Приехав на новогодние праздники в 2019 году в Москву, мы с мужем остановились в квартире у моей хорошей подруги, художницы Кати Муромцевой. Утром 31 декабря Катя всем объявила, что ее подарком для каждого будет теневой акварельный портрет с пятнами — техника, которую она начала практиковать с недавнего времени. В ее предыдущих работах она уже обращалась к теням: для своего выпускного задания в школе Родченко Катя сделала видео под названием «В этой стране» про восприятие памяти о Советском Союзе. В этом короткометражном фильме тени вырезанных фигурок воплощали на экране мифологемы, описанные детьми в школьном сочинении на эту тему.
Во время празднества Нового Года желающие получить портрет выстраивались в очередь в спальню, которая переформатировалась на сутки в мастерскую. Катя усаживала модель на стул напротив стены, на которой уже висел лист акварельной бумаги. Затем она направляла свет прикроватной лампы таким образом, чтобы на стене вырисовывался четкий контур профиля модели. За пару минут Катя обводила карандашом очертания тени: свет лампы фиксировал малейшие движение, тень человека дрожала и выходила за уже обозначенные карандашом контуры. «Это дыхание», — объяснила она. Затем лист бумаги переносился на пол, где Катя щедро покрывала водой пространство, очерченное карандашом, и набирая краску кистью, начинала управлять растекающимися пятнами на бумаге. При соприкосновении кончика кисти с мокрым полотном краска выстреливала в одну сторону, еще одно прикосновение — получается завихрение, цвет расплывается, образуя центры сияния и сгущения. Катя творила, как волшебница, то приподнимая край бумаги, направляя цветное течение в сторону, то сухой кистью защищая контур профиля, чтобы не растекалась краска.
Схожая атмосфера тайного действия царит в документальном фильме Вернера Херцога «Пещера забытых снов» (2010) про пещеру Шове на юге-востоке Франции, знаменитую наскальной живописью, где некоторым рисункам больше тридцати пяти тысяч лет. Для посетителей доступ в пещеру закрыт, но Херцогу удалось получить разрешение от министерства культуры Франции, чтобы провести съемку со следующими условиями: снимать можно только по четыре часа в день на протяжении шести дней и с минимальным освещением. В фильме рисунки животных появляются, когда их подсвечивает фонарь кинооператора. Тени от движущихся фигур накладываются на наскальную живопись, искусственное освещение приводит нарисованных тридцать пять тысяч лет назад лошадей и буйволов в движение: зритель оказывается в царстве теней. В одной сцене Херцог спрашивает Жана-Мишеля Женеста, директора исследовательского проекта пещеры Шове, о возможном предназначении этих рисунков. Одной из теорий является церемониальный танец: люди выполняли ритуальные движения вокруг костра, отбрасывая свои тени на стены с изображениями животных. Так, их сущность, воплощенная в движении, переносилась на стену пещеры и соприкасалась с изображениями животных, создавая иллюзию движущейся картины. Херцог сравнил наскальные рисунки с воспоминаниями о давно забытых снах, а пещеру Шове — с протокино, если понимать кинематограф как проекцию нашего восприятия мира. Кино всегда ассоциировалось со сном и было сродни тени, как приближенное отражение реальности. Обращаясь к истокам искусства (а именно к наскальной живописи), кино при помощи игры света и теней приводит изображение в движение и создает иллюзию реальности. Получается, что теневые портреты Кати восходят одновременно и к первым образцам живописи, и к кино, фиксируя мимолетное движение проекции света на стену.
Портрет моей тени был четвертым по счету и задумывался как парный: вместе с профилем мужа, наши проекции были обращены друг к другу и создавали закрытую композицию. Я завороженно смотрела на темно-синие и фиолетовые краски, перетекающие из одного потока в другой. Вдруг, в районе носа краска вытекла за пределы карандашного контура: Катя искусно подловила кистью убежавший нос, но было поздно, это уже больше был не мой профиль. Более того, это был круглый, клоунский нос! Я расстроилась. Катя уверяла меня, что это и есть настоящее современное искусство. Я же хотела как у всех: узнаваемый профиль, картину меня, тешащую самолюбие. В тот же вечер Катя сделала мне другой портрет, а этот оставила себе. Через неделю мы улетели со скрученными в рулон картинами, а мой первоначальный портрет остался в Москве и зажил своей жизнью под названием «После праздников», но в обиходе как «Девочка с носом».
Через год Катя написала мне, что портрет оказался «золотым». Ее знакомые, архитекторы, как-то обратились к ней с предложением купить у нее работы, чтобы разместить их в доме своих клиентов. Катя прислала фотографии разных картин, но выбор пал на «Девочку с носом». Оригинал она отказалась продавать, но предложила сделать копии. Заказали две. Одновременно с этим Катины друзья, руководители театра теней, увидев этот портрет, предложили ей сделать другие копии, потому что знали человека, который был заинтересован в приобретении картины. Из двух копий одна «девочка» была продана, а другую они оставили себе. В 2023 друзья Кати уехали из России, а их квартиру через полгода затопили соседи. Многое покрылось плесенью, включая «Девочку с носом». Нынешние жильцы вынесли картину и оставили ее возле мусорного контейнера. Друзья Кати прислали ей фотографию портрета с символичной игрой теней на снегу и на самом портрете. Одна копия девочки с носом заплесневела и умерла.
В 2024 году портрет зажил новой жизнью за пределами России. Катина коллега Влатка Хорват предложила ей поучаствовать в своем проекте на Венецианском биеннале. Выставка в павильоне Хорватии под названием By the means at hand, которое можно перевести как «Доступными средствами», отсылает к горизонтальным связям и неформальной системе транспортировки объектов современного искусства: будь то переданный с друзьями рисунок или деньги за проданную работу. На выставке представлены 100 работ художников, которые, как и их картины, живут вне своей страны. На каждую полученную неформальными путями работу Влатка Хорват отправляет одну из своих картин так же по системе горизонтальных связей. Катя решила выбрать именно «Девочку с носом» за легко считываемый образ и мобильность копий картины. Со слов Кати, моя личная история иммиграции и перемещений по миру, которая позволяла мне передавать документы или картины Кате от ее родных и обратно, тоже сыграла свою роль в выборе именно этого портрета.
Когда я смотрю на «Девочку с носом», понимаю, что нравится мне портрет прежде всего своей историей, ведь я знаю, кто на нем изображен. Моя тень на Венецианском биеннале! Но когда я отодвигаю свое эго, то пытаюсь понять, чем же этот портрет задевает других? Играет ли роль только эстетическая составляющая: плавные линии, насыщенные цвета? Или смотрящий каким-то образом считывает мои личные устремления и видит клоунский нос как одну из самых ярких метафор тщеславия? Факт того, что это фиксация тени, а не репрезентация моей внешности, примиряет меня с мыслью, что картины висят в домах незнакомых мне людей.
В нашем недавнем разговоре Катя поделилась, что многие отказываются позировать для теневых портретов, потому что не любят свой профиль. Я о своем особо не думала до тех пор, пока тень моего носа с горбинкой не стала круглой, создав определенный образ. Кате удалось зафиксировать мечтания: по аналогии с пещерой Шове тень девочки с носом породила творческую энергию, которая продолжает принимать новые формы — от визуального воплощения до литературной интерпретации.