Забавно. У автобусной остановки замшелого ближневосточного городка растут те же, что и на подоконнике за три тысячи километров, суккуленты, шефлера и герань. Здесь они бройлерные, в виде деревьев, а мои — нежные, выпестованные маленькие кустики в одинаковых керамических горшочках.
Чуть больше года назад я привезла отростки в багаже из дома, в котором жила последние тридцать лет.
Конечно, в городе у заснеженных гор можно было и купить комнатные растения, но мое невинное хобби — отщипывать понравившиеся листья и выращивать из них растения с историей. Вот суккулент — он с кафедры института, а шефлера — Юлькина. Мы познакомились на первом курсе, в университетской лабораторной. Неравная борьба с задачами по теоретической механике сблизила нас на долгие годы. Дружили почти вечность: досыпали на парах, ходили замуж, разводились, растили и женили детей. Сейчас не разговариваем, у нас все не так однозначно. Я скучаю.
Из цветущих — только герань. Неприхотливая, слишком розовая, с едким запахом. Мамина. Ей, химику, герань пахла фитонцидами, а мне — клопами. Мама умерла за несколько месяцев до нашего отъезда.
Ныне действующий муж считает мое хобби очередной придурью. Он цыкает языком и закатывает глаза, когда я осматриваю подоконники в общественных местах в поиске новых флористических находок. Однако в мое отсутствие исправно поливает растения и, нещадно коверкая названия, шлет отчеты о своём трудовом подвиге и состоянии зелёной коллекции.
Вроде мой автобус. До мегаполиса — час пятьдесят.
Столько же шкандыбал автобус-вонючка из городка моего детства до Первопрестольной.
И дорога похожа: сплошь сельскохозяйственные угодья. Только вместо картошки, свеклы и капусты — банановые плантации и мандариновые сады.
В школе я обожала уроки истории и энергичную, громкоголосую брюнетку Татьяну Владимировну, которая их вела.
Она аргументировала, зачем надо учить ее предмет: в истории цивилизации события регулярно повторяются, но не точь-в-точь, а будто по спирали, видоизменяясь по времени и месту, но сохраняя суть.
В кино это называется ремейк. Не скажу за всю цивилизацию, но моя жизнь сейчас и правда похожа на ремейк.
От краткого содержания предыдущих серий и схожести сюжетов между лопатками становится холодно и липко.
***
Вокзал. Моя прабабка с выжившими пятью из двенадцати детей ждет поезда, чтоб уехать в хлебные края. Мимо комиссар в кожаной тужурке:
— Тетка, ты куда с такой оравой?
— Не знаю, лишь бы прокормить…
— Едем со мной, будешь в детском доме работать, и твоих не обидим.
Уехали, выжили. Четыре девочки и один мальчик. Мальчика, когда вырастет, расстреляют.
Где-то неподалеку, в станице, название которой сейчас во всех новостях, жил другой прадед — Семён. Лучший столяр в округе, дом саманный, одно плохо: детей у них с женой Сашей все не рождалось. Но и тут повезло: соседка, кривоглазая бабка, научила.
— Ты, — говорит, — Саша, носи, не снимая, мужнины подштанники, и понесешь.
Так и вышло. Каждый год — по хлопцу, три сына. Через десять лет, когда грянула Великая Октябрьская, хату экспроприировали под колхозное правление, но ничего, главное, живы все. Прошло еще десять лет, и среднего, будущего моего деда Ивана, советская власть особо отметила и командировала в ленинградский политех, учиться на энергетика. Он и поехал вместе с молодой женой Анечкой, одной из тех девочек с вокзала, что в хлебные края собирались. Хорошо жилось в большом красивом городе: дочки родились, комнату дали, обои поклеили, круглый стол купили, скатерть и абажур. Жаль только, что среди друзей семьи, что за тем столом собирались, оказалось много людей подозрительных: шпионов, предателей и врагов народа. Вопросики возникли. Но успели, уехали, выжили. Спрятались в маленький закрытый городок на берегу холодной судоходной реки. После войны отец семейства, Иван, стал много пить и рано умер.
Вернемся ненадолго в предыдущие декорации. Почти там же и почти тогда же, где столяр Семён строил каменную хату, а его жена носила мужские подштанники, с давних пор проходила черта оседлости. Жизнь в местечке иногда разнообразили поджоги, иногда — погромы, но в целом было уютно.
Моня и Соня считались удачной парой.
Соня слыла роковой красоткой и прожила в этом убеждении всю жизнь.
Когда мы с ней виделись последний раз, ей было семьдесят три, она густо красила губы морковной помадой и смолила забористую «Шипку» без фильтра.
Почему мои будущие дед с беременной бабкой и годовалым младенцем на руках спешно собрались на Русский Север — не знаю, спросить не у кого. Но спустя три месяца на берегу холодной судоходной реки родился отец, а еще через несколько месяцев жителей маленького старинного городка на границе с Польшей согнали в гетто и расстреляли.
Везунчик-Моня, попав на новом месте в северные лагеря, вернулся обратно живым и даже относительно здоровым.
С Соней жизнь складывалась, и к двум рыжеволосым сыновьям добавилась зеленоглазая девочка, моя юркая, озорная тетка.
Хорошо жилось на берегу холодной судоходной реки. Дети выросли, поженились и поехали, как положено, по распределению и велению коммунистической партии строить светлое будущее. Социализм до конца построить не удалось, но, помотавшись по бескрайним просторам одной шестой части суши, свое светлое настоящее родители прекрасно построили. И тоже на высоком берегу большой реки, среди березок, в академгородке. Собирали землянику, развивали науку, растили дочерей.
Дочери выросли, сели на рейсовый автобус и вдоль полей с капустой, свеклой и картошкой отправились в самый красивый город с рубиновыми звездами и большими перспективами. По выходным навещали родителей, ходили купаться, варили земляничное варенье. Когда отца не стало, дочки забрали маму к себе.
Вырастили дочки в большом красивом городе своих детей. Старшая — девочку. А младшая — мальчиков. Мальчики получились что надо. Красивые, умные, образованные. Но не без изъяна: возраст у мальчиков — самый аппетитный для рубиновых звезд. А звезды, кажется, опять проголодались.
Права была учительница истории, Татьяна Владимировна — мы на очередном витке спирали. Так что с одной стороны — они, рубиновые, с другой — саманный дом и местечко.
Ну да, точно, мой автобус. Через час пятьдесят буду в красивом, неосознаваемо древнем городе. Здесь теперь живут мои сыновья.
Отщипну лист герани, посажу у них. Пусть дышат фитонцидами.
Надеюсь, муж не забудет полить шефлеру и суккуленты.