Она прошла сквозь вечернюю дымку, села на последний трамвай в Атлантиду. И замерла: внутри никого не было. Неужели она не поедет? Ее пушистый пес без ложной скромности прошагал вперед и белым облаком опустился на место возле окна.
— Ну, подождем здесь. Может, кто-то придет позже.
Не пришли ни пассажиры, ни кондуктор, ни водитель. Или она не заметила? Трамвай скрежетнул и тронулся; город, пристань, шум остались позади.
Снаружи было холодно, внутри — тепло. Море парило, Марин захотелось потрогать гуляющие по волнам облака. Высокие окна не открывались.
Включили радио, знакомую песню. Марин откашлялась. Пузырьки со стенок ее души поднялись, заставляя запеть: когда подпеваешь песне на радио, значит, поешь вместе с тысячами людей. Так говорил ее папа. Разве можно ему не верить? Хотя папа любил пошутить. А потом ушел в Атлантиду, и его смех пропал. Марин верила, что вернет его.
Пес теплым сугробом лег ей на колени. Со всех сторон трамвай окружало море, оно накатывало и отступало, снова накатывало и снова отступало. За окном стемнело, в вагоне зажегся свет.
— За что… что мы сделали…
Марин услышала голос — не свой. Женский, взрослый, незнакомый.
— Не сбежим…
— Здравствуйте? — Марин поднялась, заглянула под каждое сидение с розовой обивкой, в кабину водителя, тоже розовую, — никого. Пес безучастно ходил за ней. Он ничего не слышал.
Показалось, наверное.
Она вернулась на место, достала бутерброд с курицей, поделилась с псом, но тот не притронулся к еде.
— Ну же, дружок. Покушай.
Пес вздохнул и закрыл глаза. Она уткнулась носом в его шерсть и вскоре заснула. Марин видела Атлантиду — величественную, сияющую, стоящую того, чтобы туда уходить. Чтобы забыть о семье и о прошлом. Сначала ей снилось, что они с папой остались там жить, а потом — что вернулись домой.
Рев розового чрева трамвая разбудил ее. Марин показалось, что она внутри огромного кита. Даже свет стал розовым, нежным, как лепесток. Мягкая, знакомая сила повела ее в кабину водителя. Марин не противилась. Там не было ни панели управления, ни сидений, только окно — от пола до потолка. Марин прислонила горячий лоб к холодному стеклу. Рельсы вырастали из темной воды как блестящий рыбий хребет. Она завороженно наблюдала, как он выгибался, разрубал волны.
Раздался крик. За ним последовал плач — прокатился по ушной раковине, прополз через улитку, достиг разума. В трамвае замигал свет, затрясло, проступили неясные тени. Сгорбившиеся, рыдающие. Марин окатило их страхом, она попятилась. Захлопнулась дверь кабины, но ужас этих людей пробрался сквозь замочную скважину.
Марин прижалась к мирно спящему псу, представила солнце и улыбающееся папино лицо. Она зажмурилась: так проще путаться в хороших мыслях. В них папа вел ее в школу, держал за руку, рисовал картины, лепил поделки. Шутил. Смеялся.
Марин больше не боялась: все будет так, как нужно. А как не нужно — не будет. Папа выдержал испытание, чтобы попасть в Атлантиду, и она справится.
Свет перестал мигать, люди за дверью затихли. Пес грустно смотрел на Марин большими голубыми глазами.
— Прости. Попозже сходим за твоим бутербродом, — она почесала его между ушами.
Марин и пес легли на пол. Она положила руку под голову и долго смотрела на ночное небо, по которому неспешно ползли полупрозрачные облака.
— А ты знал, что когда драконы парят в небесах, они кажутся облаками?
Пес не знал.
— Вот теперь знай.
Море вздрогнуло, неподалеку вздыбились волны, вода вспыхнула. С неба падали горящие звезды. Совсем немного осталось до Атлантиды. Вновь послышались крики, плач и грохот, громче рева кита.
Трамвай затрясло, закрутило, вывернуло наизнанку. Мир вокруг почернел и наполнился плачущими, кричащими тенями. Они проступали все сильнее. Треснули окна, со всех сторон хлынула вода. Трамвай пошел ко дну.
Марин обняла пса и зажмурилась. Еще немного потерпеть — и она увидит папу.
Среди водорослей и кораллов лежала девочка лет десяти. Тонкая, бледная, в рваной розовой курточке. Ее кожа казалась серо-зеленой. Невидящими глазами девочка пыталась разглядеть небо сквозь толщу воды. Короткие пухлые пальцы сжимали промокшую плюшевую игрушку — белого пса с голубыми глазами.
Марин не хотелось лежать. Она встала, немного понаблюдала за рыбами, кружившими вокруг лопнувшего панциря парома. Это быстро наскучило.
Марин вспомнила: ее ждала Атлантида. Девочка оттолкнулась от дна, схватилась за течение — дельфиний плавник — и вынырнула на поверхность.
Ее верный пес носился по воздуху с радостным лаем, звал за собой. Марин зацепилась за его шерсть и полетела. Он понес ее туда, куда не ходят ни паромы, ни трамваи. Девочка и пес играли с ветром и солнечными лучами, ловили волны, парили драконами, притворялись облаками. На душе — легко и радостно. Сияющие морские звезды указывали им путь в Атлантиду.
Пес остановился у места, где вода стала золотой, светящейся. Он лизнул Марин на прощание и растворился в морском тумане — его ждала другая девочка или, может быть, другой мальчик.
Марин коснулась руками блестящей воды, обратилась в летучую рыбу и поплыла. Быстро-быстро.
Вдали засиял золотой город. Марин работала плавниками, хвостом, крыльями: рвалась к Атлантиде. Сначала девочка услышала добрый, радостный смех, а потом увидела его — папу, раскинувшего руки, готового обнять ее. Марин отбросила рыбий облик. Мгновение — и папа подхватил ее, закружил в причудливом морском танце.
— Пойдем, я все тебе покажу!
Папа взял Марин за руку, и они вместе сбежали от мира в золотой, сияющий город.