1
В мае 2016 года мы решили, что в июле приступим к планированию детей. Запланировали планирование. Я помню, как Паша ходил между кроватью и стеной и активно жестикулировал ― он только что поговорил со своей матерью, и их разговор вдруг свелся к обсуждению деторождения. Мама намекнула ему, что нам «уже пора». И он ответил ей, что да, наверное, пора. А теперь он ходил и пересказывал, и строил планы. Я сидела на кровати, подпирая спиной изголовье, слушала и кивала. Мы уже несколько раз вели подобные беседы ― обычно я приставала к нему с вопросом «когда?», а он говорил «надо еще подождать». Я сказала:
― Ну супер. Если я забеременею в июле, то рожу в двадцать шесть лет. Неплохо, неплохо.
Почему-то мы были уверены ― как и большинство бесплодных пар в самом начале пути ― что я забеременею сразу, с первой попытки.
― Бесит меня только, ― сказала я, ― что ты ждал отмашки от мамы.
Паша ничего не ответил.
Июль был выбран не случайно. В июле моя младшая сестра Нина выходила замуж, и мы хотели как следует повеселиться на её свадьбе, выпить вина и поплясать, а потом — как порядочные люди ― стать трезвенниками и забеременеть.
2
Мне и смешно и грустно, когда я вспоминаю нас в мае 2016 года. Такие славные ребята: хороший, правильный мальчик и ― под стать ему ― хорошая, правильная девочка. На конкурсе хороших, послушных деточек мы бы разделили с ним первое место.
3
Мама говорила: «Для женщины главное — выйти замуж и родить детей».
А ещё она говорила: «Ты невероятно способная, у тебя феноменальная память».
А ещё она говорила: «Для мужчины главное — секс».
А ещё она говорила: «Спать до брака нельзя — поматросит и бросит».
И еще: «Я в твоем возрасте читала запоем».
А потом: «Надо меньше читать, помни: у нас в роду были шизофреники».
И даже: «Ты слишком умная, давай покрасим тебя в блондинку, помни: мужчины не любят умных, они любят дурочек».
4
После свадьбы Нины мы отправились в Грецию в «семейно-свадебное путешествие» — тип свадебных путешествий, практикуемый только в наших семьях и вызывающий у знакомых и друзей смесь недоумения с восхищением. Девятнадцатилетние молодожены, мои родители, мы с Пашей и родители Паши. В Греции было хорошо. Отель стоял на скалистом берегу маленькой бухты, вечером пляж погружался в молочные сумерки — солнце садилось за отелем, и мы ни разу не видели заката. На песке валялись огромные серые камни, было приятно сидеть на них после ужина и смотреть на гаснущее летнее небо. Помню, в один из дней Паша наступил в воде на морского ежа, и у него долго болела ступня. А однажды вечером за нами гналась стая лающих греческих собак, когда мы бродили по частному сектору за отелем, но нам удалось оторваться. Мы съездили в Афины и Нафплион, а в последний день отпуска валялись на полудиком каменистом пляже в городке Лутраки. Море было парное, порывистый ветер — тоже. Фото последнего дня — мои любимые. Вот я, барахтаясь в прозрачной воде, целую Пашу в нос, вот я — там же — целую маму в щеку, а мама умиротворенно смотрит куда-то вдаль, вот мы с Ниной сидим на берегу, укутавшись в полотенца и прижавшись друг к другу.
5
Рассказ об этом отпуске — все равно что геологический срез земли, вот такая вот дурацкая метафора. Сверху один слой — праздничный, лубочный, сладкий. Сверху есть вот это вот «мы», и мне нравится говорить «мы». Большое «мы» — это фотография на фоне афинского Акрополя. Но есть еще маленькие «мы»:
«мы»: я и Нина — хихикающие сплетницы
«мы»: я, Нина, мама и папа — бывшая образцовая ячейка общества с тонной общих воспоминаний
«мы»: я, Паша и его родители — люди с общей фамилией, которые никак друг к другу не привыкнут
«мы»: я, Паша, Нина, Денис — молодая парочка постарше и молодая парочка помладше — у молодых людей, путешествующих с родителями, должно быть много общего, не находите?
и наконец, «мы»: я и Паша, Паша и я, Паша, Паша, Паша и я, я, я, я я я я я яяяяяяяяяяяя, мы.
6
Все хорошо, но мы с Пашей ссоримся. Я дребезжу, я брюзжу, я обижаюсь, я раздражаюсь. У наших родителей разные интересы и предпочтения. Одни хотят вечером гулять по пляжу, другие по центру поселка, в столовой одни выбирают стол у окна, а другие возле двери, под кондиционером. Мы занимаемся перетягиванием каната. Мы торгуемся. «Сегодня мы гуляем с твоими, а завтра — с моими». Я злюсь, когда мы наедине. Я говорю: «Твои родители… такое! такие! они такие неправильные!» (имею в виду: грубые, деревенские, хвастливые, богатые!) Паша смотрит на меня грустно и сочувственно и говорит: «Ты злая».
А потом раздражение отступает, и я удивляюсь, что чувствовала подобное. Я извиняюсь. Я говорю Паше, что на самом деле я очень люблю его родителей и очень люблю его и понимаю, как ему тяжело все это слушать.
7
Неопределенное «после свадьбы» уже начинает сливаться с бесконечностью, когда мы наконец решаем заняться сексом без презерватива. До меня Паша дважды был в отношениях и всегда занимался сексом в презервативе. Но я знаю — из рассказов подруг — что мужчины бывают разные:
Муж Оли сказал: «Предлагаю прерванный половой акт, но я могу забыться. Если ты забеременеешь, ну что ж…»
Парень Ани сказал: «Мне неудобно в презервативе, давай ты будешь пить какие-нибудь таблетки?»
Парень Поли сказал: «Я снимаю презерватив, меня он бесит».
Ответственный Паша так боялся внебрачных или несвоевременных детей, так боялся инфекций и молочницы, что никогда не снимал презерватив. Я думаю об этом пункте Пашиной биографии с нежностью, мне это нравится, я ощущаю его своим двойником — осторожным, спокойным, понимающим. Хотя позже поток мыслей на эту тему неизбежно упирается в досаду — и вот мне уже кажется, будто вся эта разумность задавливает — в нем, во мне, в нас — страсть, легкомыслие, безбашенность, эгоизм, гедонизм, саму жизнь.
8
Паше понравилось. Он сказал, что секс без презерватива действительно ярче. Я пытаюсь вспомнить, что почувствовала я, что я сказала. Но я ничего не помню.
Зато помню, как в тот же вечер в ресторане — мы все сидели за большим столом перед окном с видом на море — папа предложил мне вина, но я отказалась. Он несколько раз спросил меня, будто не поверил, но я повторяла: «Нет, не буду». Кажется, у меня был насупившийся вид.
9
Есть большое «мы», есть маленькое «мы», а есть «я». И в Греции мое «я» дало трещину, явив две части сознания, которые отныне с нарастающим отчаянием начнут упражняться в подавлении друг друга. Часть меня будет уверена, что я беременна, окончательно и бесповоротно («наконец-то, вот в этот цикл точно, я это знаю!»), и она будет упорствовать еще несколько лет, пока не проиграет. Эта часть будет фантазировать, как я об этом всем расскажу — Паше, родителям, его родителям, сестре, подругам. Эта часть будет видеть признаки беременности во всем — в набухшей груди, в отсутствии или усилении аппетита, в головокружениях, плохом настроении, плаксивости — во всем, что на самом деле для меня обыкновенно. В этой части сознания сконцентрируются все осколки моего магического мышления — «не передавай через порог», «не ставь сумку на пол, а то…», «надо жить, надо любить, надо верить», «надо поставить свечки, ведь… », «надо отправить эсэмэс, чтобы…», «надо помолиться», «я точно знаю, что все будет хорошо». Именно эта часть, сгорая от столкновения с реальностью, будет напоследок сводить меня с ума, и я буду видеть «знаки» — проводить странные манипуляции с датами рождения и получать «ту самую дату», везде видеть «близнецов» — на подаренной брошке и на новом платке. А однажды я поеду в Зачатьевский монастырь и там, обнаружив икону Ксении Петербуржской («это же моя святая! откуда она в Москве? знак!»), зарыдаю и окончательно поверю в чудо.
10
Вторая часть моего сознания будет знать, что я не могу забеременеть и я не забеременею, возможно, никогда, потому что…
…я больна, больна уже давно, но врачи не хотят ставить мне диагноз, диагноз мне ставит только интернет, но интернет не может ставить диагноз, а поэтому я не больна, я выдумываю, я просто гнию изнутри, я гнию, потому что я плохой человек — высокомерный, самонадеянный и бесстыжий, я снобка и считаю, что жизнь должна преподносить мне все на блюдечке с голубой каемочкой, и так всегда и было, но не в этот раз, потому что за все хорошее в жизни надо платить, потому что…
11
Я знала, что в Греции я не могла забеременеть, потому что в Греции, сидя на ободке унитаза, я в тысячный раз за последние годы гуглила:
«черная слизь в середине цикла норма ли это»,
«коричневая жижа в овуляцию»,
«черная мазня норма»,
«обильные черные слизистые выделения с кровью в середине цикла что это».
Гугл всегда с садистическим наслаждением сообщал мне, что это. С термином «эндометриоз» я сначала шла к своим родственницам-гинекологам. Бабушка говорила, что я мнительна, что у эндометриоза другая симптоматика — «такие сильные боли, что на скорой увозят, и откуда он вообще у тебя может быть», что нужно меньше читать в интернете, что нужно заниматься сексом без презерватива и вообще надо уже просто рожать и «поменьше рассматривать свои трусы».
Свекровь смотрела меня на УЗИ, говорила, что матка и яичники выглядят отлично, и молча выслушивала мои сбивчивые объяснения («ну и досталась же ему странная девочка»).
Гинеколог по месту жительства назначила мне витамины и сказала, что я описываю безобидный овуляторный синдром — якобы когда созревает яйцеклетка, у меня где-то в брюшине лопаются сосуды, и поэтому идет кровь. «Надо укреплять сосуды», — резюмировала она.
Иногда мне действительно казалось, что у меня, наверное, галлюцинации. Никто не видел того, о чем я рассказывала. Черные слизни никогда не вылезали на свет в гинекологическом кресле или во время секса. Иногда признаки внутреннего разложения являли себя в тот момент, когда я была не одна, но я не могла никого сделать своим сообщником, потому что для этого надо было бы побороть стыд и хотя бы на мгновение сменить отвращение к собственному телу на сочувствие. Но я этого не умела и довольствовалась словами «у меня опять эти странные выделения». Мне ужасно хочется обвинить их всех — Пашу, маму, бабушку, свекровь, докторов — в том, что никто из них никогда не сказал мне «а ты можешь мне их показать?», но это глупо — разве это как-то могло мне помочь? В минуты бессильной злобы я просто всегда ищу виноватых.
12
Я возвращалась в Москву, абсолютно уверенная в двух вещах: я наконец-то беременна и у меня начинается новая жизнь, и я неизлечимо больна и этот ад никогда не закончится.