Б

Баллада

Время на прочтение: 3 мин.


Я квас любил. Любовь ещё, быть может,
любила квас, как я. И, как сейчас,
я помню чудное: без ручек и без ножек
он рос во тьме, и он смотрел на нас,
бродил за перешеек, за порожек,
за горлышко стеклянное, в горошек —
по скатерти, во имя хлебных крошек
(и просто крошек — на ночь или час),
он приставал к любой мельчайшей твари
и к утвари, и раздавался вширь,
и клеился, как ценник на товаре,
(к ноге — носок, ослепший поводырь —
к немому стаду), как Давид к Тамаре,
(но вёл — не под венец, под монастырь,
поскольку был классичен и вульгарен,
обычный квас, не гриб и не имбирь),
он растекался — мыслию по древу
(за скатертью дорога не видна),
он отклонялся — вправо или влево
(чего стесняться — жизнь всего одна),
он рос и полз — ребёнок перегрева,
(назад — нельзя, всё выпито до дна),
жестокий род (Адам, познавший Еву),
один-один, ничья, ничья — вина,
производитель трезвости в пространство
(но только убежал — и забродил),
на всех парах (и это не про транспорт),
отчизну от себя освободив,
он следовал пути, по-христиански —
на запад, где по-гансо-кристиански —
немного крови в кружевах брабантских
и Канта ключевой императив.


Она ждала. Бездонна — с полуслова.
У этих бездн — одно начало — без.
Без мужа, без родителей, без крова.
Без склонности сготовить буйабес
из мелких гадов свежего улова
под жарким солнцем, льющимся с небес
(где новый день — лишь прототип — былого,
и лишь как прототип — имеет вес).
Она ждала любви. Бездонна Анна.
Трагедии родятся по любви —
обыкновенно. Лирика — карманна.
И вовсе продаётся — за рубли
условные. Желать любви не странно —
обыкновенно. Сколько ни живи —
в любом костёле музыка — органна,
любой собор построен — на крови,
любому дому — требуется мастер,
любому клону нужен — человек
(исходный организм, прошедший кастинг
последней капли крови). Из-под век,
бессмысленно роясь, дробясь на части,
сползала влага, взор стремился вверх —
она ждала. Надеялась на счастье.
Увидела. Ну — what the фейерверк.


Он был — и неизбежен, и прекрасен.
Сердечный приступ, сказочный конец.
Финал всех од и песен (или басен) —
не ясен (сокол). Слипся молодец.
Ушёл в себя (и стал социопасен)
или совсем ушёл — из этих месс
(и только — хорошо теперь о квасе
или совсем никак). Такой замес.


Она — ушла. Как тень уходит в полдень.
Как боль уходит — если истекла.
Туда, где лес и дол — видений полны.
И слышен звон — муранского стекла.
Где сладок — сон. И недвижимы — волны.
Где вопреки — хотела и смогла…


Пусть мы смешны. Но всё же — стихотворны.
Любовь проснулась. Квасу налила.

С.Т.


Теперь я думаю, что в разных городах,
где не одновременно гаснет солнце,
мой странный призрак об руку с тобой
месил ногами хляби, чтобы сырость
не проникала внутрь, и чтобы нах
ушёл не только сумрак, но и каждый.
Я думаю теперь, что я однажды
заполучил тебя — себе на вырост,
но вырос ли, спасибо — что живой.


Теперь я думаю, что на краю земли,
в предельной точке замкнутого шара,
где мы с тобой обосновали быт,
и быть — досталось — не стихам, а детям,
мы сносный мир себе изобрели,
в нём лишь одна причина для побегов —
весна, растут они — от снега и до снега,
и сад — из-под зимы — на дождь и ветер —
последним ископаемым добыт.


Теперь я знаю, только там — темно,
где мы — в него — не добавляем света,
где нет причин для светлых величин
у чёрных дыр отыгрывать пространство.
Как растворимы — кофе и окно,
так мы свободны — никогда и где-то,
и в поисках вопросов — на — ответы
спасаем одиночество от пьянства,
хоть разницу — едва ли различим.


Теперь я понимаю — только тот,
кто невообразим — вполне возможен,
кессонным доказательством любви
болит и стонет мышечная память.
На перекрёстках рёбер и аорт —
мы так близки, что до смешного схожи,
в нелепых шрамах — на плащах из кожи,
ну а в глазах — расплавленное пламя
и местного значения — бои.


И я — теперь и впредь, и безоглядно,
как солнце — ночью спит, а днём стоит
в зените, обещая — будет лето,
а в нём — тепло, а в них — счастливый ты, —
ценю уже не столько свет, но пятна —
как тень листвы — на белых снах соцветий,
как облако — на всём не белом свете —
давно уже не признак чистоты,
но призрачная память — интернета.


И ты — моя черта, моя оседлость,
в которой понимаю ни черта —
останься у меня как соль у моря,
как море у разбитых кораблей.
Меняющие зрение на зрелость,
мы остаёмся у своей природы
в заложниках, и делим день на годы,
и продлеваем жизненный косплей,
всего-то сроку — без году неволя.


И я — с тобой, и ты — со мной, и полночь,
наставшая который раз и — снова,
наивная и тёмная основа,
прикормленная память — не с руки,
в наш список далеко еще не полный
добавим выездные параллели,
покуда мы совсем не охрамели
на берегах спасительной реки —
фамильного, прекрасного, былого.


Идём со мной, туда — куда не знаю,
но думаю теперь, что всё возможно
и осторожно, бережно, но — верно
я собираю в целое — куски,
(не знак вопроса это — запятая),
закон не писан для моей таможни,
простой как гвоздь, но как сапожник — сложный,
я продолжаю — смыслу вопреки,
и думаю, что будет всё — кошерно.

Метки