Со всех сторон к фонтану стекались улицы и улочки. Пришедшие по ним люди оказывались на яркой шумной площади и начинали наматывать круги вокруг разноцветных струй воды. Из-за шума и ярких лампочек это место называли Каруселью. На Карусели любили встречаться пользователи приложения для знакомств — им было удобно выглядывать из-за угла, чтобы посмотреть на человека живьём. Похож на фото — выходишь и говоришь «Салют!», а если не понравился, то пишешь, мол, извини, форс-мажор, силикон подсдулся, сегодня не смогу. Или сливаешься по-английски.
Эти двое сразу понравились друг другу — ни у одного из них не было ничего натурального, всё было перекроено хирургами по несколько раз. Довольные встречей, они пошли гулять вдоль фасадов клиник пластической хирургии. Честно говоря, вряд ли в городе была хоть одна улица без клиники, посоревноваться с ними могли только салоны красоты.
— А тут мне исправили нос, ты даже не представляешь, каким ужасным он был! — И она махала руками, будто старалась отогнать от себя эти страшные воспоминания.
— А вот в той я делал уши. И глаза — раньше маленькие были, и цвет был никакой. Глаза, в смысле, маленькие были. А уши, наоборот, большие, вот такие!
— Круто! Она же самая дорогая в городе! А у какого доктора?..
Он играл имплантами в бицепсах и показывал ей эпилированную грудь, а она надувала гигантские губы и пыталась изобразить бровями то ли удивление, то ли восторг. Весь вечер они хвастались фамилиями хирургов, у которых успели побывать, скидками и карточками, которые имели в разных местах и, конечно, дальнейшими планами. Они выискивали недостатки и недоделки у окружающих и смеялись над ними керамическими ртами.
На закате они поцеловались.
— Эмили, мы с тобой просто созданы друг для друга!
Она отшатнулась.
— Дурак, что ли?! Я Катарина!
— Что? Погоди! — Он полез в телефон. — Вот же написано: «Эмили».
— Но это же не я! Это не моя анкета!
Парень присмотрелся повнимательнее.
— И правда, не ты. Но вы так похожи!
— Да пошёл ты, Серж! — крикнула Катя и побежала от него прочь.
— Но я Майкл, — растерянно пробормотал парень ей вслед.
Через секунду он заржал, поняв, что случилось, и заторопился в бар, чтобы скорее рассказать эту историю друзьям. Но притормозил на пешеходном переходе, заметив чёрную, плотно затонированную машину. Она резко выделялась на фоне остальных, большинство из которых были кабриолетами — жители Роузвилля любили себя показать.
— Турист, — с пренебрежением сказал Майкл и отправился на другую сторону.
***
Номер был чудо как хорош, но Анри было всё равно, ему не терпелось увидеть город. По пути из аэропорта у него не было этой возможности — через стёкла туристического такси, которое встретило его прямо у трапа самолёта, он мог различать разве что светофоры и неоновые вывески.
Едва поставив сумку, он быстро прошёл к окну, раздвинул шторы и замер. Анри узнал дома, мимо которых когда-то ходил дважды в день. Улица выглядела непривычно нарядно, как будто город готовился к большому празднику. Фасад блистал свежей краской, на окнах висели одинаковые цветы, а во всех квартирах были одинаковые шторы. От этой монотонности ему стало не по себе, и он перевёл взгляд вниз, на тротуар. Вместо паркоматов там теперь стояли аппараты с косметикой и антидепрессантами. «Неудивительно…» — начал было думать он, но бой часов на ратуше прервал его размышления. Шесть!
Он отпустил шторы, оставив заломы на изысканной ткани, и заторопился к телевизору, но запнулся у зеркала — на фоне вылизанного города казалось, что он постарел ещё сильнее.
— Тьфу, тебе правда сейчас есть до этого дело? — спросил он сам у себя и начал переключать каналы.
— …дело номер 6313… — говорила похожая на Памелу Андерсон судья — об оскорблении чувств жителей Роузвилля…
Камера переключилась на обвиняемую.
— Софи! — выдохнул он.
Для Анри было счастьем видеть, как разительно она отличается от присяжных, на лицах которых не было возраста, они выглядели так, будто только что вышли из салона красоты. Хотя, скорее всего, так оно и было.
Красавец-прокурор зачитывал обвинение:
— Софи Лавьен многократно нарушала нормы нашего сообщества. Она уклонялась от омолаживающих процедур, ни разу не делала пластику и даже, — тут он поднял указательный палец, — демонстрировала окружающим седые волосы.
Камера переключилась на адвоката. На Анри смотрели умные добрые глаза алкоголика. «Интересно, — подумал Анри, — просто дурная привычка, или он так разрушает эффект ботокса?»
— Вторая поправка, гарантирующая свободу изменения внешности, — заявил он с ходу.
— Да, но ваша подзащитная ей не воспользовалась! — парировал прокурор. — Что она в себе изменила? Вот именно: совершенно ничего.
— Но, Ваша честь, — обратился адвокат уже к судье, — поправка же предполагает свободу менять или не менять…
— Господин адвокат, — поморщилась судья, — не менять можно то, что красиво, — потянула она последнее слово, — молодость, например. А для того чтобы она оставалась с нами максимально долго, надо многое в себе менять. Сядьте. Господин прокурор, продолжайте.
— Соседи многократно жаловались на то, что Софи Лавьен работает в саду в шортах и постоянно демонстрирует шрам на колене.
— Но это же смешно!.. — вскочила Софи.
Анри сделал выпад в сторону телевизора, как будто хотел потрогать её шрам через стол и одежду. Тот самый, который остался на ней после их вылазки на пляж, после их первой ночи. Он смотрел за телевизор, он видел Софи, молодую, растрёпанную и смеющуюся. В то утро она убегала от него по пляжу, а он пытался её догнать и заглянуть ей в лицо — в солнечных лучах ему казалось, что в ней что-то изменилось. Что-то неуловимое. Он пытался поймать то, что отличает девушку от женщины, и спросить: «Ты — моя? Ты всё ещё моя?» И когда он её почти догнал, она споткнулась и разбила коленку.
— Анри, мне не больно, это просто царапина, смотри, — смеясь, успокаивала она его.
Она провела пальцем по ссадине и показала ему ладонь. Капля крови вернула, отбросила его мысли на несколько часов назад, когда солнце ещё не встало и Софи была в его объятиях.
— …Этот шрам — воспоминания о важном событии в моей жизни, почему я должна его выжигать лазером? — кричала Софи. — И вообще, я его люблю. Это. Мой. Шрам. И я. Люблю. Его!
Зал охнул, Анри перестал дышать.
— У подсудимой есть право на выражение индивидуальности, статья… — вмешался адвокат.
— Индивидуальность? Это вы называете индивидуальностью? — прогремел прокурор. — Мы разрешаем любые изменения, которые подразумевают улучшения. И это как раз случай, который требует улучшения, а не культивирования и демонстрации. А воспоминания… Пусть напишет картину или сделает вышивку о своём воспоминании. Для этого у нас, кстати, тоже множество кружков и клубов.
Суд длился меньше часа и казался Анри театром абсурда. Софи возражала, плевала на замечания судьи и снова говорила о свободе, а потом плюнула и исчезла. Анри хорошо знал этот взгляд — когда телом она была тут, а мыслями совсем далеко.
После недолгой череды аргументов и глупостей присяжные удалились. Вердикт они вынесли за пятнадцать минут: «Виновна. Приговаривается к принудительной пластической операции и курсу косметических процедур».
Софи явно не ожидала столь сурового решения. Анри было больно смотреть, как она вдруг сдалась и заплакала. Они её победили, такую хрупкую, красивую и… настоящую. Софи, его Софи!
Если бы в этот момент в гостиничном номере был физиогномист, он бы растерялся — на лице Анри были законные боль и злость, но сквозь них, как у мазохиста, пробивалась радость. Но Анри был совершенно один. Даже телевизор на секунду замолчал перед уходом на рекламу.
Он открыл чемодан, поковырялся в крышке, достал оттуда пакет и направился к двери.
***
Александр смотрел «Суд красоты» на большом экране в баре. Он устроился за дальним столиком, почти не пил и пристально наблюдал за подсудимой.
Ещё недавно прямые трансляции были редкостью и смелой новинкой, но публика их полюбила, и они быстро стали популярнее спорта. Бар шумел, выпивающие возмущались наглостью Софи, восхищались зубами прокурора и посмеивались над адвокатом.
— …Судить надо не только уродов, но и врачей-халтурщиков, — услышал Александр реплику в паузе, повисшей перед оглашением приговора. — А то расслабились и делают всех под одну гребёнку. Представляете, я сегодня договорился встретиться с девушкой и перепутал её с другой. Но это полбеды, она меня тоже перепутала!.. — возмущался парень за соседним столом.
Александр замер и дослушал историю до конца, после чего впал в задумчивость. Он не стал в очередной раз отмахиваться от официанта и заказал два двойных виски. По пути к бару официант завернул к соседнему столу и сказал что-то на ухо герою неудавшегося свидания. Тот удивился и посмотрел на Александра. Тот кивнул и жестом пригласил его за свой стол. Они разговаривали минут пятнадцать, почти всё время Майкл восхищенно слушал и кивал. В конце они пожали друг другу руки, Александр залпом допил свой виски, положил на стол крупную банкноту и, не дожидаясь сдачи, покинул бар.
Он не смотрел по сторонам, на автомате уворачиваясь от столкновений с весёлыми гуляющими, и только отойдя от площади с фонтаном и ступив на песчаную тропинку сквера, он осмотрелся. Было пусто. Горожане не любили сквер, считая, что вечерами там слишком темно и скучно. Александр сел на лавочку в середине сквера. Услышав хруст обуви, он оглянулся. С другой стороны по скверу шёл Анри. Алекс закурил.
— Привет, значит, хвоста нет? — тихо спросил Анри, немного замедлив шаг, будто ещё не знал, присесть ему на эту лавку или поискать свободную.
— Нет, садись.
Анри хотел пожать руку друга, но тот протянул ему сигарету.
— На.
— Но я не курю…
— Пусть со стороны кажется, что ты попросил у меня сигарету. Бери и прикуривай.
Анри чуть иначе повернул кисть и взял сигарету. Он обернулся, не заметил ли кто это движение — в сквере никого не было.
— Я рад тебя видеть! Сколько лет! — говорил Анри, изображая телом полное безразличие.
— Я тоже. Слушай, у нас есть несколько минут. Потом ты встанешь, выбросишь сигарету и пойдешь к площади. Прогуляешься, выпьешь чего-нибудь и вернёшься к себе.
— А мы не можем вместе?..
— Нет. Нам нельзя рисковать, меня не должны видеть с тобой.
— Софи?..
— Анри, она не замужем, думаю, что она всё ещё любит тебя. Вот же вы счастливые идиоты…
— А как ты меня вообще нашёл? И почему сейчас?
— Потому что сейчас её надо спасать. И это можешь сделать только ты. Я наблюдал за тобой, и знаю, что ты был женат, я внутри системы и ко мне просачиваются разные новости, если надо… — Анри затянулся, как заядлый курильщик, но сразу закашлялся. — Я не стал ей ничего говорить. А потом ты развёлся. И вот сейчас её судят. Ты привёз паспорт?
— Да. Алекс, а это правда единственный выход?
— Доставай аккуратно и клади на скамейку. Ещё вчера я сомневался и хотел отговорить тебя, но только что услышал одну историю… если коротко, то люди на первом свидании перепутали друг друга, в смысле, тех, с кем должны были встретиться. Не узнали по фото, понимаешь? Это ровно то, что нам надо. Тем более что фото в паспорте разрешают менять после третьего изменения, то есть человек может не совсем походить на фото. И, кажется, я нашёл того, кто нам поможет. Будем связываться через него, нас больше не должны видеть вместе.
— И другого способа нет? — с надеждой спросил Анри, аккуратно укладывая пакет между собой и другом детства.
— Нет. Она не сможет выехать иначе. Как осужденной, ей не дадут визу ещё много лет. И раньше бы не дали с её-то характером. А теперь забудь и думать об этом. По документам она умрёт во время операции — осложнения от наркоза у нас случаются. У меня есть похожий труп…
— Расскажи мне лучше про неё! — попросил Анри.
— Всё, некогда, иди. Иди!
— А ты не хочешь с нами?
Александр на секунду задумался.
— Нет, Анри, нет. Ты же знаешь, ты не мог не знать. — Александр впервые посмотрел Анри прямо в глаза и почти закричал: — Я всегда любил Софи! А она никого, кроме тебя, не видела. Я даже пробовал ухаживать за ней, когда ты её бросил, да-да, Анри, не спорь, это называется именно так. Но, кажется, она даже не заметила. Ты мой друг, и тебя я тоже люблю. Прошу тебя как друга: спаси её! Уезжайте! Уходи!
Анри неумело затушил сигарету.
— Ответь мне ещё на один вопрос: почему ты постарел? Почему тебе можно?
— Я лучший хирург в городе. Не идти же мне к ученику. И как ты думаешь, у кого оперируется вся судебная верхушка, их дети и родственники?
— Дети?
— Да, Анри. Это пока нелегально, но они хотят узаконить детскую пластическую хирургию. Только никак не могут решить, кто будет выбирать изменения, дети или их родители. А я подбрасываю им разные аргументы, затягиваю их спор на максимально долгое время. Тут я на что-то влияю. Всё, иди, рад был видеть.
Анри хотел обнять друга, но сдержался и повернулся лицом к светящейся вдалеке площади. Он помедлил секунду, потом развернул ноги и шагнул. Шагнул ещё. И пошёл прочь от прошлого в надежде вернуть хотя бы его часть.
***
Следующие дни тянулись медленно, Анри присутствовал на конгрессе врачей, даже делал какие-то доклады, но в его мыслях была только Софи. Прав ли Алекс, любит ли она его до сих пор? Может быть, она вообще любит только себя? Простит ли она его за то, что десять лет назад он уехал? За эти десять лет? Мысли кружились, как детская карусель, к обеду он знал каждую наизусть, но ответов у него не было.
По вечерам он напивался в хлам в баре отеля. Он хотел встретиться с Алексом, но тот не выходил на связь. Пьяным он бродил по когда-то знакомым улицам, и они казались ему фильмом ужасов, всё было так красиво и не по-настоящему, что вот-вот должна была зазвучать тревожная музыка и начаться кошмар. Он ждал, что керамические зубы превратятся в клыки, а натянутая до ушей кожа облезет.
На третий день он не выдержал и подошёл к аппарату с антидепрессантами.
— Вам грустно? Вы хотите вернуть уверенность в себе? Сделайте выбор на табло! — защебетал приятный голос.
Анри купил и того и другого. Пить таблетки на улице не хотелось, и он насыпал их в карман. В красивом номере, который он так и не оценил, он налил себе стакан воды, выгреб таблетки из кармана и выпил залпом. Он хотел подавиться или хотя бы закашляться, но они были невероятно удобными и скользкими, ведь их делали так, чтобы можно было закинуться на ходу. Или легко проглотить после операции, когда плохо открывается рот.
Он устал. Он включил телевизор и уснул под рекламу грудных имплантов.
***
Утром его разбудил звонок телефона:
— Месье Анри, вы забыли свои очки на конференции, и вам их любезно привёз таксист. Не могли бы вы расплатиться?
— Да, конечно, сейчас, — слишком радостно отозвался Анри и свалился с кровати.
Похмелье с таблетками было чудовищным, ему хотелось убивать, но такси с очками было тем знаком, которого он ждал все эти дни. Он накинул халат и побежал вниз.
За рулём сидел Майкл, тот самый парень из бара, который перепутал девушку на свидании или которого перепутала она.
— Анри, Александр велел вам передать, чтобы вы улетали первым рейсом. Забирайте очки и дайте мне денег. Не надо столько! Дайте любую банкноту, самую маленькую, тут нет камер.
— А Софи?
— Софи? Так её так зовут? Через несколько часов я должен забрать женщину — доктор не сказал мне её имени — и отвезти в аэропорт.
— А вам что с этого? Извините…
— Александр обещал меня бесплатно исправить, чтобы я не был похож на других. Он же один из крутейших пластиков, хоть по нему самому и не скажешь.
— Понятно. Что именно мне сейчас делать?
Майкл делал вид, что отсчитывает сдачу. Анри стоял, согнувшись, головой в такси, а филейной частью на улице, и слушал.
— Слушайте. Александр велел передать вам, что он всё сделал, как вы договаривались. Сейчас она отходит от наркоза. Он дал ей много средств, чтобы не осталось синяков, поэтому она может чувствовать себя странно. У неё могут быть слабость и тошнота. Ещё… дальше не помню, я всегда лежал в больнице, пока синяки не сходили… Она летит следующим рейсом. В общем, вам надо будет встретить её там, на той стороне. Я заеду за вами через полчаса, собирайтесь.
Майкл всунул в руку Анри сдачу и уехал. Анри почувствовал боль в спине и распрямился. Хотелось закурить, но сигарет не было. Он несколько раз глубоко вдохнул и пошёл в номер. Хотелось выпить, но он не мог себе позволить встретить Софи пьяным. Он походил по номеру, потрогал шторы, постоял под душем, посидел в кресле. Он ещё раз посмотрел в окно на одинаковых людей. Он уже научился делить их по сезонам: сезон больших грудей, заострённых подбородков, приподнятых скул. Он различал тех, у кого была хорошая страховка, от тех, кто еле-еле мог заменить зубы. Его тошнило от этого карнавала красоты.
Он боялся, что Софи не понравится в его мире, в том старом, где люди старели и за который она билась. Ведь одно дело идеал, к которому ты стремишься, быть единственной против всех, а другой — попасть в него.
Майкл приехал вовремя. Они долго ехали в тишине, пока водитель не нарушил молчание.
— А знаете, у вас такая красивая складка на лбу, — сказал он, — я, пожалуй, попрошу такую у Александра. Может, даже стану законодателем новой моды…
Он осёкся, встретившись в зеркале заднего вида глазами с пассажиром.
— Извините. А почему вы тут? Кстати, мы уже почти приехали…
— Мы любили друг друга с юности. Когда началась революция красоты, я думал, что это шутки, я смеялся над ней, когда она привязалась к какому-то движению… представляешь, я даже не могу вспомнить его названия… Но это неважно. Моя семья стала продавать всё и готовиться к отъезду, а Софи всё тянула. Она уговаривала кого-то, помогала со сборами… Я уехал и стал ждать её на той стороне. Шли недели, месяцы, потом связь оборвалась… Потому что я — трус, — неожиданно для себя резюмировал Анри и вышел из тонированного такси.
***
Спустя несколько часов он сидел в зале прибытия. Голова гудела от выпитых накануне таблеток и алкоголя, мысли опять носились по кругу, только теперь быстрее и злее. Когда он пытался сосредоточиться, в глазах темнело, темнота рассыпалась фейерверком и в висках становилось больно. Тогда Анри брал очередную конфету, съедал, расправлял фантик и клал поверх стопки таких же фантиков справа от себя. Слева лежал букет.
— Рейс из Роузвилла совершил посадку, — объявил равнодушный женский голос.
Через стеклянную стену Анри видел, как к рукаву подруливает самолёт с пёстрым флористическим орнаментом на боку. Раскраска борта перекликалась с купленным в аэропорту букетом.
— Вот же дрянь, — поморщился он и с силой затолкал цветы в ближайшее мусорное ведро.
Вдруг ему полегчало. Он наконец понял, что пряталось за каруселью в его голове. Он расправил плечи, упёрся глазами в дверь, из которой сейчас хлынут прилетевшие, и медленно, почти по слогам, произнёс:
— А будет ли это всё ещё та, моя Софи?