Хофлы кучкой шли в магазин. Одинаковые калоши, грязноватые пальто oversize, напряженные глаза. В канун Рождества все местные покупали блёстки для щёк и воздуха, имбирный порошок и дрова. Все, но не Хофлы. Они собирались заглянуть в мясную лавку и купить бидон говяжьего бульона. Если его разбавить водой, можно неделю варить суп.
И деньги целы, и Хофлы сыты. Одна молодая Хофлачка отбилась от кучки и замерла, словно увидела что-то чудесное. Так оно и было: на крылечко парфюмерного магазина возле мясной лавки заходила Бирюлинка. Молодая Хофла (её имя было Сара) слышала о Бирюлинках, но даже не мечтала встретить одну из них здесь, возле мясной лавки. Какая она красавица, эта Бирюлинка: зимние меховые туфельки, синее платье, отстроченное лебяжьим пухом понизу. А у Хофл вся одежда общая и всегда несвежая. У Бирюлинок в домах, наверное, просторно, деревянные полы и салфеточки. А у Хофл одна большая посудина на всех и иногда гадят на пол. Хофлачка Сара так бы стояла и глазела на барышню-Бирюлинку, но бидон с бульоном был уже куплен, и старшая Хофла Вадимовна дернула её за руку и потянула за собой.
После встречи с Бирюлинкой пальто Сары стало еще серее и больше. Хофлачка поняла, что не сможет теперь есть говяжий суп. Было ясно: у неё начинался приступ грусти. Сара остановилась и начала дрожать. Хофла Вадимовна махнула рукой остальным, и они продолжили свой путь домой. Тряхнула Сару, но она уже оцепенело уходила в приступ грусти. Тогда Вадимовна вынула из кармана ампулу, отломила верхушку, порезав руку, и протянула дрожащей Саре. «Пей, дурёха», — тихо сказала Вадимовна и вытерла кровь от пореза о пальто. Молодая Хофла посмотрела на Вадимовну. У каждой Хофлы была всего одна ампула от приступов грусти, и свою Сара когда-то проиграла в карты. «Пей», — повторила Вадимовна. Сара выпила содержимое ампулы, и в её глазах потеплело. Она подошла к старшей Хофле и прижалась к ней плечом, как птенец. Вадимовна всё шептала: «Дурёха, дурёха». Две Хофлы ещё долго стояли под снегом. Две Хофлы: старая и опьяневшая.