я стучу-стучу! Умерли вы там, что ли? — возмущалось ушастое бледное лицо со взъерошенным чубом.

— Мотька! Ты чего это удумал? — Маргарита Степановна задрала голову и прокричала вверх: — Родители твои где? Работают, что ли?

— А то! На дежурстве. Баб Рит, тут дело такое. Можете мне пирожков испечь?

— Пирожки? Сейчас? А в чем дело-то?

— Долго рассказывать! Ну очень нужно! Испеките, а? Я вам нитку спустил, вы к ней пакет с пирожками привяжете, а я подниму. Не бойтесь, она крепкая!

В теплоте и мягкости теста руки Маргариты Степановны отогреваются. От кисловатого запаха пузырящейся опары вспоминается нетерпение, с которым крутится она, маленькая, вокруг мамы: когда пирожки будут готовы? Мама делает строгое лицо, а глаза-то смеются.

Через полтора часа Мотя поднимает пирожки в запотевшем пакете. Достает первый — тяжелый, щедрый на ароматную начинку, с загорелой, чуть присыпанной мукой корочкой. Разламывает его и втягивает носом дух горячей сдобы и яблочного повидла.

Кровавый Клоун, поскуливая, растворяется в воздухе, но Мотя этого даже не замечает. 

— Спасибо, баб Рит! — кричит Мотя и машет рукой. 

Маргарита Степановна смотрит на его довольное раскрасневшееся лицо. Синие глаза с крапинками, чуть заметные веснушки, дырка на месте недавно выпавшего зуба. 

Она возвращается на кухню. Несколько пирожков лежат на тарелке. И еще немного теста на завтра. На пузатом боку чайника на мгновение проступает лицо ее молодой, смеющейся мамы, той, у которой руки в муке и егоза дочка.

Маргарита Степановна наблюдает в окно, как на землю опускается ещё одна ночь её жизни. В кусочек неба между ветками видно несколько звёзд. Запахи сырой травы и свежей выпечки смешиваются во что-то значительное и очень близкое.

Этажом выше спокойно спит мальчик Мотя с пирожками в сытом животе. 

А внизу, в подвале, безымянная кошка облизывает своего ребенка. Его рыжая с чёрными подпалинами шёрстка — одуванчиковой нежности.

Метки