Марина достала с полки над вешалкой бордовую косынку, повязала поверх темных, на прямой пробор, волос. Глянула в зеркало, поправила очки, проговорила басом: «Голову мою охраняй, от заразы защищай». Глаза за толстыми стеклами шевелились, как зеленые рыбки данио в аквариуме в бухгалтерии. Тушь под правым растеклась. Марина хоть не выходит, а глаза подкрашивает.
Наверху дробно затопотали новые соседи, забубнили голоса, гулко отозвался хрусталь в серванте. Что ж они, то только вечером, а теперь уже прямо с утра! Марина вздохнула, послюнила палец, сдвинула очки на лоб, сделала рот колечком и завозила под глазом. Вернула очки на место, осмотрела подглазье, затем измазанный черным палец. Удовлетворенно кивнула: «Аминь!» — и пошла в залу, где на журнальном столике ждала швейная машинка.
Вообще, все получилось удачно: прямо перед началом ковидлы завод обанкротился, и всех отправили в отпуск до прояснения. И даже с сохранением зарплаты! Её, правда, полгода не платят, но зато как выплатят, Марина станет богатой. Купит шубу.
А пока тратит то, что на Трускавец отложено. Да и тратить необязательно: на балконе — мешок картошки. Жареная картошка — с детства любимая, Марина может ее и на завтрак, и на обед. С молоком и кетчупом.
А что еще повезло: перед тем, как завод закрыли, Людмила Владимировна, завлаб, заказала пледик для внучки и денег на ткань дала. Марина побежала в «Затейницу», накупила синтепона, немецких лоскутов: двадцать на двадцать, в звездочки, в змейки, в разноцветные домики и с золотыми ангелами для окантовки. Это тебе не из старых джинсов и маминого плаща пэчворк: ткани шикарные, плед строить — одно удовольствие!
Ну вот, а как ковидла пришла, у Марины — ого, более ста отрезов, и размер прямо подходящий!
На улице, удаляясь, зауи-уикала сирена, в окнах блеснуло синим. Марина включила радио, крутнула ручку громкости. Села за машинку, привычно сложила две тканюшки лицом к лицу, пришпилила булавками резинку. Нога мягко тронула педаль, руки поскакали: прошить по контуру, вывернуть через дырочку, потянуть за резинки, чтоб уголки расправились. Застрочить по краю, заложить складки… «Я бу-у-уду до-о-олго гнать велосипе-ед!» — громко, старательно выводила вслед за радио: пение вентилирует легкие, предупреждает проникновение вируса. А на ночь Марина грудь и спину (куда достанет) барсучьим жиром растирает. Для бронхов. И аскорбинки с утра. Так что ковидле — шиш с маслом. Ой… Масло. Вчера на сковородку последнее вылила. Придется выйти.
Она поднялась, пошла к телевизорной тумбе. Телевизор еще в начале ковидлы начал серое показывать, так Марина его на балкон. А вместо него — вот, ёлка искусственная. Нарядно, празднично, с декором! У Марины вкус хороший, с ней даже Людмила Владимировна советуется, когда дочке подарки выбирает.
Марина оглядела еловые лапы: уже и места не найти. Полюбовалась с минуту: красиво из немецких лоскутов, весело, празднично! Маски покачивали пестрыми боками на сквозняке, будто готовились сорваться с веток и улететь. Подвесила готовую (с синими зигзагами) за резинки на нижнюю веточку. Почесала пробор. Сняла маску с домиками, пошла в коридор, к зеркалу. Нацепила резинки — уши оттопырились. Неправильные уши, вялые. Неважно. Зато над разноцветными крышами, за очками – глаза! «В обрамлении черных ресниц». Большие, выразительные. Красиво.
Оделась, как в открытый космос: джинсы, сапоги, ворот куртки вжик — до конца, косынку поменять на шапку. Перчатки резиновые — не было эсочки, купила икс-икс-эс — еле натянула, чпокнула, маску поправила: все, готова! Ковидла не пройдет! Подумала, вернулась в залу, сняла с елки пяток масок, сунула в сумку: вдруг кто без. В общественном месте.
В лифте старалась не дышать. Всего-то пять этажей, нетрудно. Вышла из подъезда, зажмурилась, втянула пахучий воздух: весна! Пошла, глядя под самые ноги: из-за очков и маски не видать что внизу, как бы не в лужу.
Подняла голову, а тут — сидит. На лавке. Сосед сверху, недавно въехали, с братом, что ли. Носатый, с чубом, в черном, длинном, а штаны короткие. Кроссовки белые, и лицо тоже. В телефон тыкает. Остановилась на допустимой дистанции, зачастила басом:
— Здрасьте, у вас там очень громко вечером по потолку. Прыгают, у меня побелка летит.
Молчит, смотрит. Глаза странные. Аллергия, может, на березу?
— Это не я, это Даниил. У него зумба.
— Что у него?
— Неважно. Он уже не будет. Он уехал.
— Куда?
— В больницу.
— В какую?
— В семнадцатую. А там только два ИВЛ рабочих… А у него астма. И не пускают. Звоню — занято, ничего не узнать…
Сунул телефон в карман, потер кулаком нос. Поднял красные глаза:
— Маска у вас… Красивая.
Марина согласно кивнула. Красивая, да. Пошла к перекрестку. Вернулась. Порылась в сумке, вытянула за резинку. Свернула катышком, метнула — ура, добросила!
— Передайте брату, пусть выздоравливает!
Маска шлепнулась соседу на колени, зашевелилась, распрямляясь. Хорошая ткань, немецкая.
— Спасибо, передам.
Носатый разгладил маску и осторожно потрогал пальцем маленького золотого ангела.