Правый угол фотокарточки в темной рамке, подсвеченный июньским рассветом. На ней его лицо — мелкая серая клякса двадцатилетней давности. И непременно, это важно… Оно в серванте, за стеклом.
Тогда я смогу придумать его по новой. Дети это умеют. И поверить. И, может, даже полюбить, а потом жалеть, что недалеко от деревни его задрал медведь. Два! Его задрали сразу два медведя. И пусть там будут волки, чтоб уж наверняка.
Плакать по мёртвому папе: «Папочка, миленький, я тебя люблю», — боже, это так естественно. Я хочу быть обыкновенной девочкой. И хочу иметь обыкновенное горе. Один раз.
Он был моим секретом. Я довольно рано поняла, что он не такой, как все. А когда твой отец не такой, как все, ты и сам становишься не такой, как все. Быть вороной то ещё удовольствие.
Как было бы хорошо нам всем, если бы ты жил в серванте. Я могла бы приглашать друзей и рассказывать, как ты меня любил. И медведи тебя задрали не просто так, а потому что ты меня защищал. Ты бы стал героем. Для всех. Я бы сочиняла, плакала и верила самой себе, что твои последние слова были: «Дочка, беги»!
Все бы восхищались тобой. И мной, потому что я твоя часть.
Но ты не дал мне такого шанса и никому из своих детей не дал.
Горько. Опять куришь. А куришь на кухне, значит, пьешь. А пьешь, значит, мама будет кричать «дочка, беги». Я знаю всё наизусть, я выдрессированная, я старшая. Бужу детей, которые быстрее любого солдата натягивают одежду, и толкаю их в темноту, как в пропасть. В безопасность.
А сама спасаю маму. Как тут уйти, как бросить. Беззвучно, парализованным от страха горлом давлю из себя слова, ещё немного и задохнусь. Кажется, сердце стучит прямо в гландах.
— Папа, папочка, не надо, пожалуйста.
— Дырка, — орёт он мне перекошенным беззубым ртом, вытирая синие губы рукавом свитера. Мама вязала. — Дырка от бублика!
Однажды я бросила всех. Всех.
Просто вышла из дома и больше не вернулась. Иначе переехала бы в сервант.
Многие годы снился один и тот же сон, где мама в ловушке, а я не могу ее спасти, знаете почему? Потому что я дырка от бублика.
Никогда не просила многого, и на каждую падающую звезду у меня было всего лишь одно желание.
Я просто хотела, чтобы мой папа умер.