Бывает у вас в снах невообразимая мешанина из людей, мест и обстоятельств? У меня в снах, например, моя давно покойная одесская бабушка Галя запросто может кормить варениками с вишней случайного чувака, который как-то целый день катал меня на скутере по Риму в 2011 году. Хоп, и они вместе сидят на велюровом диване в курской квартире моего детства, на Ленина, 108. В воздухе густо и кисло пахнет свежими батонами: разгрузочная станция булочной находится прямо в нашем дворе. Я подхожу к окну курской гостиной, чтобы посмотреть, как на машину с хлебом слетаются голуби, но вместо этого вижу, как мой отец паркует свою машину вдоль кирпичного забора обсерватории на Штернвартештрассе в Вене.
Хоп, открываю глаза — ну и балаган! Как оно так все заплелось, так ведь не бывает.
Хм. Не бывает, значит…
Сегодня утром ко мне, чудом оказавшейся в Вене, на автобусе из Меммингема приехала моя сестра. 2024 год. Никто уже давно не летает в Европу удобными рейсам «чисто на выходные». Поездка в Европу превратилась для нас в квест: мы с трудом получаем краткосрочные визы, за кучу денег очень неудобно летим через Стамбул и Ереван, шаманскими заклинаниями перегоняем деньги на узбекистанские и казахстанские карты, чтобы «как раньше» нажать на пару кнопок в букинге… Хоп, и посреди всех этих «но» мы с сестрой гуляем по Вене — чужому нарядному городу. Городу нашего детства. Мы совпали тут совершенно случайно и только на один день. Именно сейчас. Именно в 2024-м. Впервые за всю нашу с ней взрослую жизнь. Хоп, и мы, прямо как в детстве, шагаем по Рингу в ногу с первомайской демонстрацией. Люди с красными флагами скандируют: Marx, Engels, Lenin, Stalin, Mao, Viva, Viva, Viva! «Какой-то сюр, — говорит моя сестра и добавляет: — Но отец бы оценил. Помнишь, мы всегда ходили на эти демонстрации?»
Мдэ… Не бывает…
1988 год. Девочка и мальчик встречаются под огромной разлапистой алычой во дворе между двумя желтоватыми домами-близнецами на венской Шифмюлленштрассе. Они знакомятся и, как все «посольские» дети, первым делом выясняют, кто откуда сюда приехал и где в Москве живет. И вдруг выясняют неслыханное: родители обоих родом из Курска. Так бывает вообще? Сразу двое — из провинциального небольшого Курска Центрально-Чернозёмного района РСФСР! Немыслимое совпадение среди членов закрытой, сплошь элитарной посольско-представительской конгрегации в капстране в центре Европы в эпоху хоть и заката, но все-таки СССР. Хоп, и через двадцать лет мальчик и девочка снова встречаются в Москве и больше уже не расстаются. Они приезжают в Вену вместе, чтобы сфоткаться в том же дворе, под алычой. Она до сих пор там стоит, разлапистая.
Или, скажем, вот такое еще «ну так не бывает» мне вспомнилось.
Хоп, и я в сотый раз откладываю поездку в еще один главный город моего детства — в Одессу. Мое детство давно кончилось, Одесса моего детства кончилась еще раньше. Она вся насквозь другая, но именно поэтому надо непременно съездить. Пройти буквально на чистой интуиции утренним давно не существующим маршрутом от шестнадцатой станции фонтана до Золотого берега, у беседки повернуть направо и — мимо помойки и «Юля, не подходи к этим хулиганам» — юркнуть на тот пляж, что пострашнее и без топчанов, зато посвободнее. Надо обязательно это сделать. Отпустить все эти яркие картинки, все эти «С обезьянкой фатарафируемся — кукуруза соленая — ка-а-а-а-а-азинаки свежие», чтобы они прекратили преследовать меня в снах. Отгоревать. Надо-надо. Но в мире столько всего. Сеул и Токио, Лиссабон и Мадрид, Гонконг, Мехико и так далее. Успеется еще в Одессу, подумаешь. Это всего лишь Одесса. Куда она денется-то? Хоп, и… пожалуй, можно с уверенностью сказать, что уж в Одессу-то я больше никогда не попаду.
А, допустим, вот это тяжеловесное «хоп» тянет на сюжеты романов Улицкой. Я долго не решалась даже подступиться, а сейчас чувствую, что пришло время попробовать хотя бы схематично набросать.
1 сентября 1989 года. На школьной линейке в посольстве СССР в Австрии двое молодых мужчин провожают в класс своих маленьких дочек. Сейчас линейка закончится, и оба разойдутся по работам. По своим престижным загранкомандировочным работам для самых избранных. По работам, не сулившим никакого другого будущего, кроме блистательного. Хоп, и через десять лет один из них умирает в лифте безликого многоквартирного дома на окраине Москвы. Лишенный наград и почестей, всеми оставленный, так и не сумевший выйти из затяжного запоя. Хоп, еще через десять, второй, окончательно запутавшись в долгах, в отчаянии шагает под поезд. Две бывшие маленькие девочки живут дальше, их большие трагедии давно поблекли, их будущее никогда не обещало быть настолько блистательным. И слава богу. Главное, что оно точно есть.
Тут бы надо придумать какой-то изящный переход от трагедии к комедии, но это я уже слишком многого от себя хочу.
«Так не бывает», эпизод завершающий.
Хоп, и мы с мужем и взрослой дочерью моей лучшей подруги гуляем в сложном 2024 году по Вене — и неизменной, и неузнаваемой. По всей Европе и здесь тоже открылись абсолютно легальные магазины с дурью. Яркие, зазывные, похожие на те, в которых продаются на развес желейные конфеты. Хоп, и дочь подруги, бойкая девушка с высокой грудью, решительно отстраняет мою руку с кошельком — «Даже не думай, я тебя приглашаю» — и покупает мне дурь. Которую, кстати, можно теперь свободно курить на улице. Главное — иметь при себе чек. На дурь. Чек. Чек на дурь. Которой меня угостила девочка, которую я помню орущим в коляске свертком. В магазине у нее, кстати, никто не спросил паспорт: решили, что пришла с родителями.
***
Я вот думаю иногда, города-побратимы — это как? Кто их побратил? Наверное, настоящие, а не бюрократические побратимы — это те, кого побратили люди. Обычные люди, как я. Как я, побратившая ничего не подозревающие Курск, Вену и Одессу. Во сне и наяву. Только наяву, честно говоря, чехарда получилась даже позабористей.