Олег и Ирина Ольховские невероятно любили друг друга. Обоим было под сорок, когда они встретили друг друга. У каждого за плечами было по неудачному браку и болезненному разводу, и на момент встречи их жизни крутились в основном вокруг работы и редких встреч с друзьями в пятницу вечером.
У Ирины была самая обыкновенная внешность — средний рост, короткие крашеные тёмные волосы, карие глаза и немного увеличенные филлером губы. Олег же, напротив, был настоящим красавцем — высокий, статный брюнет с широкими плечами и глубокими зелёными глазами. Но никто никогда не смотрел на Ирину с такой любовью и восхищением, как её зеленоглазый красавец-муж.
Они жили вместе почти восемь лет, но пожениться решили лишь пару лет назад. По странному совпадению проблемы начались сразу после свадьбы. У Ирины стало часто болеть сердце — пульс поднимался до ста восьмидесяти ударов после простого подъёма по лестнице, в груди остро болело, становилось трудно дышать.
Олег, обеспокоенный странным состоянием супруги, записал её к именитому кардиологу, потратив на приём баснословную сумму. Тот прописал ей таблетки, и на какое-то время боль ушла. Супруги даже пару раз летали в Италию кататься на горных лыжах. Ирина чувствовала себя прекрасно.
Но вскоре проблема вернулась. К болям и тахикардии прибавились онемение левой руки и невероятная слабость. Ирина практически не могла ходить и редко преодолевала расстояния больше, чем коридор их с Олегом квартиры — от кровати до туалета и обратно.
Лечащий врач Ирины посоветовал хирургическое решение, причем чем скорее больная решится на операцию, тем больше у неё будет шансов на успех. Ирина категорически не хотела ложиться в больницу. Она ненавидела их ещё со времен детства, когда её мать, страдавшая ипохондрией, таскала девочку по всем врачам, подозревая у маленькой Иры то гастрит, то аппендицит, то кишечную непроходимость. Но любящий Олег убедил жену дать врачам шанс и организовал для Ирины приём в одной из лучших клиник в стране.
И вот, Ирина Ольховская лежала на больничной каталке в предоперационной. Низкий и полноватый хирург с небритым и немного непропорциональным лицом заверил Олега, что операция продлится максимум два часа, а потом они оба будут «свободны и вечно счастливы». «Немного странные формулировки для хирурга», — подумалось тогда Олегу. Но развивать эту мысль у него не было времени — его ждала подготовленная к операции жена, чьи карие глаза в ужасе метались по серому больничному потолку.
— Олег, я боюсь! — едва сдерживая слёзы, проговорила Ирина, глядя на мужа.
— Не переживай, моя хорошая, всё будет в порядке, что там эта операция — заснёшь и ничего не почувствуешь, а проснёшься — уже всё будет готово, — успокаивал супругу не менее взволнованный Олег, всеми силами стараясь не выдать себя.
— А если я не засну?
— Обязательно заснёшь, моя дорогая, здесь такие профессионалы работают. — Рука Олега размеренно двигалась от макушки Ирины до плеча и обратно.
— А ты будешь рядом? Или хотя бы в соседней комнате? Я боюсь без тебя! — Женщина сжала пальцы мужа так, что те побелели.
— Конечно, буду, моя милая, видишь вон то окошечко — я буду прямо за ним, оттуда вся операционная видна, и я буду тебя ждать, а потом мы поедем домой и будем есть черешню, как ты любишь!
Ирину увезли в операционную, а Олега проводили в наблюдательную — крохотную комнату с небольшим окошком в стене. Теперь супругов разделяло толстое звуконепроницаемое стекло. Вместе с Олегом в наблюдательной находился молодой медбрат в халате, который был велик юноше минимум на два размера. Интересно работает человеческий мозг — грудную клетку Ирины вот-вот разрежут, а Олег не мог оторвать взгляда от слишком большого халата. Медбрат протянул ему стакан воды с сочувствующей улыбкой. Олег сделал пару глотков.
Постепенно волнение начало спадать. Олег утешал себя тем, что эта клиника стоила больших, очень больших денег и считалась одной из лучших в стране, а НИИ при клинике был известен самыми передовыми исследованиями. Мужчина привык думать, что высокий ценник равняется высокому качеству — эта точка зрения ещё ни разу его не подводила.
Ольховский заставил себя оторвать взгляд от медбрата и повернулся к окошку в операционную. Наблюдая за тем, как в помещение входят хирург, анестезиолог-реаниматолог и две медсестры, Олег задумчиво постукивал пальцами по коленке. Ирина лежала головой к нему, так что он мог видеть только её взволнованное лицо — остальное закрывала светло-голубая ширма. Он не был уверен, что Ирина может его увидеть, но на всякий случай улыбнулся и помахал ей рукой. Та улыбнулась в ответ — её губы дрожали. Операция началась.
Сначала Олег подумал, что ему показалось. Будто бы он видел, как расширяются зрачки Ирины, когда доктор сделал первый надрез. «Да ну, глупости, — успокаивал он сам себя — там с ней замечательный анестезиолог, я читал его резюме, всё должно быть в порядке». Широко открытые глаза Ирины выражали шок и ужас. Как будто… да нет, не может быть.
Когда по её лицу потекли слёзы, Олег не смог сдержаться. Повернувшись к медбрату, стоявшему с ним в наблюдательной, он нервно воскликнул:
— Вы бы пошли проверили, как там анестезия работает, мне кажется, ей больно!
— Разумеется, ей больно. Так и должно быть, — тихо, но чётко проговорил медбрат, рассматривая свои ногти.
— Что… Что вы имеете в виду?! — Сердце Олега забилось сильнее, а к лицу прилила кровь.
Медбрат подошёл к двери наблюдательной и медленно повернул ключ в замке. Два оборота. Два щелчка. Два удара пропустило взволнованное сердце Олега. Затем он встал между Олегом и окном в операционную, прислонился к нему спиной и, скрестив руки на груди, медленно заговорил.
— Ей очень больно сейчас, а вам будет больно, когда ей уже станет всё равно. Займёте её место и послужите на славу науке.
Взгляд Олега снова застыл на халате юноши. Он отчаянно пытался вслушаться в смысл слов, которые произносил рот медбрата, но поднимающиеся внутри ярость и страх мешали мыслить ясно.
— Какого чёрта ты несёшь, щенок? Что вы сделали с моей женой?
— Вы ведь читали о нашем НИИ, — так же спокойно и тихо продолжал медбрат. — Думаете, почему мы лучшие в стране? Надо же на ком-то проводить исследования, чтобы хорошо лечить людей. — Медбрат отделился от окна в операционную и начал размеренно ходить вдоль стены со стеклом.
«Зачем он всё это мне рассказывает», — подумал Олег. Мысли отчаянно разбегались при малейшей попытке поймать нить рассуждения и осознать происходящее.
— Ты что-то подмешал мне в воду, скотина? Да я тебя… Да я вас всех… — сдавленно выговорил Ольховский. Зрение перестало фокусироваться даже на огромном халате, руки задрожали. Медбрат, не обращая на собеседника ни малейшего внимания, продолжал:
— А где найти столько живых желающих пожертвовать собой ради науки, скажите на милость? Государство наше такой подход не одобряет, никаких пособий или дополнительных выходных никому не даёт. Вот и приходится играть в русскую рулетку с пациентами. Сегодня вам и вашей жене не повезло.
Повернувшись к Олегу, медбрат всё так же сочувственно улыбнулся и завершил мысль:
— Если вас это утешит, в смерти жены вы не виноваты. Как говорят французы, c’est la vie.
Олег почувствовал, как горло пересохло, а ноги начали предательски подкашиваться. Лицо почему-то съехало влево, а левая рука начала ныть. Он уже почти ничего не видел. Перед мысленным взором маячил испуганный взгляд Ирины, её широко распахнутые карие глаза, её рука, до белизны сжимающая его пальцы.
— Вам стоит присесть, Олег Степанович, — раздался голос издалека. — И лучше не волнуйтесь — повышенное количество адреналина в крови мешает исследованию. Подождите немного, вам обоим осталось потерпеть всего каких-то полчаса.
***
Это лето выдалось невыносимо жарким — практически тридцать пять градусов в тени. Люди старались оставить на себе как можно меньше одежды, молодые девушки гуляли в лёгких льняных платьях и коротких шортах. Но работникам убойного отдела Южного района шорты и не светили — сотрудник органов всегда должен быть в форме. А это значило: плотные чёрные брюки с лампасами, наглухо застёгнутая рубашка с погонами, фуражка — ну хоть от пиджака на лето освобождали, и на том спасибо.
Коренастый подполковник, обливаясь потом и утирая лоб краем синей рубашки, проводил брифинг:
— На пляже у Южного пруда найдено тело. Опознать покойника не удалось. На нём был деловой костюм, явно новый, но никаких бирок найдено не было. В кармане пиджака обнаружен клочок бумаги. Установить происхождение не удалось, все чернила размыло водой. Следов насилия не обнаружено. Причина смерти — инфаркт миокарда.
— Звучит как очередной «глухарь», — задумчиво почесав затылок, сказал один из оперативников.
— Поэтому делом займётся Степанов. У него лучшая раскрываемость в отделе, — сказал подполковник, глядя в противоположную стену. — На сегодня всё. Степанов, за работу, докладываешь лично мне!
Степанов, сидевший в конце комнаты и ужасно страдавший от похмелья, не был рад такому раскладу. Его мутило, голова грозилась расколоться на две части, а во рту можно было устраивать песочницу. Страданий Степанову добавляла жара — под палящим солнцем, плавящим даже асфальт, функционировать отказывалось даже тело, а голова — и подавно.
В неполные тридцать пять лет Владимир Степанов уже построил неплохую карьеру следователя. На его счету было порядка пяти раскрытых дел, которые поначалу казались совершенно безнадёжными. В отделе считали, что у Степанова такая кривая удача — раскрывать «глухарей», видеть зацепки там, где трое следователей до него проходили мимо. Сам же Степанов, подобно многим циникам-алкоголикам средних лет, просто считал себя умнее остальных.
Владимир никогда не был женат и не стремился к браку. Всё, что у него было — а это работа, однокомнатная квартира на первом этаже и алкоголь разной крепости, поджидавший его в серванте, — его полностью устраивало. Конечно, мать давно говорила ему, что пьянство и сычевание до добра не доведут. Но об этом, как и обо всём, что не касалось работы, Степанов предпочитал лишний раз не думать.
На седого, худого и вечно всем недовольного Степанова в отделе косились недобро, но заинтересованно. Старательно игнорируя оглушающую мигрень, следователь медленно поднялся со стула, пошатнулся и отправился в морг. «Надо бы раздобыть “Боржоми”», — вяло подумал он.
В морге было темно, прохладно, и самое главное — тихо. Странной казалась эта мысль, но Степанов ухмыльнулся, подумав, что именно здесь он больше всего рад сегодня оказаться. Никакого шума, никакой духоты, никаких назойливых коллег. Следователь подошёл к каталке, на которой, прикрытый простынёй, лежал неопознанный мужчина. Из кармана пиджака действительно торчал белый бумажный треугольник. Степанов потянул за него.
— Так-так, что ты мне расскажешь, — пробормотал Владимир, вглядываясь в безымянный клочок бумаги.
На нём красовалась огромная клякса синего цвета — и больше ничего. Но что-то зацепило внимание следователя. Нахмурив брови, Степанов повертел бумажку в узловатых пальцах с обкусанными заусенцами и задумчиво поднял её на свет. Глаза следователя сначала сузились от резанувшего их сияния лампы, а затем расширились от догадки.
— С этого мы и начнём, — тихо произнёс Владимир, пряча в карман листок с водяным знаком одной городской клиники. Его плечи поднялись и напряглись, а нос задрался выше обычного, как у собаки, взявшей след.
***
Народу в больнице было немного — даже бабушки, самые заядлые посетители больниц, отказывались покидать прохладу дома в эту невыносимую жару. Степанов стоял прямо под кондиционером и жадно глотал холодный «Боржоми», минуту назад купленный в вендинговом автомате. Заботливая медсестра на посту предложила ему таблетку ибупрофена, и тот её с радостью принял.
— Скажите мне, милочка, не приходил ли к вам на днях вот этот мужчина? — С этими словами Степанов достал из нагрудного кармана фотографию покойника и показал её медсестре.
Та смущенно пробормотала что-то про «больную жену», «операцию» и «доктор занят, вызову ассистента» и убежала звонить кому-то по внутреннему телефону. Степанов, опершись на стойку, остался ждать в холле.
Через пару минут дверь одного из многочисленных кабинетов открылась, и из неё вышел молодой медбрат в халате на два размера больше. Бросив короткий взгляд на двери предоперационного отделения, он глубоко вздохнул и направился к сестринскому посту. Подойдя к стойке, он сдержанно кивнул медсестре и повернулся к Степанову.
— Добрый день! Ольга, — медбрат кивнул на постовую медсестру — передала мне, что вы хотели меня видеть. Чем могу помочь? Только прошу вас, побыстрее, у нас сегодня три операции, и доктор хочет, чтобы я ему ассистировал.
Юноша говорил тихо, но чётко, проговаривая каждое слово. Степанов, представившись и показав медбрату своё удостоверение, протянул ему фотографию найденного на пляже мужчины.
— Вы когда-нибудь видели этого человека? — спросил Степанов, указывая на фотографию. Медбрат нервно передёрнул плечами, как будто хотел отогнать от себя назойливую муху.
— Да, видел. Не припомню фамилию, кажется, Ольшанский или Ольховский, Олег Степанович, его жену буквально позавчера оперировали в нашем НИИ. К сожалению, последствия операции оказались непредсказуемыми и были несовместимы с жизнью. Очень печальная история. А что с ним случилось? — без тени сочувствия или интереса спросил медбрат.
— Нам бы тоже очень хотелось знать ответ на этот вопрос. Его тело было обнаружено сегодня утром, — сказал Степанов, внимательно разглядывая юношу. Тот, если не считать странного движения плечами при виде фотографии, оставался спокойным и безучастным.
— Это, конечно, ужасно, — покачал головой медбрат, — умереть от инфаркта в самом расцвете сил. Я помню его, он ведь совсем не старый был мужчина, лет сорок, может?
Глаза Степанова сузились. Мигрень звенела оглушающим колоколом в ушах, но на неё не было времени. На следователя накатило такое знакомое, такое сладкое и тягучее ощущение — ощущение близкой разгадки. Он задержал дыхание, а затем медленно, но очень чётко проговорил:
— Ему было тридцать восемь, вы правы. Вот только о причине смерти знает лишь следовательская группа и патологоанатом.
По виску бледнеющего медбрата скатилась капля пота, хотя больничный кондиционер дул прямо на них.