Д

Дорожка

Время на прочтение: 3 мин.

Коля подошел к калитке, привычным движением чуть надавил на нее коленом, позолоченная дужка замка плавно вышла из петель — хорошо, что замок за зиму не заржавел, — и вошел на участок.

С октября не приезжал. Со дня смерти жены. Рано ушла. Семьдесят три разве возраст по нынешним временам? Дусе вон под девяносто, опять небось на лето приедет. 

Коля поставил матерчатую сумку с едой и бутылкой воды на скамейку в открытой беседке в двух шагах от калитки. Открыл потрепанный, но крепкий пластиковый пакет с короткими резиновыми сапогами, переобулся — поставил ботинки ровно, прижав один к другому, — и прошелся по участку. Ноги чуть проваливались в прошлогоднюю пожухлую траву, плешиво торчащую неровными кочками. Иногда из-под сапог раздавалось хлюпанье: весеннее половодье ежегодно напоминало о себе. Но в этом году по-божески — основная вода ушла, хотя апрель не торопился с весенним теплом и солнцем. В некоторых уголках сада — тех, что в тени, — еще остались застывшие в упорном сопротивлении грязноватые клочки снега.

Коля подошел к забору. Одна его часть зияла пустыми щелями: две доски валялись, перехлестнувшись краями, а еще одна висела на одном гвозде, поскрипывая при порывах ветра. Нужно подправить, а то выглядит как челюсть без зубов, даже с улицы видно. Нехорошо.

Обернулся на яблоню и с удовольствием ощутил на лице порыв ветра. Весенний ветерок ни с чем не спутаешь. Он теплый, ласковый, пропитан запахами земли, а не снега. Коля мельком взглянул на небо — видно ли солнце. Нет, не видно. Но ничего. Птичий щебет доносился резво и громко, хотя и не многоголосо. Сидели на проводах воробьи, пикировали грачи, отталкиваясь от земли и устремляясь на ель, широко раскинувшуюся на соседнем участке.

Подошел к старой яблоне. Она обзавелась сразу двумя новыми стволами, вымахала ввысь. А несколько лет назад так скособочилась, что линия настоящего ствола шла вровень с поверхностью земли и опускалась прямо на пионы, кустом примостившиеся под яблоней. Чтобы сохранить накренившуюся яблоню, они с женой спилили толстый ствол, а заодно и пару толстых сучьев. Остатки ствола и сучьев торчали теперь обрубками, как культи у инвалидов. Их вымазали ярко-зеленой краской и оставили в покое.

Среди голых, облепленных пятнистым наростом ветвей яблони, нарушая гармонию серости и отшельничества, на глаза попался зеленый фарфоровый чайничек, когда-то подвешенный хозяйкой сада из озорства. На боку его улыбалась рожица, созданная тонкой кистью. Рожица улыбалась, радуясь непонятно чему. 

В серой мешанине сгнившей травы, кусков порванного целлофана, прилепившегося то там, то сям, размашисто распускал колючки розовый куст, радуясь освобождению из-под снежного плена. Торчали и ярко-зеленые настырные стрелки будущих тюльпанов и чего-то еще, чему названия Коля не знал: жена заведовала посадками.

Коля подошел к яблоне ближе, пытаясь разглядеть густые ветви. Из года в год, скрываясь в глубине листвы, появлялось гнездо, и тогда трясогузка-мама выскакивала на дорожку и начинала беспокойный танец, уводя от гнезда. Трясогузки из года в год были наверняка разные, но Коле с женой нравилось думать, что одна и та же. Она бегала взад-вперед, оглядываясь, стремясь обхитрить, запутать человека. Из ветвей скоро будут торчать тоненькие серые шейки с вечно открытыми клювами. Наверняка прилетит.

По серой каменной дорожке Коля пошел к дому. Дорожка была собрана из двенадцати длинных блоков, подобранных лет двадцать назад на шоссе в период ремонта дорог. Ездили за ними поздно вечером, чтобы никто не видел. Жена боялась и всю дорогу приставала: а вдруг кто увидит, что мы воруем? А он одергивал: сиди молча! Старенькие жигули второй модели тогда вздохнули и просели под тяжестью. 

Сейчас дорожка из блоков в середине провалилась. Грязь, стекая, превращалась в темно-серую жижу, пройти по которой до крыльца можно было только в резиновых сапогах. Химически желтое крылечко, цвета охры, старательно делало вид, что всё по-прежнему. Но краска облезала — неровно, некрасиво. А вот наличники белели — видно, краска хорошая, цепкая. Как вырезать наличники, Коля одним жарким летом подсмотрел у рукастого соседа и так же витиевато выпилил, чередуя большие и маленькие трезубцы. Жене нравилось.

Коля открыл дом. Дверь за зиму напилась влаги и поддалась не сразу, но все же открылась, хоть и со скрипом. Коля аккуратно снял бежевую куртку с искусственным воротником, а вместо нее надел старую потертую, висевшую тут же на вешалке. Удивился, что рабочая куртка с легкостью застегнулась, хотя еще прошлой осенью застегивалась с трудом. Достал с полки засаленную кепку, надел, быстро глянув в небольшое зеркало, встретился взглядом с пожилым, гладко выбритым мужчиной — взгляд из зеркала был строгим — и вышел наружу. Пора работать. Миленька любила, чтобы во всем был порядок.

Когда-то он сам строил дорожку, плотно укладывая блоки. Укладывал неправильно, не по науке — без песочной подушки, которая давала бы устойчивость, позволяющую блокам не танцевать под ногами и не выпячивать углы. Пока Коля укладывал блоки, жена стояла на крыльце, размахивая руками и пытаясь направить процесс по нужному руслу. Он же время от времени огрызался на окрики, грубо одергивал и даже, кажется, послал:

— Не мешай! Иди отсюда! 

Она ретировалась в кухню и до конца работ не выглядывала наружу из чувства гордости.

Теперь же Коля рьяно взялся за плиты: ломом поднимал, ворочал, отодвигал, лопатой землю ровнял, плиты складывал обратно, надрываясь, но зло продолжая укладывать их правильными рядами. 

С крыльца никто не указывал, не поправлял и не нарывался на грубость. От этого работа становилась бессмысленной и никому не нужной. 

Он дошел до конца дорожки, убрал в сарай инструмент и, не ужиная, пошел спать.

Метки