Но если все открыть пути / Куда идти и с кем идти? (гр. «Машина Времени»)
Он спрыгнул на платформу из теплого объятия тамбура. Двери упруго стукнули за спиной, и электричка поехала, увозя с собой его сонных соседей по вагону — дальше, в область. Облака висели низко, дорога от станции через деревню мимо оголенного октябрем поля тонула в сумерках. Он посмотрел на часы — 21:12, как всегда, ровно, но мама пока не звонила. На битом асфальте платформы в трещинах виднелась вода — прошел небольшой дождь, еще днем. Электричка, взвыв, набрала скорость и ушла в туман.
На противоположной стороне на скамейке сидела фигура в платке. Старуха, бабуля. Так она неподвижно всегда сидела… а рядом то ли сумка, то ли холщовый рюкзак с торчащей из него зеленью с огорода, или палками, какими-то тряпками. Старуха обычно сидела в большом сером пуховом платке, ждала своего поезда. Как подернутый мхом вековечный валун. И всегда, всегда, стоило Саше оказаться на платформе в обычное время, 21:12, а электричке уехать дальше, она поднимала на него глаза. Точнее, так ему всегда казалось. Поднимала свое сморщенное лицо, провожала его совершенно явным поворотом головы, а потом, Саше это уже представлялось, медленно возвращала голову на место, стоило ему уйти за поворот, перебежать переезд. Сам он тогда нарочито глядел прямо перед собой или под ноги, тихо негодуя, что всякий раз на платформе напротив кроме нее — никого.
Деловито подбросив сумку с ноутбуком на плече, он прошел к ступеням.
Шаг-шаг-шаг — спрыгнул с последней крошащейся щебнем ступени на тропу, вьющуюся вдоль бетонных плит.
Его взгляд всегда избегал пространства под плитой, где клубилась стылая чернота. Стоит немного нагнуться, и из глубины засветится тонкая полоска, блеснет рельс…
Как-то он был маленький совсем, приехал с дедушкой на электричке. Спрыгнул с последней ступеньки в траву — еще зеленую, дело было поздним августом. И тут дедушка — дёрг за руку и, мол, смотри, Саня, шлагбаум открывается, идём, идём. А Саша сразу так и понял, что что-то не так. Повернул через плечо голову в сторону ступенек. Под ступеньками и наполовину под платформой в тени лежал мертвый пес. Поломанной, видимо, спиной прижавшийся к плите, тонкие лапы разметаны. Саше эти лапы показались одновременно такими страшными и такими красивыми — черные, с подпалинами.
И собака эта, и старуха — в Сашиной голове прочно поселились предвестниками чего-то недоброго…
От звонка в наушнике он вздрогнул.
— Да, мам? Да, вышел, иду уже, да.
…
— Нет, дома не ел, оставь мне, пожалуйста. Можно без рыбы, хорошо.
Цокнув по наушнику, Саша двинулся дальше. Предстояло пройти от станции еще километра четыре, нужно ускоряться.
Он шёл, по левую руку был реденький лес. Даже не лес, роща, по осени совсем поредевшая. Сквозь сетку-рабицу низкого кустарника и стволики берез видны были дома — далеко, через поле. За этими дальними домами темный, настоящий уже лес. Саше всегда было боязно и интересно — что там? Говорили, что лет десять назад на месте этого поля и деревни за полем должен был случиться колоссальных размеров песчаный карьер. И дорогу — асфальтированную, широкую должны были пустить от карьера, мимо станции и дальше, в сторону Москвы.
Хорошо все-таки, наверное, что деревня осталась в покое. И так там тихо всегда, только немного мерцают по краю поля огоньки — окошки домов. Или светлячки какие? Саша улыбнулся, хмыкнул.
Подойдя к переезду, Саша привычно рассмотрел домик станционного смотрителя. Небольшая, аккуратная, всегда светящаяся золотистым теплым светом комнатка за ленточным стеклом. Рамы были совсем тоненькие, весь домик со скатной крышей выглядел как хрупкий фонарь, новогодняя игрушка. Чудо!
Сразу оттаяло где-то в легких, лопатки расцепились, зашагалось легче.
Саша миновал платформу, сразу за переездом оглянулся. Бабка смотрела на него. Ему показалось, что морщины ее лица сложились в улыбку.
***
Он ехал на дачу последний раз в этом сезоне. По платформе уже мела поземка, электричка притормаживала медленно, как будто машинист боялся гололедицы.
Мама осталась в Москве, а у Саши с собой была пачка хороших пельменей, батон нарезного, сыра кусочек и бутылка пива. На ужин с завтраком как раз хватит.
Выходить на платформу было зябко.
21:13. Саша отметил эту минутную задержку, она ему не понравилась.
С ним из вагона вышел мужчина, и они как-то вместе, но на некотором расстоянии, двинулись к ступенькам, ведущим на тропу и к переезду.
Домик смотрителя приветственно светился в сумерках сквозь легкую вуаль метели. Саша ускорился. Мужчина же за ним никуда не спешил. Саше почему-то показалось странным, почему тот не торопится — все-таки было довольно холодно.
Темноту, метель и всю вечернюю нежность вдруг разрезал визг звонка — странно, подумал Саша, едет поезд, скорее всего, товарняк. Правда, в это время товарняков обычно не было. Тем не менее шлагбаум на переезде дернулся и начал падать, перед рельсами поднимались железные плиты. Звонок визжал, и где-то за поворотом уже тихо вторил поезд.
Дверь домика смотрителя тем временем открылась.
Саша никогда не замечал там двери — небольшой, выкрашенной в тон стенке. От домика отделилась тень и пошла к платформе.
Женщина? Невысокий мужчина?
На человеке был большой рыжий жилет работника станции, на голове — то ли копна волос, то ли шапка, надвинутая на самые глаза. Под шапкой или волосами зияло черное. Походка человека была поначалу неверной, но потом стала уверенной, даже кошачьей.
Саша не мог отвести взгляд.
Черное пятно это будто ширилось, человек то ли разевал в зевоте рот, то ли это была борода. Что это, что это? — недоумевал Саша.
Выл поезд, надрывался звонок, красным перемигивались круглые фонари.
Нечто двигалось уверенно, быстро и точно на Сашу. Саша подался вбок, в сторону фонарей у шлагбаума и поднял взгляд на мужчину, который вышел с ним из электрички. Мужчина, расставив уверенно ноги, стоял у края платформы над ступенями и медленно закуривал, аккуратно сложив руки вокруг спички и сигареты.
А потом Саша повернулся на того, кто должен был быть смотрителем станции. И, получалось, оно должно было быть примерно в эту секунду прямо у его, у Сашиного плеча.
Он не мог не повернуться.
***
Товарняк пролязгал всеми своими двадцатью вагонами мимо станции. Мужчина на платформе докурил, затушил пальцами бычок и аккуратно положил его в карман куртки — урн рядом не было.
На противоположной стороне, заметаемая пургой, на скамейке сидела фигура в платке.
Бабка смотрела на то место, где стоял минуту назад Саша.
Морщины ее лица сложились в улыбку.