Семен Никитич возвращался домой с работы. Сойдя на своей остановке в промозглые осенние хляби, увязая в липкой жадной земле, дошел до деревянных мостков, свернул направо к продуктовому магазину.
Открыв дверь, понял, что не протиснется. Ударило привычным запахом гнилых овощей. Небольшое помещение было забито. Люди напряженно стояли толпой, клонясь в сторону овощного.
— Что дают? — тихо спросил Семен Никитич.
— Яблоки. Китайские, — также шепотом ответили.
— Кто последний? — Семен Никитич мгновенно принял решение стоять насмерть, хотя, даже по примерным расчетам, предстояло провести здесь часа два. Ничего, до закрытия успеет. Он все-таки сумел влиться в эту бесформенную очередь, дверь за ним захлопнулась. Все, теперь он — свой, часть этой темной массы, объединенной общей целью.
Стоял за высокой дамой в черном пальто с норковым воротником, на голове рыжим шаром восседала лиса. Дверь снова открылась, кто-то вошел, сильно вдавив его в толпу. Семен Никитич неожиданно почувствовал неприязнь, некое посягательство на свое, первобытный инстинкт проснулся.
— За чем стоим? — весело и громко спросил крупный мужчина в лохматой волчьей шапке. Отвечать не хотелось. Уходи, чужак. Семен Никитич промолчал.
— Что дают-то? — почувствовал легкий тычок в плечо.
— Яблоки, — нехотя ответил.
— Вот это да! Повезло! — Мужик обрадовался. — Кто последний? Ты, что ли? — Не дожидаясь ответа, констатировал: — За тобой, значит, буду!
В северном городке, вдали от Большой земли, свежие фрукты были редкостью, чудом почти. Все больше ананасами консервированными торговали, а вишневый компот берегли на Новый год.
Прошел час. Продвинулись. Семен Никитич уже добрался до овощного отдела. Стоять в очередях было привычно. Даже с талонами люди выстраивались. За маслом. За мясом. За сахаром. Спасибо свекру, который получал ежемесячные ветеранские продуктовые заказы, которые делил между пятью дочерьми. Иногда доставалась колбаса, но все больше тушенкой и сгущенкой делился. Ей-богу, спасибо!
Помнил вот это, опрокидывающее: «Полкило — в одни руки!» Ожидаемое обреченное ограничение. Количество могло меняться, полкило, килограмм — неважно. Из-за этого иногда брал девочек с собой. Они терпеливо, мужественно даже, стояли рядом. Каждая думала о чем-то своем, иногда шептались, смеялись своим каким-то детским девчачьим вещам. Когда становилось скучно, отходили к прилавку с открытками, почтовыми конвертами и значками. Меняющиеся картинки на объемных календариках завораживали. Заяц из «Ну, погоди!» ободряюще поднимал руку. Чтобы увидеть, как поменяется картинка, приседали, меняя угол обзора, пытаясь разглядеть через стеклянную поверхность витрины. А когда совсем невмоготу становилось, подходили и висли на нем молча. Не ныли никогда. Знали, что так надо. У Семена Никитича иногда щемило что-то внутри, дискомфорт какой-то чувствовал. Старшей — девять, в клетчатом пальто, в кроличьей шапке, в валенках, младшей — пять, в искусственной бежевой шубке, доставшейся от родственников, похожая на круглого пингвиненка. Родные жалкие колобки.
Иногда их одалживали. Какая-нибудь женщина, стесняясь, подходила: «Можно одолжить ваших девочек?» — «Конечно!» И девочки шли, держась за руки незнакомой женщины, ставшей на время их мамой, чтобы она сказала: «Это — дочки, нам полтора килограмма». Да, так и было.
«Три ящика осталось!» — Громкий крик продавщицы вырвал из размышлений. Толпа колыхнулась, поджалась, плотной бесформенной массой ввалилась в отдел. Очередь развалилась, каждый был сам за себя. Семен Никитич почувствовал, как его прижали сильно. Лиса маячила где-то впереди. Сзади напирал Волк. «Больше кило в руки не давать!» — услышал чей-то крик. Запаниковал, забеспокоился. Почти осязаемо увидел ящики светлого дерева, в которых пунцовыми шарами, переложенные невесомой стружкой, лежали охристые, с лимонными бликами яблоки.
В сознании возникли девочки, замершие в удивленном восхищении, почувствовав аромат крупных щедрых яблок. Представил, как долго будет мыть эти плоды, сперва холодной водой, потом — ошпарит. Вытрет насухо, ножиком аккуратно вырежет хвостик и попку. И вручит каждой по огромному шару. А они вонзят зубки с детскими волнистыми краями, будут захлебываться соком и засмеются от счастья. Решил биться до конца.
Присев, выставив локти, начал пробираться к Лисе, которая стояла уже у прилавка.
— Я — за ней! — закричал.
— Куда? Не было тут тебя! — Очередь зашевелилась, закипая.
— Женщина, скажите, что я — за вами!
Лиса, не оборачиваясь, пожала плечами: «Не знаю, я не помню».
Чувство беспомощности захлестнуло, вместе с этим злость вскипела. А Лиса, уже получив желаемое, равнодушно кивнула: «Да, он — за мной».
— Я — за ней! Мне — два кило!
Он бежал через дорогу, окрыленный, счастливый, добытчик, победитель. Внезапно на середине дороги почувствовал неприятную легкость сумки, краем сознания увидел, как по дороге покатились яблоки. Похолодело внутри. Присел, начал судорожно собирать веселые мячики, которые словно дразня, катились дальше. Торопился.
И не заметил, как ехавший, вихляющий на скользкой дороге алый «Запорожец» подбросил его вверх. Перевернулся в воздухе — серой вороной взметнулись полы пальто — и упал на разбитый мокрый асфальт безвольной тряпичной куклой.
Словно нарядные елочные шары на темной и грязной дороге, тепло и празднично мерцали пунцовые яблоки.