Последний раз я слышала мамин голос в тот день, когда в Украину ввели войска. Несколько часов к ряду я безуспешно пыталась до неё дозвониться. «Абонент недоступний або знаходиться поза зоною дії мережi», — снова и снова отвечал мне равнодушный автомат. Наконец мама позвонила сама.
— Светуля, привет, — донеслось сквозь скрежет и помехи.
— Мама? Мама, это ты? Наконец-то!
— В Сумах тревожно. Мы все поедем на дачу. Связь…
— Мама, что у вас происходит? Что за войска? Везде пишут, что в Сумской области танки.
Шум, треск, шипение.
— Мы все поедем. И папа, и Алёна с детьми, и дядя Юра…
— Мама, ты меня слышишь? Ты слышишь меня?
— Ты, главное, не реви… обещай…
— Мама, я ничего не слышу! Что ты говоришь?
Треск, шипение, короткие гудки. Связь прервалась окончательно.
Третий день от родителей не было вестей. Как сомнамбула, я бродила из комнаты в комнату по нашему небольшому дому под Питером, не замечая ни мужа, ни сына. Они у меня что-то спрашивали, я что-то отвечала, но все мои мысли были там, в лентах новостей с мест боевых действий. То и дело я забивалась в угол дивана поближе к роутеру и гипнотизировала взглядом телефон, перепрыгивая с одного телеграм-канала на другой. «Всё хорошо, всё будет хорошо», — уговаривала я сама себя. Сознание отказывалось совмещать открыточные виды города детства с кадрами взорванных мостов и горящих складов. К вечеру третьего дня с незнакомого украинского номера пришло сообщение:
«Света, мама просила передать, что они на даче».
«Спасибо огромное!» — настучала я в ответ и облегченно выдохнула.
Просила передать. Значит, в порядке. Они на даче. У них просто нет связи. Я прикрыла глаза и в мельчайших подробностях представила родительский загородный дом из красного кирпича в сосновом лесу. Ажурная решетка входной калитки, искрящаяся на солнце цинковая крыша мансарды, огромный подвал — просторный, с высоким потолком, по периметру заставленный вареньями и соленьями. Отец построил хороший дом. Я встала с дивана и, покачиваясь, пошла на кухню к мужу.
— Максим, родители укрылись на даче, — выдавила я из себя и обессиленная опустилась на стул у него за спиной.
— Вот видишь! Все обойдется, я же тебе говорил. Ты смогла дозвониться?
— Сообщение пришло.
— От кого?
— Я даже не знаю, — рассеянно ответила я.
Вернувшись в комнату, я села на диван и открыла последнюю переписку.
«У меня нет этого номера. Кто это пишет?»
«Алла Николаевна»
Алла Николаевна? Я мучительно соображала, кто такая Алла Николаевна, пока до меня не дошло, что это моя тетка, мамина родная сестра.
«Тетя Алла, это вы?»
«Вы в Сумах?»
«У вас все в порядке?»
Ответа не было. Не отрывая взгляда от экрана телефона, я потянулась за плюшевым пледом и закуталась в него по самый подбородок. Когда же мы с тетей Аллой встречались в последний раз? Года два назад, наверное, как раз у родителей на даче. Упрямая жесткая челка, отливающая сединой, неизменный преподавательский тон. Когда-то тетя Алла была моим кумиром и образцом для подражания. Всегда безупречно одета и причесана, острая на словцо, все папины друзья побаивались её метких шуточек. Может, поэтому она так и не вышла замуж, всю жизнь посвятила студентам, преподавая английский в университете.
Вдруг экран телефона вспыхнул сразу тремя сообщениями.
«да»
«в убежище»
«в Троицком соборе»
От этих слов я невольно сложилась пополам, будто это в меня ударила взрывная волна. Оцепеневшими руками я держала телефон, на экране которого светились сообщения от маминой сестры. Я не знала, что написать ей в ответ. Низко опустив голову, как китайский болванчик я раскачивалась из стороны в сторону, а слезы крупными каплями сыпались из глаз прямо на плед, лежавший на моих коленях. Мягкий ворс мгновенно поглощал влагу, скрывая мою слабость от домашних. Мишка у моих ног собирал конструктор, Макс возился на кухне. «Я не знаю, что ей ответить. Я не знаю, что ей ответить». — Как попка-дурак, я талдычила про себя единственную фразу. Голова отказывалась соображать.
— Максим! — закричала я мужу, не отрывая взгляда от экрана телефона. — Я не знаю, что ей ответить!
Макс вышел из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем, сел рядом со мной и положил левую руку мне на плечи. Он прочел слова на экране телефона, и я почувствовала, как под весом его руки еще глубже проваливаюсь в мягкие диванные подушки.
— Света, я тоже не знаю…
Какое-то время мы с ним сидели, уставившись в погасший экран телефона, но тут из кухни донесся запах гари. Макс выругался на себя и помчался убирать с огня сковороду. Во мне внезапно появилась решимость, я собралась с духом и выдала на-гора первое, что пришло в голову: «Спасибо, что помогаете держать связь с родителями. Не могу даже представить, насколько вам сейчас тяжело». Я отправила сообщение и замерла в ожидании ответа, но ответа не было. Да и что тут скажешь. Погасив экран телефона, я откинулась на спинку дивана.
Как бы я хотела быть сейчас с ними. Воображение рисовало наш обычный летний день на даче. Залитая солнцем веранда, детский смех во дворе, мама суетится у плиты. Тетя Алла курит в проеме двери во двор, прислонившись плечом к косяку. Помню, когда мы виделись в последний раз, она спросила, как продвигается мой шторный бизнес. Да, именно так она и спросила. Неужели она не знала, что никакого бизнеса у меня нет, что я просто шью шторы на заказ? И с такой горькой усмешкой спросила, будто считала это занятие каким-то недостойным. Она явно ожидала от меня большего. Тетя Алла так гордилась мной, когда в составе приемной комиссии принимала у меня экзамены в университет. А я что? Жарю котлеты, натираю полы, а в свободное время сижу за швейной машинкой. «Стоило ради этого столько учиться, университет заканчивать с красным дипломом», — ворчал отец время от времени, вспоминая о моих былых успехах в учебе. Он и в мастерскую ко мне нагрянул прошлой весной прямо из аэропорта, наверное, только для того, чтоб про красный диплом напомнить.
***
Моя мастерская находилась в старом аварийном доме в самом центре Питера. Небольшая комнатка на первом этаже, крохотное зарешеченное окно во двор-колодец чуть не на уровне земли. Возможно, когда-то там была дворницкая.
— Папа?! — Открыв дверь на стук, я чуть тут же её не захлопнула.
На пороге стоял отец в распахнутом кашемировом пальто, по щиколотку проваливаясь в рыхлый мартовский снег. Рядом с ним поблескивал золотыми замочками огромный дорожный чемодан, а из-за плеча выглядывала мама и смущенно улыбалась.
— Почему вы не предупредили, что прилетаете?
— Да вот, решили сюрприз сделать! Заодно посмотреть, где ты обитаешь.
Отец поднатужился, подхватил неподъемный на вид чемодан и без приглашения ввалился в крохотный тамбур моей мастерской. Мама как тень проскользнула за ним.
— На что тут смотреть, — ворчала я себе под нос, закрывая тяжелую металлическую дверь на засов, — я просто здесь шью. Дома неудобно, а здесь…
Просочившись за спинами родителей, я прошла к рабочему столу, а они как вкопанные остановились на придверном коврике. Мама с любопытством разглядывала крохотное помещение, а отец не мог оторвать взгляд от алого бархатного занавеса, который целиком закрывал противоположную от входа стену. Роскошная ткань, собранная в сложные драпировки, струилась каскадами и мягкими складками ниспадала к подножию стены.
— Это что? Это ты что ли? Сама? — наконец выдохнул отец.
В ответ я лишь неуверенно пожала плечами, мол, разве тут есть еще кто-то. Отец мельком посмотрел на меня, но тут же отвел глаза и исподлобья окинул мастерскую взглядом строителя с тридцатилетним стажем. От него не укрылись ни ржавые подтеки на трубах центрального отопления, ни облезлая краска на оконных рамах, ни вздыбившийся линолеум, брошенный прямо на прогнившие доски пола.
— Я не понимаю, я тебя не понимаю, ты же можешь… я же могу. — Отец запнулся, опустил глаза и в поисках нужных слов принялся теребить замочек от своего чемодана.
Оставив отца стоять на пороге, мама прошла к столу. Она полистала альбом с моими эскизами, подошла к занавесу, отвернула его край, внимательно посмотрела на потайной шов, которым был простеган подклад, и улыбнулась своим мыслям. Я то и дело переводила взгляд с мамы на отца, боясь шелохнуться. Наконец, отец собрался с мыслями, уперся обеими руками в стоящий перед ним высоченный чемодан, поднял на меня глаза и выпалил в сердцах:
— Не хочешь ты со мной заниматься бизнесом — занимайся шторами, на здоровье! Но можно ведь найти просторное помещение, нанять профессиональных швей, открыть несколько салонов по всему городу!
— Пап, это все очень сложно, — попыталась я замять неприятный для меня разговор на старте, — да и Мишка совсем маленький еще.
Но, услышав это, отец изо всех сил хлопнул ладонями обеих рук по чемодану и с разбегу вскочил на своего излюбленного конька:
— Ты всю жизнь собираешься за ним горшки выносить?! — закричал он. — Как ты не понимаешь, время уходит! Еще пять — десять лет и всё, силы не те, азарт не тот! Тебе няньку не найти, что ли?
— Витя! Витя, пожалуйста, — пыталась перекричать его мама, но отец не обращал на неё никакого внимания.
Тогда она встала между мной и отцом громко спросила, где здесь можно помыть руки.
— Люда! — рявкнул отец. — Не видишь, что мы разговариваем?! Вечно ты перебиваешь! Зачем тебе мыть руки?
Мама посмотрела отцу прямо в глаза и дрожащим, но твердым голосом повторила:
— Витя, мне надо помыть руки.
— Да понял я, понял, — огрызнулся отец. — Ты тоже молодец, ходишь, смотришь, молчишь. Тебе вообще наплевать, что она сидит в этом подвале?
— Витя, прошу тебя, не надо. Она взрослый человек, она сама знает, как ей лучше.
— Что она знает? Что там она знает? — с горечью процедил отец. — Ты думаешь, почему она не хочет, чтоб я ей помогал? Это же из-за него. Это все из-за его гордости, боится ранить его «чуйства»
— Папа, мама, — робко вставила я. — Вообще-то она — это я. И чувства Максима совершенно ни при чем.
— Да-да, Светуль, конечно, — похлопала мама меня по плечу, — так где у тебя туалет?
С этими словами мама сняла норковый берет и протянула его отцу. Отец выхватил из её рук берет и стиснул его обеими руками. Я отвела в сторону тяжелую штору, за которой пряталась небольшая дверца в коридор, дала маме крохотный ключик от туалета и объяснила, как его найти в лабиринте дешевых офисов.
Как только мама скрылась за дверью, отец притих. Из него будто выкачали воздух. Он сделал два шага в сторону окна и, как сдувшийся шарик, осел на единственный стул. Теребя в руках мамин берет, отец смотрел в окно, а я стояла в двух шагах, упершись ладонями в поверхность рабочего стола, и смотрела на него. Он сидел, почти не касаясь спинки стула, с опущенными плечами. Вокруг его ботинок растеклась лужица воды от растаявшего снега. На коленях лежала увесистая кожаная сумка-планшет. В детстве мы с братом шутили, что у нашего папы не сумка, а кошелёк, потому что она всегда была забита под завязку купюрами — дневной выручкой от его на тот момент многочисленных книжных ларьков. Не удивлюсь, если это и сейчас так. Наличным папа всегда доверял больше, чем кредиткам. Я смотрела на него, а видела десятилетнего лопоухого мальчишку с хитрющим взглядом, которого объектив камеры поймал сидящим в растянутой спортивной кофте на изгороди в его родной деревне. За спиной у этого мальчишки виднелся дедовский крепкий пятистенок, бескрайний выгон для коров и речушка, змейкой уходящая вдаль. Тут он оторвал взгляд от окна, глянул на свои ботинки и как ужаленный оторвал ноги от пола.
— Батюшки родные! Ты посмотри, что я натворил, сейчас все твои шторы перепачкаю! — вскрикнул он.
Я так углубилась в воспоминания, что не сразу сообразила, что случилось.
— Светуль, вытирай скорее! Потечет же!
Я быстро оглянулась по сторонам, сдернула с гладильной доски отрез белой хлопковой ткани, опустилась перед отцом на колени и не спеша стала промакивать воду, которая натекла с его ботинок. Отец, озадаченный, наблюдал за мной, сидя на стуле с оторванными от пола широко разведенными ногами.
— Да брось. Брось под ноги. Я сам.
Но я, не обращая внимания на его слова, закончила промакивать воду на полу, протерла ему подошвы ботинок и подняла на него глаза.
— Можешь опускать. Теперь не запачкаешь.
Он сидел на стуле вполоборота к окну, а я так и стояла перед ним на коленях с мокрым отрезом ткани в руках и смотрела на него снизу вверх. В конце концов он не выдержал моего взгляда, стал крутить по сторонам головой и что-то бормотать о том, что тут дел-то всего на несколько дней, что можно потолок подвесной кинуть, трубы поменять.
— Комнатка у тебя крохотная, метров девять, наверное? — все приговаривал он. — Это не сложно, это совсем не сложно. Здесь один мастер управится, ты только скажи.
Я встала, прижалась губами к его пушистому выцветшему затылку и тихо сказала:
— Я знаю, папочка, я знаю.
В этот момент за шторой скрипнула дверь. От неожиданности я отскочила от отца и нечаянно его толкнула. Отец чуть было не навернулся вместе со стулом, но в последний момент успел с него соскочить, а сумка-планшет звучно плюхнулась на пол. Из сумки веером рассыпались зеленые купюры. Стул на колесиках откатился к окну, но отец устоял. Пытаясь удержать равновесие, он слегка покачивался и прижимал обеими руками к груди мамин берет. Мама закрыла за собой дверь, задернула штору и обернулась. Она стояла в длинной норковой шубе на фоне алого бархата, а на ее лице блестели капли воды.
— Там не было полотенца, — начала было она, но вдруг заметила странную позу отца и осеклась. — Витя, что случилось? Почему твоя сумка на полу?
— Да так, просто, упала, — смутился отец.
Мама присела перед отцом на корточки и аккуратно сложила в сумку рассыпавшиеся купюры, потом ловко подцепила сумку за ремешок и повесила отцу на плечо.
— Что у вас произошло?
— Ничего, — выпалила я и машинально спрятала за спину мокрый отрез ткани, который держала в руках.
— Вы ругались, пока меня не было? — не успокаивалась мама.
— А когда мы ругались? — хитро улыбнулся отец. — Да и с чего бы нам.
— Ладно, Светуля, — обратилась ко мне мама. – Мы, наверное, поедем? Ты с нами?
— Не могу, — покачала я головой. — У меня срочный заказ.
Я дала родителям ключи от дома, закрыла за ними дверь и какое-то время сквозь зарешеченное окошко смотрела на их удаляющиеся фигуры. Отец шагал широченными шагами, чуть прогнувшись под весом огромного чемодана — рыхлый снег не позволял поставить его на колесики. Мама в своей длинной шубе мелкими шажками семенила следом, едва придерживая его под локоть. Перед самым входом в арку она обернулась и помахала мне рукой.
***
В руках завибрировал телефон. Я вздрогнула, мгновенно очнулась и увидела на экране сообщение от тёти Аллы.
«Света, тебе есть о ком позаботиться. Будут новости, напишу».
С кухни доносился запах гари. Макс гремел посудой. Уже третий день я выхожу на кухню в лучшем случае поесть, а то и поесть забываю. Мишка лишний раз боится ко мне подойти со своими задачками, да и толку подходить, если я всеми мыслями там, в новостях. Хороша забота. Я взяла свою голову обеими руками, сильно сдавила виски и резко отпустила. Всё. Хватит. Встав с дивана, я взяла в руки плед и несколько раз хорошенько его встряхнула. Потом обернула его вокруг талии и завязала узлом на боку. Левой рукой я подхватила подол новоиспеченной юбки и направилась к лестнице на второй этаж. Поднявшись на пару ступеней, я оглянулась на Мишку и окликнула его.
— Мишуля, собирай игрушки. Уроки сами себя не сделают.
— Пять минут, мам, — как обычно, отмахнулся он, — мне только гараж достроить.
Я с нежностью посмотрела на белокурую лопоухую голову своего первоклассника, склонившуюся над недостроенным домом.
— Может, тебе помочь?
— Не надо, я сам, — ответил Мишка, не отрывая головы. — И вообще, как ты мне поможешь? Ты же ничего не понимаешь в строительстве.