Я есмь Альфа и Омега, начало и конец…
Который есть и был и грядёт, Вседержитель.
(Откровение Иоанна Богослова)
***
Если только можно, Аве Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
(Б. Пастернак)
1
Рэн сплюнул на песок. Огромное дерево, иссохшей палкой торчащее вверх, почти не отбрасывало тени. Он сел, облокотившись на него спиной, и закрыл глаза. «В этот раз я точно догоню Тебя». В памяти вспыхивали обрывки собственных записей. Вчера он до ночи раздавал их всем, кто только обнаружил себя здесь. Он глубоко вдохнул — в плотном воздухе начали появляться дыры. Через несколько часов жара спадёт.
«Второе пришествие наконец наступило. Накануне весны, в самый обычный день, миллионы людей почувствовали волнение Земли и Неба, и, боясь потерять свои жизни, потеряли их навсегда. Его голос прозвучал как рёв множества водопадов. Он пришёл с мечом. Но Он призвал нас к жизни.
Мы бессчётное количество дней пытаемся найти Его. Мы ищем Христа. Какой сейчас год — никто из нас не знает. Мы — несколько десятков человек, что воскресли. Воскреснув, мы поняли, что остались с Ним один на один.
Меня зовут Рэн. Это имя мне дали другие. Коричневая пустыня с обломками домов, торчащими то здесь, то там, лес, несколько озёр — всё, что осталось. Мы живём в этих домах, объединяясь по двенадцать человек. Иногда уходим и ищем другие, но в каждом оставляем вопросы «Где Ты?», «Для чего мы здесь?»
Я чувствую Его присутствие. Все чувствуют, но Он не отвечает нам.
У многих из нас сохранились отметины из прошлой жизни. У Сонда — чёрные руки и ноги, будто измазанные сажей. Видимо, он сгорел заживо. У Амеса — вывернутый наизнанку красный шрам на животе, у меня — шрам на шее. Но нас не интересует прошлая жизнь. Все, кто воскрес, хотят понять только одно — для чего мы здесь? И пока мы не знаем, наша цель — найти Его и любым способом получить ответ».
— Рен, проснись! — Грубая рука трясла его за плечо. — Его видели за песчаной дюной. У Амеса солнечный удар, сможешь сменить?
С трудом открыв глаза, Рэн сказал: иду. Горло саднило от сухости, и даже такое короткое слово потянуло за собой поток кашля. Он попросил у Нира воды.
В воздухе пахло ладаном. Рэн шёл, увязая в песке, с каждым шагом всё сильнее чувствуя Его недавнее присутствие. Им не приходилось добывать себе пищу или думать об устройстве жилища — всё уже было в этом мире в изобилии, кроме разве что убежищ от землетрясений. Первое время им пришлось привыкать к непостоянству природы и придумывать укрытие от бушующих стихий. Лишь природа животных осталась неизменной. Люди же были не мертвы, но как будто и не живы. Если бы не эти поиски и вечная погоня за Ним, никто из них не знал, чем занять себя.
***
Рэн посмотрел наверх. На иссиня-чёрном небе уже повисла луна. «Что ж, пора приступать». Днём они дежурили на случай Его внезапного появления, но настоящие поиски начинались ночью. С ботинок звучно сыпался песок. В голове крутились какие-то слова. «Лисицы — норы, птицы — гнёзда. Сын человеческий — ?» Где? Где же Он? Для чего было вызывать нас к жизни? Неужели это и есть Царство Божие?
Он остановился. Глаза, привыкшие к ночной тьме, выхватили из неё движение. Рэн медленно опустился и лёг. Ещё не остывший песок облепил тело. Стараясь не выдать своего присутствия, Рэн задержал дыхание. От разъедающего пота, точно загоревшись, зачесался шрам на шее, но он стерпел. За всё время поисков им ни разу не удавалось увидеть Его лица. Только спину. Отчего-то Рэну казалось, что надо увидеть именно лицо. Тень направлялась в сторону леса. Рэн начал медленно двигаться. Загребая руками жёлто-серые волны, он походил на пловца. Песок попадал в глаза, дыхание сбивалось. Голову с намотанными на неё тряпками — спасением от удара — приходилось держать выше, чтобы не нахлебаться песка. Тело двигалось тяжело, но Рэн ни за что не хотел сдаваться. Ему нужен был ответ.
Когда он наконец добрался до леса, кожа горела. Из-под повязок на голове струился пот. Он снял чалму. По мокрым волосам пробежал ветер. От облегчения Рэн на секунду закрыл глаза. Фигура всё ещё шла вдали, но как-то неровно, несмело. Рэн вцепился в толстое дерево, поросшее мхом, и аккуратно поднялся на ноги. Тень двигалась к озеру.
Белая бабочка с фосфорными крыльями кружила светлячком в темноте. «Ей тоже нужно найти смысл», — подумал Рэн. Но бабочка означала одно — тень действительно шла к озеру. Внезапно фигура остановилась. Рэн вплотную прислонился к дереву. Он слышал, как бьётся сердце и шумит в ушах, но, сделав три глубоких вдоха, заставил себя успокоиться. Постояв немного, тень скрылась за деревьями.
Когда Рэн добрался до места, Христос сидел на камне возле самой воды. Пахнуло свежестью, по коже пробежали мурашки. Он никогда не был так близко к Нему. Рэн хотел сделать шаг и выйти из укрытия, но Он повернулся.
Освещённое луной, Его лицо оказалось настолько бледным и измученным, что Рэн остановился.
Христос говорил Сам с собой. Его голос звучал всюду: в голове Рэна, в небе, в воде. Казалось, голос заполнил собой всю Землю, и тело вот-вот лопнет от напряжения, неспособное вместить в себя его.
Огромный камень, давным-давно оставленный здесь ими, теперь служил Ему троном. Но Он сидел не как Бог, и не как человек. Рэна окатило иссушающей тоской, исходящей от Его фигуры. От Того, кто, сгорбившись, сидел сейчас на камне и смотрел на воду. От Того, кто должен был дать им ответ.
«Они ищут меня.
Они ждут решения, как я ждал решения Отца в Гефсиманском саду.
Он закрыл лицо руками.
Но я ищу тебя.
Ледяной пот обездвижил Рэна. Шрам снова загорелся.
Я вызвал их к жизни своим пришествием, но я не хотел этого. Прежде я хотел найти тебя.
Я нигде не могу найти тебя, Иуда. Я совершил ту же ошибку, Иуда.
Они не понимают меня, как ты не понял когда-то. Объясни мне, как говорить с ними…»
Рэн стоял во тьме, сердце перестало биться. Кровь, закипев, застыла. Озеро, камни, лес, небо — перестали существовать. Высеченная в тёмном сознании Рэна фигура Христа вытеснила все: прошлое, настоящее, погоню за Ним, поиски. Осталось только пожирающее нутро чувство сожаления и ужасающе одинокий то ли человек, то ли Бог, сидящий у озера.
Спокойная в своём могуществе, вода молчала. Она ничего не ответила Ему.
Рэн понял, что идёт обратно, только когда ботинок погрузился в песок.
Он увидел, как плачет Бог.
2
Ночью шёл дождь. Пески размыло. Воздух, казавшийся высохшим навсегда, разбух, напитался дождём, и вдох больше походил на глоток. Лия давно поняла, что воспоминания вернулись к ней. Долгое время она предпочитала молчать, но вчера, увидев Рэна, пришедшего раньше срока с ночного дежурства, почувствовала, что хочет рассказать ему. Он прошёл в свою комнату, проигнорировал их вопросы и просто захлопнул дверь. С утра все собрались на дежурство, оставив их вдвоём.
Странная в этом мире погода — подумала она, поднимаясь по лестнице с подносом.
Лия помнила, что раньше климат был другим. Но мир после второго пришествия оказался таким же, как и чувства тех, кто воскрес, — непонятным, запутанным и непостоянным. Будто он отвергал самого себя. Бредил и стонал в лихорадке, переходя то на дождь, то на засуху, иногда заходясь градом.
От кружки шёл пар, позвякивая, дрожали пиалки. Она аккуратно перенесла поднос на одну руку и постучала в деревянную дверь. Никто не ответил.
— Рэн. Я принесла поесть. — Она помолчала, раздумывая, но всё-таки взялась за ручку. — Я захожу.
Рэн лежал на кровати лицом вверх. Он не спал, но никак не реагировал на вошедшую Лию.
Она молча прошла в комнату и поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью.
— Сегодня дождь. Так что я занавешу окно, ладно?
Не ожидая ответа, она молча потянулась к закрученной на палку тряпке и развернула её, закрыв проём.
— Ты можешь мне ничего не рассказывать. Но, если позволишь, я расскажу тебе.
Она присела на край кровати и, поджав под себя одну ногу, начала говорить. Она смотрела в сторону окна, но краем глаза видела, как Рэн перевёл взгляд с потолка на неё.
— Я начала вспоминать прошлое. Сначала мне снились сны, какие-то странные, будто в тумане. Всё там было древним. Но чаще всего я видела пустыню. Я всё думала, что это из-за нашего дома. Чему удивляться, если мы живём недалеко от дюны?
Она улыбнулась и сильнее сжала ткань пёстрой штанины.
— Но позже я поняла, что это никак не связано. Просто раньше я и правда жила в пустыне. Множество мужчин, какие-то встречи обрывками всплывали в памяти. А однажды все они выстроились в одну большую историю, и я точно поняла, что это и есть моя прошлая жизнь. Я была очень красивой и находила удовольствие в бесконечных любовных утехах. Однажды комнату у нас снял какой-то мальчишка. Именно мальчишка, он был значительно младше, но сразу понравился мне. Только его, кроме Бога, ничего не интересовало. Он должен был уплыть на корабле в следующее утро, и всю ночь за стенкой читал вслух писание. Поначалу мне это не нравилось. Но чем дольше он читал, тем больше я ловила себя на мысли, что слушаю. Внимательно слушаю, так, как никогда в жизни не слушала ни одну историю. Возможно, потому, что он читал её не мне, а для себя. Читал, потому что хотел, а не потому, что упрекал меня. А тех, кто хотел меня исправить, было много — уж поверь. Наступило утро, и я забыла свои ночные чувства, оно смыло всё, пробудив меня прежней.
Я сбежала за мальчишкой на корабль и там продолжила то, что обычно. Мне было безразлично, куда мы плывём, интересны были только мужчины, а им была интересна я. Утомлённая путешествием, в которое я почти не спала, я сошла на берег со всеми. Оказалось, что корабль плыл в город на какой-то православный праздник, сейчас уже не помню какой. Люди нестройными ручейками потянулись к Храму. Ещё издали был слышен колокольный звон. В какой-то момент я поняла, что хочу пойти с ними.
Только когда я подошла к порогу храма, зайти внутрь не смогла. Что-то не пускало меня. И с этого момента началась вторая и самая значительная половина моей жизни. Я видела, как та я, что всё это время грешила, от всего сердца пожалела о том, что сделала. Мне было так стыдно, что, даже наблюдая за собой во сне, я хотела исчезнуть. Исчезнуть, чтобы меня не было больше нигде и никогда, чтобы такую меня никто не видел. Я упала на холодные ступени и вымолила прощение, пообещав, что никогда больше не буду вести прежнюю жизнь. Не знаю, сколько я там пробыла, но в конце концов я смогла зайти в храм. Помню запах ладана и много-много жёлтого цвета. Масло, свечи — всё было жёлтым. И пустыня, в которую я ушла после этого, тоже была жёлтой.
Я приняла на себя жизнь аскета, поселилась в пустыне, питалась только постным и всё, что делала — просила прощения. Пустыня, солнце, выжигающее вместе с кожей грехи, скудная, однообразная пища. И молитва. Вот из чего состояла моя жизнь. Я молилась, молилась, молилась на протяжении всей оставшейся жизни, пока наконец Бог не забрал мою душу себе. И вот сейчас зачем-то позвал снова. Меня звали Мария. Мария Египетская.
Рэн приподнялся на кровати.
— Зачем ты мне это рассказала?
Лия молчала. Она опустила ноги на пол, подвигаясь, чтобы Рэн мог сесть.
— Вчера у тебя было такое лицо, словно ты всё потерял. Мне показалось, что мои воспоминания тебе помогут. Бог точно знает, для чего мы здесь, просто доверься Ему.
Рэну показалось, что кто-то сильно его ударил. Он смотрел на Лию и видел, как её зелёные спокойные глаза внимательно смотрят перед собой, вспоминая прошлое. Во рту пересохло. Рэну не помогала влажность. Дефицит может возникнуть, даже если кругом избыток. Сейчас Рэн испытывал дефицит слов. Что он мог сказать Лие? Что Бог тоже не знает? Что вчера Рэн, как и все, потерял смысл всей их последней жизни? Что молитва оказалась монологом в комнате без окон? Поиски бесполезны. Только он об этом знает, а они — ещё нет.
Внизу послышались голоса — вернулись остальные. Лия быстро поднялась, поправила кофту и сказала:
— Ты поешь, Рэн. Я пойду помогу им накрыть на стол.
Рэн оторвал взгляд от коричневых досок пола и нашёл только одно слово:
— Спасибо.
Лия улыбнулась и тихо вышла из комнаты.
«Спаси Бог», — вспомнил он про себя.
3
Он шёл по размокшему месиву песка, но видел перед собой потолок, застрявший в памяти за неделю, что он не выходил из дома. Люди продолжали воскресать, несколько человек приходили вчера, благодарили его за записи, оставленные в свободных домах. «Их писал другой человек, — думал Рэн, механически вытаскивая увязавшие в мокром песке ноги, — того Рэна больше не существует, я не знаю, что сказать воскресшим. Это как читать будущее по глазам умершего».
Одежда, промокнув, липла к телу, но Рэн не хотел возвращаться. Поначалу он отказывался выходить на поиски, ссылаясь на плохое самочувствие. Избегал смотреть в глаза не только соседям, но и всем, кого мог встретить. Особенно трудно было с Лией. Она тоже не хотела выходить на поиски, но по совершенно другой причине. Вспомнив прошлое, она доверилась Богу и перестала искать встречи с Ним. Он уже был у неё. По крайней мере, в памяти. Для Рэна бог Лии — был её личным выдуманным богом, ничего общего не имеющего с Тем, Кого он видел у озера, но в какой-то степени он даже завидовал ей. Она обрела покой, а он метался по комнате, чувствуя себя дичью, принимающей смерть в собственном жилище под взглядами сородичей. Их заботливые вопросы или, того хуже, поднимающие боевой дух речи, призывы придумать новый способ поиска — всё это походило на пытку. И он снова стал выходить.
— Рэн! — перебивая шум дождя, долетел до него крик Амеса. — Взбирайся на дюну, а я обойду с другой стороны и пойду в сторону леса.
— Хорошо.
Рэн облегчённо вздохнул. Сегодня он будет на дежурстве один, а значит, можно просто провести день под открытым небом. Дома он сходил с ума от бьющихся друг об друга мыслей, изматывающих тело. Дойдя до дюны, он свернул вправо, обошёл редкие кусты, льнущие к подножию песчаного холма, и привалился спиной к стене из песка. Дождь обессилел и жалостливо колол тело слабыми иголками.
Рэн запрокинул голову: ветер дул со стороны озера и приносил слабый травяной запах. Небо над ним двигалось, и ему, неподвижно сидящему, казалось, что он тоже совершает движение. Куда лучше, чем лежать придавленным потолком у себя в комнате, делая вид, что всё хорошо. Вчера на собрании все двенадцать человек делились наблюдениями за неделю. Сонд недавно вернулся из похода на восток. Он исследовал земли, где они ещё не бывали, говорил с вновь воскресшими и передавал им записи Рэна. Те люди тоже чувствовали Его присутствие. Почти все, кто воскрес, имели одинаковое желание по пробуждении: желание незамедлительно получить ответ — для чего они здесь? На собрании Рэн сидел в дальнем углу, скрестив на груди руки, и слушая других, с удивлением отметил, что ему ни разу до этого не приходила мысль в голову, которая казалась такой очевидной и первостепенной. Было непонятно, почему все её игнорируют. Он думал «почему никто из нас не спросил первым делом — кто я? Почему мы сразу начинаем искать Его, не успевая найти себя»? Это так удивило Рэна, что он, снова прикрываясь плохим самочувствием, поднялся наверх. Сонд попытался уговорить его сделать ещё записей для новых людей, но Лия вступилась за Рэна, проводив его спокойным взглядом до самых дверей. Рэну казалось, что её зеленые глаза говорят: «Доверь всё в руки Божии».
Он провёл руками по лицу — «как бы я хотел, Лия! Как бы хотел уметь так, как ты». Рука соскользнула, и он задел шею. Мысли, уставшие от недельной битвы, бесцельно текли в разные стороны, цепляясь за воспоминания или вещи, выхваченные глазом. Теперь они вцепились в шрам. Нащупав, Рэн впервые попробовал исследовать его. Ему захотелось познакомиться с собой, и какая разница, с чего начинать? Ободком тянущийся вдоль шеи, он не был нанесён ножом, как раньше казалось Рэну, он скорее походил на отметину от чего-то, похожего на верёвку. Видимо, Рэн умер от повешения. Но кто сделал с ним это и для чего, Рэн не помнил. В отличие от Лии, он не вспомнил прошлого. Отчасти это произошло потому, что он не хотел. Сейчас ему казалось удивительным такое безразличие к собственному телу, да и вообще к себе. Это безразличие он видел у всех, кто был здесь. Они хотели только одного — понять, для чего проснулись. И ответ искали у Него.
«Я ищу тебя, Иуда. Объясни мне, как говорить с ними?» — пронеслось в голове Рэна.
Он не может дать нам ответ. Как мне объяснить им? «Сын Человеческий не имеет, где главы преклонить», — неожиданно вспомнил Рэн. И поразительным, показалось сейчас ему то, что и Христос первым делом искал кого-то другого.
Эта мысль, не успев толком обжиться, прервалась впечатлением, которое его тело не смогло игнорировать. Дождь давно сдался, и ветер беспрепятственно донёс до Рэна яркий запах ладана. Запах, который знали все воскресшие. Значит, Он где-то поблизости.
4
Озеро волновалось. Но, будто забыв о существовании людей, не замечая Бога, оно смотрело внутрь себя и находило в своих глубинах ответы, недоступные живущим. Вода, будь то море, озеро или даже лужа, развлекалась отражениями, никогда не предавая своей истиной сущности — замкнутой на самое себя мудрости. Сегодня в мутноватой глади отразилось множество людей. Рэну пришлось сказать, что в последний раз он видел Христа у озера, поэтому поиски в этой стороне стали активнее, людей больше, а птиц и животных меньше.
— Нир! Установи дежурство вместе с новенькими, пускай помогают, раз поселились неподалёку.
Сонд, надрываясь, пытался сдвинуть камень ближе к воде, но никто не шёл ему на помощь. Возле него крутился, не зная, что делать, лишь один новенький. После открытия новых земель Сонд стал чересчур активным. Порой ему нужна была деятельность ради деятельности. Люди быстро поняли это и считались лишь с теми его указаниями, которые были по-настоящему полезны. По берегу разнёсся резкий запах краски. Новенький решил написать на камне вопросы к Богу. Они были теми же, что у всех, но для пишущего — худощавого паренька с острым носом — вопросы были личными, достойными шепота. Его душа, пересиливая себя, готова была прокричать их, перенести стыд откровенности, лишь бы получить ответ. Обычно тихое, задумчивое место пожиралось суетой под молчаливое соглашение воды.
Амес, оставивший Рэна на дюне, шёл, отмахиваясь от острых веток, норовящих попасть в глаза. Ему не нравилось нынешнее состояние Рэна, но он понял, что оставить его одного лучше, чем заставлять участвовать со всеми. Как бы там ни было, он верил, Рэн не умолчит от них правды и сделает всё ради общего дела. Бесцельное существование сводит его с ума не меньше, чем остальных, а значит, он скоро вновь станет прежним. Амес на секунду остановился. Потревоженный его присутствием, рой белых бабочек взметнулся прочь, точно снег, кем-то подброшенный вверх.
— Эй, ну как вы тут? — прогорланил он, придя на берег.
Лия, вышедшая сегодня со всеми, подняла на него спокойные глаза и улыбнувшись ответила:
— Всё хорошо, скоро будем возвращаться.
Сегодня она вышла из дома, потому что об этом очень просили остальные — нужен был кто-то, кто поможет освоиться новеньким. И Лия согласилась. Но, выйдя на поиски, она не изменила своему спокойствию, пока все горячо обсуждали новости, делились мыслями о предположительном местонахождении Христа — мирно бродила среди людей. Казалось, что они играют в игру. Только в отличие от остальных, Лия знает, где спрятан клад. Они надеялись, что Христос оставил им какую-то подсказку, ответ или что-то, что можно будет так трактовать. Именно поэтому сегодня было решено все силы бросить на исследование берега, оставив на остальных точках по одному наблюдателю.
— Как Рэн? — спросила Лия.
— Да всё в порядке, дежурит на Дюне, — сказал Амес, принимая из её рук чашку. — Всё с ним будет нормально. Не знаю, что вы там себе надумали, но Рэн так просто не сломается. Он ещё нам покажет — первым найдёт что-нибудь важное.
— Возможно, — согласилась Лия.
Через три часа, так и не найдя следов Его присутствия, оставив свои вопросы, они ушли, назначив одного дежурного.
Озеро освободилось от отражений, и тишина у него внутри пришла в равновесие с тишиной снаружи.
5
Рэн задерживался. Все, дежурившие сегодня поодиночке, уже вернулись. Пришли даже новенькие с дальних постов. Двое из них — брат и сестра, напоминавшие подростков, — живо рассказывали, что ближе к вечеру почувствовали запах ладана. Девушка с белыми волосами подробно рассказывала историю, а брат кивал, как бы подтверждая её слова.
— Он точно был там. Мне даже кажется, ещё чуть-чуть, и Он ответит нам. Это одновременно страшно и радостно. Я побоялась пойти за Ним, но стала про себя спрашивать «что нам делать?», «ответь нам, пожалуйста». Мне почему-то казалось — Он меня точно услышит.
Она ненадолго задумалась, бесцельно водя ложкой по тарелке. Но потом продолжила:
— А брат, его пост был дальше, он побежал за Ним. Я видела, как он бежит вдалеке. Но ему так и не удалось догнать Его.
Светловолосый мальчик-мужчина кивнул, продолжая жевать хлеб.
— Не знаю, почему Он до сих пор нам не отвечает?
Сонд перебирал оставшиеся записи Рэна и периодически смотрел в окно. Если Рэн не вернётся в течение часа, они с Амесом пойдут на поиски. Может быть, что-то случилось? Но дюна обычно спокойна, в последнее время даже оползней не сходило. Сонд старался поймать глазами убегающие строчки, но смысл их ускользал от него.
Лия уронила что-то на кухне, грохот посуды отвлёк внимание на себя и сделал появление Рэна незаметным. Несмотря на вечер, с него градом тёк пот, воспалившийся на шее шрам пылал раздражением под воротом рубашки.
— Рэн! Пришёл наконец-то! — Амес подошёл к нему и взял вещи. — Всё в порядке?
Рэн снял накидку и ответил:
— Да, спасибо. Задержался немного, но результатов особых нет. Я поем у себя? А то устал как собака.
Рэн часто ел отдельно, поэтому Амес не стал задерживать его. И напряжённое ожидание, которое оставалось до этого незамеченным, с приходом Рэна, наконец, обнаружилось и разрешилось.
Он рухнул ничком на кровать. Что с ним произошло, Рэн не понял, но главное, что должен был сделать, — ему удалось. Удалось избежать встречи с Христом и удалось сделать вид, что всё в порядке. Оставалось немногое — убедить себя уснуть. Шею пекло. Кожа, как взбунтовавшаяся, горела с момента, как он почувствовал Его присутствие. Не зная, что делать, он с ужасом понял, что впервые бежит прочь от Того, Кого так долго хотел найти. Как песчанка, убегающая от коршуна, Рэн оставил пост и скрылся в зарослях кустарника на границе с новой землей. По дороге он видел, как новенькие гонятся за Тем, от Кого он убегал.
Рэн перевернулся на кровати и поджал под себя ноги. Еда, так предусмотрительно оставленная Лией, стыла на тумбочке, но он и не собирался сегодня есть. Рэн крепко закрыл глаза. Перед тем как уснуть, последняя неуспокоившаяся мысль, метнувшись на границе сознания — «почему шрам так горит сегодня»? — погасла, прогоняемая сном.
***
Лампа, которую они недавно нашли в заброшенном доме, горела слабым белым светом. Сейчас она монотонно светила прямо в лицо Рэну, но не могла добудиться его. В беспокойных веках чувствовалось напряжение, мышцы непроизвольно сокращались, раскиданные простыни касались пола. Было четыре утра, когда Рэн, вскрикнув, открыл глаза. Он часто дышал и нервным движением скинул с себя тонкое одеяло. Неустойчиво, держась за край кровати, он направился к двери. Свет в коридоре никогда не выключали на случай срочных сборов или землетрясений, и жёлтый поток хлынул во тьму комнаты, осветив лицо Рэна. Оказалось, он плачет. Плачет как ребёнок, на глазах которого убили мать. Ужас и невозможность поверить в происходящее читались на его лице, когда, добравшись до комнаты Лии, он упал на колени и уткнулся головой в край её кровати.
— Рэн! Что с тобой? Что случилось? — Лия холодными ото сна руками пыталась поднять его лицо, трясла за плечи. Рэн впервые слышал у неё такой голос. Он понял, что она испугалась, но смог сказать только:
— Я тоже… Лия. Я тоже вспомнил.
Рука Лии на мгновение застыла в воздухе, но тут же коснулась его головы, и уже своим голосом она произнесла:
— Я поняла. Всё хорошо, Рэн. Я поняла.
Рэн резко поднял голову:
— Нет! Ты ничего не поняла! Ты знаешь, кто предал Христа? Знаешь, кто продал Его за тридцать серебряников, а потом не выдержав, удавился? Знаешь?!
Их зелёные глаза смотрели друг на друга, но в глазах Рэна металась боль обезумевшего животного, он вскочил на ноги.
— Я, Лия! Это был я. Я — Иуда!
На несколько секунд — всего несколько секунд, но для Рэна они не остались незамеченными, — Лия растерялась. Он стоял посреди комнаты с всклокоченными, чёрными, вьющимися от влажности волосами, с мокрым от слёз и пота лицом, не зная, как быть с собой. Он отшатнулся, а затем сполз вниз и, обхватив голову, сел в углу комнаты. Лия медленно встала с кровати. Прежнее спокойствие вернулось к ней, но было ли оно настоящим, Рэн не знал. Впрочем, он готов был отдать себя в чьи угодно руки — пусть делают что хотят. Ведь он всё равно не знает, как быть с собой.
— Ты, — сказал он в колени, — ты говорила, что стыдилась себя, да? Ты просила прощения. Но для этого нужно чувствовать себя целым, нужно, чтобы было кому просить прощения. — Он поднял голову. Слёзы текли по его щекам. — А я не могу. Мне кажется, что меня нет. Как я могу быть Иудой? Как я могу быть Рэном? — Он запустил руки в волосы. — Мы просто придумали имена друг другу, когда воскресли. Но кому вы дали имя? Меня нет, не существует! Как я мог предать Бога? Как я могу быть сейчас здесь? Почему Он ищет меня? Всего этого не может быть. Меня не может быть!
Лия села рядом с ним, она гладила его по голове и тихо-тихо говорила:
— Всё хорошо, Рэн. Всё хорошо, ты — это ты.
Рэну стало бы легче от этих слов, если бы Лия не добавляла: «Бог знает, зачем мы здесь. Он знает, зачем позвал».
Рэн лежал в углу комнаты, обхватив колени, не в силах больше говорить.
Через полтора часа проснулись остальные.
6
Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний, который был мёртв и се жив. Отчего же Я, знающий тайны мира сего, и горести его, и скорби, не могу найти душу одного заблудшего? Отчего не чувствую присутствия его? Отчего слышу зов многих, не слыша одной мольбы?
Поднявшийся ветер и волнение земли заставили воскресших покинуть дома и спрятаться в укрытие, приготовленное на случай землетрясений. Люди, уже привыкшие к законам нового мира, спокойно собирали необходимые вещи и спускались в вырытые ими убежища. Лишь новенькие, не зная ещё, что делать, удивлённо прислушивались к ветру и этим словам, разносимым всюду.
— Разве Он не ищет кого-то? — спросил растерявшийся остроносый новенький у Рэна, молча плетущегося за Лией.
— Нельзя найти того, кого нет, — сказал Рэн.
«Какие-то у него мёртвые глаза», — подумал новенький. Но сильный порыв ветра заставил его бросить эту мысль и, позабыв всё, бежать к остальным.
В укрытии было темно, лишь маленькие светлячки двух ламп, которые кто-то захватил с собой, слабо освещали пространство. Нир закрыл железную крышку, которую они нашли в первые дни своего пробуждения. Она служила отличным щитом от крупного града, который часто начинался вслед за ветром. Землю трясло, но, что удивительно, прячась внутри неё же, они были в безопасности, не ставя себя противниками землетрясения, а как бы присоединяясь к нему. Обычно это продолжалось не больше двух часов, а затем наступала тишина, и лёгкая тёплая погода устанавливалась на три-четыре следующие недели.
В почти не просвечивающей тьме Рэн сидел, поджав под себя ноги, и впервые за эту сумасшедшую ночь и мучительное начало дня чувствовал себя в относительной безопасности. Находиться на свету было невыносимо. А здесь, под землёй, темнота скрывала от него прямые взгляды соседей, невыносимую доброту Лии, скрывала от самого себя. Он машинально мял в руке кусочек холодной, влажной глины. Рука сама собой отщипнула его, когда он садился. Снаружи что-то грохнуло — большая градина ударила в крышку, но щит устоял. Он походил на лист плотного железа, может быть, раньше это были ворота. Но здесь мало кто интересовался прошлым. А уж прошлым вещей — тем более.
— Рэн сегодня совсем раскис, — шепотом говорил Амес. — Что случилось с ним вчера? Он как будто побитый, зажался там в углу…
Амес уже направился к Рэну, с энтузиазмом отодвигая попадающихся на его пути людей. Но Сонд дёрнул его за руку. В темноте трудно было разглядеть его лицо, но он сказал:
— Погоди, Амес. Помоги лучше здесь — тут много новеньких, поговори с ними, ты умеешь разрядить обстановку. Рэн сам разберётся. Он один из первых, кто проснулся, так что справится.
Амес бросил взгляд на едва различимую фигуру Рэна, и вздохнув, направился к новеньким. Весь ближайший час его громкий весёлый голос сотрясал глиняные стены.
Рэн закрыл глаза и провалился в сон. Дома он боялся уснуть снова, но здесь, в присутствии людей, которые были рядом, но от которых тьма прятала его, он смог наконец расслабиться. Усталость взяла своё. Во сне он бежал по бесконечной жаркой пустыне, железными столбами высились посреди неё люди, многих он узнавал. Они показывали на него пальцем, кидали камнями, а он — задыхающийся от страха — бежал, не зная, где спрятаться. В кармане звенели монеты. Ровно тридцать монет. Он бежал к дереву, выросшему на отшибе, криво раскидавшему свои ветки по небу. Голос в его голове просил — уходи. Брось себя, такому, как ты, нет места. Брось себя. Тебя нет. Ты не Рэн, ты — Иуда. Ты предал Того, Кого хотел полюбить. Уходи.
Сильная волна пробежала по земле, кто-то не удержался и упал на Рэна. Он открыл глаза. Новенькая девушка аккуратно поднялась и извинилась перед ним, но Рэн не ответил. Его захватило чувство, когда-то заставившее его выбрать смерть. Стыд. Такой сильный, что отказаться от себя — было разумно. Правильно: нужно присоединиться к тем, кто тебя осуждает, тогда не придётся быть осуждаемым. Не придётся выносить стыд. Он обхватил шею — шрам больше не пылал. Теперь Рэн вспомнил, что кожа горела всякий раз, когда он приближался к Христу, когда Его присутствие было ощутимым. Сейчас слабая отметина давним синяком чертила круг, но он ни о чём не сообщал Рэну. После этого сна Рэн понял, что ему нужно делать.
— Кажется, кончилось. Выходите, но осторожно.
Нир открыл проход. Солнечное утро вливалось в бесконечную тьму мягкими потоками света. Было около десяти утра, когда они выбрались. Под ногами таяли крупные градины, несколько сбитых птиц замертво лежало на дороге. Рэну нужно было дожить до собрания.
7
Он знал, как сделать палатку. Плотная ткань, туго натянутая с двух сторон, четко очерчивала границы его нового дома. Хрустя под ногами, ветки источали приятный хвойный запах. После встряски погода действительно установилась хорошая. На пол он натаскал сухой травы, которую они собрали в новых землях. Поверх соломы расстелил множество тряпок. Обеспокоенный Амес вызвался проводить его на новое место. После собрания, на котором Рэн сообщил, что хочет теперь круглосуточно дежурить в лесу, он трижды пытался отговорить его. И сейчас, спустя неделю, не оставлял попыток:
— Послушай, я понимаю твоё рвение, но, знаешь, оставаться тут жить одному — рискованно. В конце концов, как ты будешь прятаться от ветра или землетрясения? Хотя мы и не умрём без Его воли, но всё же зачем подвергать себя опасности?
— Ты прав. Мы не умрём без Его воли. Всё будет хорошо, Амес.
Рэн сосредоточенно вколачивал укрепления в землю. Закончив помогать ему, Амес сдался и оставил Рэна одного. Он пообещал заходить к нему.
Рэн похудел и выглядел лёгким, даже пустым, но его глаза уже никому не казались мёртвыми. Убедившись, что Амес ушёл, он достал верёвку, на которой Лия сушила вещи — позавчера он украл её. Рэн выбрал большое дерево и перекинул её через ветку.
Ночь в лесу выдалась звёздной. Звёзды белыми зрачками светились в тёмно-синем небе и смотрели на Рэна. Его долговязая фигура, казалось, подвешена в воздухе, но он лишь стоял и смотрел на верёвку, не решаясь сделать то, что задумал. Он был где-то очень глубоко внутри себя и не слышал, как недалеко от него появилась дикая собака с щенками. Рэн вцепился в верёвку и невидящими глазами смотрел на них. Один из щенков постоянно убегал, и мать огрызалась на него. Они не были опасны для Рэна — в лесу водилось достаточно живности — но он не боялся их по другой причине. Картины жизни стали ему безразличны. Щенок наконец освободился от матери и убежал прочь. Недовольная мать нехотя последовала за ним, но он победно тявкал уже где-то со стороны озера. Что-то было в этом лае такое, что заставило Рэна вынырнуть из себя. Он отпустил верёвку и посмотрел туда, откуда доносился лай. Из кустов, мотая головой, появился щенок — в зубах он нёс рыбу, бог знает как пойманную в озере. Непослушание стало его первым шагом к самостоятельности.
Рэн развязал верёвку.
***
Вот уже третью ночь он не мог уснуть. Лия приходила вчера проведать его. По её глазам он видел, что она всё поняла. Уходя, Лия обещала молиться за него Богу. Она вспомнила несколько молитв, даже обучила новеньких правильно читать их на древнем языке. Рэн чувствовал, что теперь Христос знает, где он. В их первую встречу Рэн не помнил своего прошлого. Поэтому Христос не мог найти его. Много времени потребовалось, чтобы свыкнуться с тем, кем он был. Но ещё больше потребуется, чтобы найти себя заново. Рэн не хотел больше умирать. Но для чего жить — он не знал. Только взлохмаченный щенок с рыбой в зубах всё стоял пред глазами. И его лай сам собой всплывал в памяти. Ночи становились холодными, он натянул на себя одеяло и накрылся им с головой. Жёсткая солома впивалась в спину, но Рэн не слышал своего тела.
Он не мог быть Лией — доверившей Богу всё, не мог быть Амесом, упрямо идущим вперёд на поиски. Не мог быть, как Сонд или Нир — готовым принять мир таким, каким он предстал, или незамедлительно переделать его. Он не мог быть другими, только собой, но что это значит — понять не мог. Вспомнив то, что сделал Иуда, ему пришлось пережить тот стыд заново. Только в этот раз он наконец прожил его до конца. Переболел им, почти до смерти переболел, но всё-таки простил себя. Рэн потянул воздух — ладан. Да, пора встретиться с Ним. Рэн поднялся, залпом выпил холодной воды и вышел из палатки. Он шёл в сторону озера.
8
Чем ближе он подходил, тем сильнее ощущался в воздухе запах ладана. На этот раз пришлось идти к дальнему озеру. Самое большое из трёх, известных им, оно лежало огромным ровным стеклом и смотрело на светлеющее небо. Стрёкот насекомых в высокой траве, белые бабочки, стайками кружащие среди острых кустов травы — возле воды всегда было много жизни. Рэн шёл, смотря прямо перед собой, не обращая внимания на жжение вокруг шеи.
Чёрная земля сменилась мелким светлым песком. Рэн дошёл до берега. Напряжение в мышцах, усталость от бессонных ночей — всё это делало его слабым и одновременно решительным. Рэн понял, что чувствует. Щенок с рыбой в зубах всё не выходил из головы.
Высокая фигура в длинной одежде, похожей на подир, шла ему навстречу. Он ещё не видел Его лица, но уже знал, что оно не будет таким, как прежде. Сильный порыв ветра всколыхнул озеро, но внутри оно осталось спокойным. Кажется, всю жизнь — и прошлую, и настоящую — Рэн хотел испытать это на себе. Он ещё не был спокоен, но уже знал, чего хочет — почувствовать себя тем, кто способен самостоятельно найти ответ. Присутствие Бога заставило его слабое тело дрожать. Он схватился рукой за иву и наклонился вперёд — так дышать было легче. Он заговорил куда-то вниз, но заговорил первым:
— Я не тот, кого Ты ищешь. Я был Иудой. Но теперь я — Рэн. Поступок не может быть больше человека. — Он попытался встать прямо. — Ты не мог найти меня, потому что я не верил, что есть. Потому что я не хотел быть. Я тоже совершил ошибку. Но в этот раз… — Он запнулся. — В этот раз я смог пережить то, чего не выдержал тогда. — Рэн откашлялся и, вздохнув, продолжил: — Прости меня, Бог… Ведь даже я смог простить себя.
Христос не произнёс и слова, но Рэн знал, что его молитва услышана.
9
Синяя густота неба бледнела, растекаясь по горизонту. Две фигуры, стоящие на берегу озера, были хорошо видны друг другу. Наклонённый вперёд человек и Христос, прямо стоящий перед ним. Рэн поднял голову.
Бог увидел, как человек стёр слёзы с лица и показал Ему то, что нашёл сам. Себя.