Поговаривали, что послезавтра в парке будут давать салюты. Прямо над танцевальной площадкой, где всё лето собирались старички с района. Где в такт музыке шуршали юбки, благоухали одеколоны, и к пожилым возвращалась молодость.
Викторович сразу обратил внимание на Зину. Она оставалась стройной и моложавой, несмотря на преклонные годы. Когда они вдоволь наулыбались друг другу, Викторович пригласил Зину потанцевать. Они разговорились и уже на следующий день встретились в парке, чтобы поиграть в шахматы.
— Русская партия, — Викторович передвинул коня, — я этот дебют до двенадцатого хода знаю.
— Полно вам, Викторович, в нашем-то возрасте дай бог своё имя с утра не забыть.
— Я не шучу. Ты сюда походишь, я так отвечу, тут разменяемся, потом слона выведу и рокировка! — Палец Викторовича метался над шахматной доской, как указка.
— Какая чудесная память. А расскажите, где вы так танцевать научились?
— У меня однополчанин был, с которым нас в караул отправляли. Только караулить было нечего — перелесок да опушка. На той опушке он меня танцам и научил, а я его шахматам.
— Танцуете шикарно и в шахматы мастер. А я всегда на танцы хотела вместо гимнастики. Да как-то не стала говорить родителям, решила подождать.
— И чего же ждала?
— Знать бы. Гимнастика так на танцы похожа. Махнула тогда — одно и то же почти.
Наступило ленивое молчание, Викторович украдкой рассматривал лицо Зины. Глаза у неё голубые с желтыми склерами — как-то она обмолвилась про желчный пузырь, но Викторович пропустил мимо ушей, начал подшучивать, что солнце из глаз светится. Губы спелые, молодые, будто у этих губ впереди вся жизнь — от первых слов любви до поцелуев с мужем.
— Викторович, а дети у вас есть? Семья? — прервала молчание Зина.
— Сын в Москве живёт. Приезжал год назад на похороны матери. Нам и двадцати не было, когда женились. Не погуляли толком. Да и время другое было — свадьбу хотели.
— Так интересно на вас в молодости посмотреть. Должно быть, красавцем были. И жена наверняка очаровательная.
— А у меня фотография с собой. Показать? — оживился Викторович.
— Конечно!
Викторович начал копаться в карманах, хитро улыбнулся и сказал вполголоса:
— А вот обнимешь — покажу.
— Какие обнимания, Викторович? В наши-то годы! — Зина раскраснелась, как рубиновая брошка. — Я с вами дружить буду. Потанцуем, в шахматы поиграем, а эти шалости давайте оставим молодым.
— А я не хочу с тобой дружить! — Викторович переставил шахматную доску с фигурками на край скамьи. — Я жизни, чувств хочу!
Викторович резко придвинулся к Зине и крепко её обнял.
— Ой, куда вы полезли, Викторович! Подождите! — Зина жмурилась и прятала лицо, когда Викторович попытался поцеловать её. Затем собрала советскую гимнастику в руки, вырвалась и потопала в сторону дома:
— Нельзя так, Викторович! В наши годы таким уже не занимаются!
— Не могу я ждать, скоро помирать пора. На следующих танцах решайся — со мной ты или нет! — бросил вслед Викторович.
***
Зина возилась на кухне с букетом цветов и раздумывала, как быть дальше.
«Ах, Викторович, что же ты творишь, поросё ты эдакое, — щёки Зины залились румянцем, — ишь какой — статный, высокий. Возьму и поцелую!» — Мысль ударила в грудную клетку так сильно, что рука Зины невольно потянулась к аптечке, проверить, на месте ли прохладный пузырёк с корвалолом.
«Ой дура ты, Зина, ещё и на людях обжималась, как дитё какое-то. Соседи точно видели. Как я на них теперь смотреть буду. Ещё как девица расфуфырилась — сарафан этот в горошек нашла».
Зина понесла букет цветов в гостиную и чуть не вскрикнула, когда врезалась взглядом в мужа. Пётр, как обычно, сидел в кресле и что-то бубнил под нос.
«Куда ж я Петеньку дену — у нас через три года золотая свадьба. Бедная я — вначале пять лет ждала, что замуж позовёт, детей нарожаем, потом ещё тридцать лет ждала, когда из своих плаваний вернется. Состарились — думаю, наконец, вместе побудем. А тут на тебе, инсульт. Сидит мой бедный, кивается туда-сюда в этом кресле, бурчит о кораблях.
А чего ты боишься, Зина? Викторовича боишься? Или что Петя всё узнает? Или ты смерти своей ждёшь и боишься? Пиджак бархатный на похороны уже купила. Так это Петенька первый уйти должен, а ты подожди ещё. Тебе его проводить нужно».
Зина прислушалась, что Петя бормочет себе под нос.
— Подожди, подожди, не поднимай паруса, крениться начнём. — Пётр, по всей видимости, разговаривал с каким-то матросом.
— Ох, Петенька, — вымолвила Зина.
— Ты не спеши, обожди, обожди. Ветер крепчает!
— Бедный мой, бедный.
— Стой, куда спешишь, не спеши, не спеши, Зина! Зина, не спеши! Зина!
Зина подавилась воздухом. Она впервые услышала своё имя от мужа после инсульта. З, И, Н, А — каждый звук лупил по барабанным перепонкам, как боксёр по груше. В голове зажужжала муха. На секунду ей показалось, что к ней никто никогда и не обращался по имени.
«Боже мой, я же здесь, я же живу тут сейчас». — Зина ощутила, как смотрит на свою жизнь глазами с желтыми склерами, как дышит, как болит её поясница. Она почувствовала свою кожу. Будь помоложе, тут же отправилась бы сделать новую стрижку, но сейчас ей было достаточно тихонечко сказать мужу:
— Хватит с меня, Петя. Не хочу я больше ждать.
Через много лет Зина вспомнила, как расплакалась в тот момент.
***
В закатных лучах распластался август и наблюдал за танцами старичков. Викторович и Зина непринуждённо болтали в стороне. Зина впервые за много лет накрасила губы лёгкой помадой. Заканчивая макияж, она три раза приложила салфетку к губам, чтобы проверить, не оставляет ли помада следы, как обещали в рекламе. Всё было хорошо, не оставляла.
— Зина! — сказал Викторович, глядя в небо. — Сегодня салют дадут.
— Давно я салюты не видела!
— Угадайте, Зина, какого цвета они будут?
— Белые, они будут белые.
— Пускай будут белые, раз вам так хочется.
— А вы какие хотите?
— Любые, лишь бы были красивыми. Может, потанцуем?
Викторович подал Зине руку и повёл в такт музыке. Зина кружилась, опрокидывала голову и изящно сгибала ногу в колене. В танцах утекали минуты. В парке стемнело и, наконец, в небо ударил фейерверк. Все замерли, начали смотреть на разноцветные вспышки. Только Зина с Викторовичем продолжили медленный танец. Зина дышала тёплым воздухом в шею, затем подняла голову и посмотрела ему в глаза. Глубокий вдох, Зина зажмурилась и доверила себя и своё лицо Викторовичу.
Тепло его губ побежало по морщинкам на лбу и под глазами, затем по щекам. Наконец, он добрался до губ. Зина вздрогнула от прикосновения, но позволила поцелуям пожить ещё. В какой-то момент она перенеслась мыслями домой, где висел черный бархатный пиджак для похорон. Как эффектно он будет смотреться на танцах.
Викторович методично целовал Зину, а когда открыл глаза, словил взгляд молодой незнакомки. Она улыбнулась ему из-за спины Зины и тут же упорхнула в другой конец танцевальной площадки. Как же хороша была девушка, как красива в блестящем платье. Викторович подумал, что обязательно надо будет с ней потанцевать. Затем одёрнул себя, вернулся к Зине и поцеловал в губы. Помада Зины показалась ему не очень вкусной.
Салюты громко взрывались и озаряли парк зеленым, синим, красным и жёлтым цветом. Затем закончились. Этим вечером белых салютов не было.