Это папа. Он предлагает сегодня «заколоть» денек в школе. Папа любит нарушать ход вещей, и составить ему в этом компанию — самое великое счастье. В прошлый раз, когда мы «закололи» школу, внезапно возник дневной «Евгений Онегин» в Большом. Билетов не было, но папа кого-то уговорил, и уже под волшебные звуки дуэта Татьяны и Ольги меня посадили в ложу бельэтажа. А в мае мы отправились на огромном тягаче в лесную чащу за ландышами, застряли в болотистой колее, но выбрались. Папа всегда устраивает чудеса, он может все, как настоящий Дед Мороз. Это продлится еще какое-то время, но недолго. Потом его не станет, и все изменится…
А пока — мы отправляемся за елкой. В лес. Я сама ее выберу, самую красивую, и чтобы до потолка. Надо только завернуть к лесникам за порубочным билетом. Это быстро.
Цвет неба — пронзительный синий. На высоком грузовике мы едем по искристому заснеженному полю, и лес вдалеке кажется смутной припорошенной стеной. Как будто заиндевел горизонт. После теплых хмурых дней и снегопада — солнце и мороз не меньше двадцати градусов.
По укатанной просеке забираемся поглубже в лес. Папа выключает мотор. Мы переобуваемся в валенки. Я спрыгиваю с высокой подножки тягача, и мы замираем, слушая тишину. Поскрипывают и как будто стонут, слегка покачиваясь, рыжие сосны. Вглядываемся в заросли, укрытые снежной маскировкой. В тени снег кажется синим — от небесно-голубого до кобальтового. В причудливом переплетении ветвей мы пытаемся отыскать то, ради чего приехали. Может, это она? Уходим с дороги, пробираемся по целине. Нет, дерево меньше, чем кажется издалека. Смотрим вокруг. Дальше стоит пушистая стайка — сразу несколько елочек. Ноги проваливаются в снег, он быстро набивается в валенки. Я снимаю варежки, пытаюсь вытащить его рукой из широких голенищ. Снег разлетается на легком ветру, посверкивая в воздухе. Но тот, что остался внутри, уже растаял и щекочет прохладой.
Вот она, стоит поодаль — ровная, статная, плотная и как будто даже искусственная. Когда топор врезается в залубеневший ствол, в морозном воздухе разносится запах хвои и смолы…
Когда елка установлена, папа первым делом достает из кладовки ящик, похожий на посылочный, только гораздо больше и выкрашен черной краской. В нем неподъемный трансформатор, куда включаются звезда для елочной верхушки и гирлянда лампочек. Из другого фанерного ящика мы извлекаем гирлянду и пытаемся ее размотать, но лампочки цепляются друг за друга, а провод слишком запутан. Вся эта иллюминация кустарная — ее сделал знакомый мастер. Такой больше ни у кого нет. Пятиконечная звезда с ножкой-основанием выпилена из красного плексигласа. Внутрь вставлены лампочки, как из карманного фонарика, а к ним припаяны проволоки, собранные в толстый провод. Лампочки гирлянды чуть крупнее, они неровно покрашены вручную в разные цвета: желтый, вишневый, синий, зеленый. Цоколь каждой лампочки с проводком обернут изоляционной лентой. Когда гирлянду разматывают или сворачивают, лампочки, соприкасаясь, издают полый чмокающий звук, почти как медицинские банки, когда их снимают с твоей спины.
В новогоднюю ночь, чтобы дождаться подарков, надо открыть для Деда Мороза форточку — левую, на эркере, рядом с зажженной елкой. Мамины просьбы кажутся странными: то руки помыть, то ножницы принести из кухни. Мы с братом не спорим, знаем — родители хитрят, но подыгрываем им, как будто надеемся сохранить остатки зыбкого волшебства. Стараясь не отвлекаться и не упустить главное, мы забираемся с ногами на старенький желто-зеленый диванчик — я кладу голову на жесткий округлый подлокотник и начинаю изо всех сил ждать. Свет в гостиной погашен, горит только елка: гирлянда и звезда. Я не спускаю глаз с приоткрытой форточки и, конечно же, всякий раз засыпаю. Брат, очевидно, тоже отключается. Когда мы приходим в себя, под елкой, помимо ватного Деда Мороза, виднеются коробки и два слюдяных мешочка с конфетами и мандаринами. В дальнем углу за всем этим богатством едва просматривается черный ящик трансформатора.
Это мой сын. Ему еще нет шести. Мы тащим домой елку. Он гордо шагает чуть позади, ухватив ее за бечевку ближе к макушке — толстая часть досталась мне. В своей кроличьей шубке, подпоясанный тонким ремешком, с поднятым воротником, подвязанным шарфом, он как мальчишка с военной фотографии.
Аромат хвои и смолы побеждает привычные городские запахи. На улице темно и морозно. По дороге из детского сада, заглянув на новогодний базар, мы купили самую красивую елку. Она пушистая, с ровными ветками, и будет, как в детстве, под потолок. Нести тяжело. И идти тяжело: снега навалило по-зимнему, по-декабрьски, тротуары никто не чистит, все пробираются по узенькой утоптанной дорожке между высокими сугробами. Мы часто останавливаемся — отдышаться. Кто-то нас обгоняет, провалившись ногой в глубокий снег, оглядывается. Соседям у подъезда мы объясняем — папа в командировке, а елка уж больно хороша. Вдруг ее завтра не будет? Наконец, мы вызываем лифт, и тут мои затаенные сомнения подтверждаются — дерево не помещается в грузовой, как его ни крути. На шестнадцатый этаж по лестнице его не поднять, это не первый и не третий, как когда-то. Как же я не подумала? Надо срочно найти пилу… Или топор? Может быть, попросить соседей? У нас хорошие соседи… Они помогут… Мы обязательно что-нибудь придумаем…