***
В комнату набились все жители Убежища. Дышали они как один, в такт слабым движениям детской грудки, как будто их лёгкие помогали вдыхать и выдыхать спертый воздух. Стояла почти церковная тишина, и лица были как у изваяний — печальные и неподвижные.
Понять, мальчик это или девочка, было невозможно, определить возраст — тоже. Круглая, обритая до ежика голова на стебельковой шее, повисшие руки-палочки. Выпуклые ребра под грубой тканью едва заметно поднимались и опускались. Вдох, выдох. Последний в Убежище ребёнок.
Арчи перевел взгляд с одного лица на другое — все они вдруг стали почти одинаковыми, бледными и торжественными. Шан стоял в углу, опершись на стену, сжав челюсти почти до скрипа, и глядел темными глазами в пустоту.
Выносить эту сдавленную тишину Арчи больше не мог.
— Почему вы ничего не сделаете? — Голос сорвался на жалобный вскрик, отскочил от стен.
Медленно, одно за другим, к нему стали оборачиваться застывшие лица.
— Ведь есть какие-то лекарства? Что угодно… Вы должны ему помочь! — Он обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь. — Пожалуйста…
В дальнем конце комнаты Стелла, так и не снявшая белый халат, только покачала головой. Она держала руки перед собой, как незнакомые бесполезные инструменты, инструкция к которым где-то затерялась.
Вдох, выдох.
Ребёнок медленно повернул слишком большую для его тела голову и посмотрел прямо на Арчи. Глаза были огромные и далекие, как поверхность чужой планеты, которую постепенно скрывали бегущие облака. Вдох, выдох. Все тише и тише.
Арчи зажал дрожащие губы ладонью, сдерживая совсем невзрослый всхлип, и тут же поверх его ладони легла другая, чужая и жесткая. Чья-то рука обхватила его за пояс и потащила к выходу, не давая крикнуть, не давая вздохнуть, сквозь вереницу темных спин и склоненных голов.
Уже на пороге, изо всех сил пытаясь вырваться, он услышал прокатившийся по комнате протяжный вздох, который мог значить только одно. Последний в Убежище ребёнок.
Шан терпеливо ждал, пока мальчишку закончит выворачивать в ближайшие кусты, и потирал запястье, расцарапанное им в попытках вырваться. Ветер охлаждал голову, но не мог развеять уже почти привычное чувство потери. Еще чуть-чуть, и оно превратится в желание сбежать, уйти из места, где плохо, перевести боль в простую и понятную работу мышц, шаг за шагом двигающих тело неважно куда. Но прежде чем сбегать от мертвых, нужно разобраться с живыми.
Арчи вышел из кустов, пошатываясь на дрожащих ногах. Глянул больными глазами.
— Вы стояли и смотрели, — шепотом, едва слышно. И резким криком, некрасиво кривя рот: — Вы стояли и смотрели!
Он согнулся, как будто в новом рвотном позыве, но вместо этого бросился на Шана, сжав кулаки. Тот легко перехватил молотящие по груди руки, оттолкнул мальчишку на безопасное расстояние. Не бить, только не бить. Благо, разница в росте и весе в его пользу.
Арчи снова кинулся на него, как бешеный щенок, того гляди — вцепится в горло. «Только не бить», — снова напомнил себе Шан. Перехватить, развернуть, толкнуть. Мальчишка упал спиной вперед, скрипнул зубами и снова полез в драку.
На третий раз Шан даже не стал его удерживать. Подпустил совсем близко, одним быстрым движением ушел в сторону, ставя подножку. Арчи запнулся, нелепо взмахнул руками и покатился по пыльной земле.
Больше он уже не вставал. Лежал, свернувшись в позе зародыша, и всхлипывал от какой-то своей боли. Что заставило тихого, застенчивого Арчи кинуться на него с кулаками? Шан достал сигарету и присел рядом на корточки, подбирая слова.
— Вы ничего не сделали, — выдавил Арчи. — Совсем ничего…
— Знаешь что, малыш? — Шан щелкнул зажигалкой и затянулся. — Не думай, что ты один здесь все чувствуешь, понимаешь и хочешь помочь. Таких много. Вся разница между нами в том, что мы уже смирились. И перепробовали всё, что могли — всё, что можно было сделать, не покинув Свалку. Ты не мог знать, что он с самого начала был не жилец, но мы знали, и тянули его, как и сколько можно, хоть и понимали, что это всё равно случится. Это место изменяет многих еще до рождения… Вода, почва, воздух — на Свалке все они могут стать врагами и убить тебя. Хорошо, если это произойдет быстро.
Арчи поднял на него глаза — опустошенный внезапной яростью, привычно тихий, в тонком свитере с чужого плеча. Встал, покачиваясь, на четвереньки, выпрямился в полный рост.
— Кажется, я никогда не смогу стать одним из вас, — сказал он. — У меня не получится просто… просто стоять и смотреть, как кто-то умирает. И не попытаться помочь. Хоть чем-нибудь. Даже… если шансов уже нет.
— Значит, ты лучше нас. — Шан затушил недокуренную сигарету о землю и разогнулся, вернув привычную разницу в росте. — И не нужно быть «одним из».
Арчи с отсутствующим видом кивнул, будто отвечая на голос, который слышал только он, а затем развернулся и побежал. Не оборачиваясь, напролом, сквозь шумящие заросли рви-травы. Бежал он тяжело, словно потемневшие от грязи кеды тянули за собой по свинцовому шару, прикованному цепью к щиколотке.
Шан ещё немного посмотрел ему вслед, борясь с желанием пропасть на несколько дней. Не заходить в комнату за рюкзаком, идти, куда глаза глядят, пока есть силы, пока мышцы не начнут гореть и просить пощады.
Через двадцать четыре часа у Шана закончились сигареты — ушла вся пачка, при том, что уже пару лет он позволял себе не больше двух штук в день. Терпение заканчивалось так же стремительно, и он уже жалел, что не послушал внутренний голос и не свалил куда подальше. Но дождаться всё-таки было важнее.
Мальчишка вернулся на вторые сутки, когда в Убежище стих негласный траур — горе здесь проживали быстро. Появился на пороге — осунувшийся, с серыми от пыли щеками, на которых виднелись светлые подсохшие дорожки, но с новой твердостью во взгляде и шаге. Чуть меньше мальчика, чуть больше взрослого. Подошел, посмотрел в глаза:
— Что я могу сделать?