Наконец-то лифт. Задачи, проекты, сроки всё ещё гнетут, но с каждым этажом стремительно удаляются из головы и ждут на скамейке у подъезда. Смотрю на кроссовки: белые и на удивление чистые «Ги Жан Фредерик» с грязеотталкивающим покрытием, в магазине не обманули — вон, даже на чёрных брюках заметны пятна. Мой этаж.
Фрамуга около мусоропровода приоткрыта, но привычный затхлый запашок неискореним. Мгновенная задержка дыхания, семь широких шагов, два поворота ключом, прошмыгиваю в прихожую, включаю свет, щеколда, фух. Пиджак на плечики и в шкаф. Распахиваю окна, квартирную духоту освежает сквозной ветерок. Наушники, запускаю сериал. Детектив Миллер разыскивает пропавшую гонщицу Жюли.
Вонь сигаретного дыма вызывает жжение в ноздрях. Вскакиваю как на пожар, стремительно закрываю все доступные лазейки. Попутно вспоминаю про каплю никотина и лошадь. Жаль, что с людьми всё не так! Одна пачка, и на кладбище — благодать! Вместо этого чадят, гадят, на здоровых людей наплевать!
На кухне эркер. Прилипаю лбом к стеклу, выследить нарушителя не так уж просто — солнце слепит. Прищуриваюсь. Этажом ниже на балконе стоит мужик: квадратное лицо, квадратные очки, квадратное пузо. Стряхивает пепел и затягивается. Бычок выбрасывает вниз, паскуда, достаёт новую сигу: наследник фашистов с манией членососа. В такие моменты фантазия подсовывает самые изощрённые планы мести.
Выследить его автомобиль и проколоть ночью шины — опасно, попадусь ещё. Можно высыпать семечки на капот, а голуби покоцают и обосрут. Достаточно ли велик их клюв для серьёзных повреждений? Старый добрый гвоздь?! Не, скрежет… Ещё одну в рот тянет, сволочь. Три зараз — там капля будет?! Разнервничался, голова разболелась. Кипяченая вода, две таблетки успокоительного. Присаживаюсь на край табуретки.
Разглядываю пылинки на кафеле. Хлебные крошки от утренних бутербродов на столе. Кофейный след чашки. Лимонное дерево в кадке с засохшей и потрескавшейся землей. Ребёнком достал косточку из чая и ткнул в пустой горшок на подоконнике в кухне. Вишня из компота и абрикос с рынка ростков не дали, но лимон прижился. Пластиковой линейкой измерял высоту, наблюдал за появлением первого, второго, третьего листочков. А потом отец вместо пепельницы стал использовать горшок — говорил, что так удобряет почву. Когда он уходил в родительскую спальню, я брал чайную ложку и выскребал всё лишнее. Ежедневная порча куревом продолжалась, пока мама не заметила мои тщетные усилия и не переставила лимон в гостиную за занавеску.
Но отвращение к сигаретному дыму появилось позже. После восьмого класса перешел в физмат-школу в часе езды от дома. Иногда отец предлагал подвезти. Машина не автобус с пересадкой на трамвай, но единственным спасением от ядовитой струйки, что так и норовила подползти и ущипнуть за нос, была оконная щель. С окончанием осени и первыми заморозками приоткрывать окно мне запретили — печка должна греть салон, а не улицу. Месяц пыток в газовой камере. Однажды вечером, когда мы смотрели всей семьёй «Крепкий орешек», отцу позвонили, он ушёл в кухню, закрылся и долго курил. С тех пор до школы я добирался самостоятельно и наслаждался зимним воздухом.
Почему не курил? Возможно, из-за деда-андеда, нашего учителя по обществознанию. Внешнее сходство с ожившим мертвецом и популярная компьютерная стратежка поспособствовали прозвищу. С ростом познаний в английском надпись «Dead Undead» стала появляться на стульях и партах. Дедушка любил рассказывать истории из жизни вместо изложения нудного предмета, однажды речь зашла о наркотиках. Один старшеклассник выдавал толченый мел за кокаин, сушёную газонную траву – за марихуану. Его взяли менты, а кроме предприимчивости и предъявить нечего, вызвали родаков к директору, припугнули. Потом горе-наркобарона подкараулила обманутая шпана, избили за гаражами. Слухи дошли до нас еще недели две назад, мы боролись с зевотой. И тут андед заявил: «Кокаин-героин, а главный наркотик — никотин!» Все гоготнули, а дед задирает кофту и шрам кошмарный показывает — лёгкое вырезали. До сих пор мурашки пробирают, как вспомню.
Пруд у монастыря. Она в чёрной кожаной куртке. Зачитывает рэп, сама писала. Мы познакомились, когда она собирала у прохожих деньги в шапку, её друг играл на гитаре и напевал «Наши юные смешные голоса». Я в антрацитовом плаще, пурпурный галстук, белая рубашка с аметистовыми запонками в манжетах, начищенные ботинки — казаться, чтобы быть. Умела ходить спиной вперед. Сбежала от мужа-неудачника. Делилась подробностями беспорядочной охоты на парней и бытовыми неурядицами. Признался в ответ во многом, будто не увидимся снова. Мы сразу поняли, что можем говорить правду. Достала сигарету, в шутку отобрал, гнев в глазах, улыбнулся, разорвал. Вытянула еще – вторая полетела в воду. Отвернулась, испугался, прикоснулся к плечу, резко поцеловала в губы и выдула затяжку. Закашлялся, наказала за наглость, осквернила, держит третью между указательным и средним. Неисправима.
Был день, когда жизнь потеряла смысл — умер близкий человек. По пути купил пачку сигарет с верблюдом и зажигалку. Присел на лавочку у подъезда, расколупал плёнку, зажёг сигарету, поднес ко рту. Представил, как надо затягиваться. Решил: если станет хуже — даже лучше. А что лучше? Нет человека — и никакое горе не вернёт! Представил наш смех, мы шутили и верили, что будем жить вечно или в худшем случае до ста лет. Наивные! Помотал головой, рука дрогнула. Крошка горящего табака упала на брюки, чтобы я запомнил этот момент.
Кухня, табуретка. Стемнело. Детектив Миллер нашел номер Жюли в отеле и готовится войти, ставлю на паузу сериал. Пора полить лимон.
Ольга Славникова:
«Андрей Косенок пишет про людей, у которых есть индивидуальная маленькая одержимость, «пунктик». Оптика персонажа смещена совсем немного, но угол зрения получается парадоксальный. Так сквозь норму проступает абсурд».