К

Кабул на связи

Время на прочтение: 3 мин.

Почти не было тряски, колонна из трех БТРов, нескольких «Шилок» и грузовиков «Урал» медленно шла в тусклом свете. Понтонный переход длился уже несколько часов. В одной из машин сидели двое: гладковыбритый молодой сержант за рулем и упиравшийся головой в потолок капитан. 

— Ну куда ты смотришь, идиот! Ты мне сейчас полный кузов солдат перевернешь! — Капитан чуть вытянул шею, отогнул ворот кителя. — Спокойнее тут, не спеши!

Сержант продолжал щуриться, всматриваясь в подсвеченный фарами туман.

— Еще не вошли, уже ссать начал! — сказал капитан, хохотнул, но вдруг, как будто набрав лишнего воздуха, закашлялся. Стянул со своей головы меховую шапку с красной звездой и стал кашлять в нее.

Сержант молчал.

— В Кабуле и останешься! — сипло сказал капитан, перестав наконец кашлять. Сержант растерянно посмотрел на него. Тот снова сидел ровно, занимая оба пассажирских места: квадратный, красный, туго упакованный в зимнее военное сукно. Маленькие уши, слишком маленькие для такого лица. И даже без шапки капитан продолжал шаркать лысеющей головой о потолок машины. Ушанка лежала у него на колене, внутри мелом было подписано: «ШКАЛИН».

Они проехали еще чуть-чуть и остановились. Колонна из шедших позади машин сделала то же самое. Шкалин распахнул дверь кабины, грузно спрыгнул на землю, и, не захлопнув дверь, начал торопливо расстегивать китель. 

— Вспотел в этой вашей бандуре! — крикнул он куда-то в сумерки.

— Миша, твою мать, двенадцатый дубль! — услышал он. — Ну как так?

Шкалин сделал пару шагов и, все еще щурясь с непривычки, разглядел в пучкообразном прожекторном свете сидящего режиссера: нога на ногу, костлявые колени, борода, белая бейсболка с надписью «Versus». Вокруг помощники и еще кто-то, не разобрать. 

— Короткая реплика! Ну можно не умирать и не выпучивать глаза?

— Это пыль, — сказал, краснея, Шкалин, — там, в машине.

— Пыль! А шапку-то на хрена в кадре светишь, капитан?

Шкалин не успел ничего ответить, подошла, кажется, ассистентка, взяла из его рук ушанку, вывернула надписью. Стоящие вокруг осветители и помощники зашумели.

— Ладно, перерыв! Все устали! — объявил режиссер.

Тяжело переставляя ноги, Шкалин двинулся к гримерке — большой машине в двадцати шагах отсюда, где можно было лечь, вытянуться, расслабить спину. 

Он вошел, пригибая голову, как в подлодку, бросил китель в угол, стянул с себя тельняшку и улегся на диван. Некоторое время просто лежал, прикрыв глаза и подогнув ноги в жестких военных сапогах, но скоро почувствовал липкую влажность под голой спиной, начал ворочаться и, не выдержав, сел. Диван был дерматиновый, узкий и короткий, местами шелушился и даже обдирал жирные выпуклые родинки на спине Шкалина, когда тот, позабыв о правиле, резко вставал. На маленьком столике рядом лежал приемник. Шкалин машинально нажал кнопку, заиграла тягучая музыка.

«Ты уже услышал отбой, только дождь бил по крыше твоей, генерал…» — пел низкий мужской баритон.

Дверь гримерки открылась, дыхнуло вечерней влагой, и показалась голова «сержанта».

— Кабул на связи, товарищ капитан! — сказал он и свободно шагнул внутрь. — Творческое бессилие, товарищ капитан?

«Сержантом» был тридцатилетний Попков, всегда игравший одинаково робких, одинаково застенчивых парней. Он был «статист», но проверенный временем, хороший «статист», и, главное, сам ничуть того не стеснялся. 

Сейчас он сел рядом со Шкалиным, как недавно сидел в кабине «Урала», толкнул в бок.

— Давай уже, бодрись! Все домой хотят! Ночь! Доиграем, хорошая сцена же. 

Шкалин не был «статистом». И всегда помнил текст. Поэтому бывал и командиром заставы, и поручиком артиллерии, и полковником ГРУ, и даже старшим майором НКВД. 

— Але, товарищ капитан, пора же!

Не успели они встать, глухо зазвонил телефон. Шкалин засунул руку куда-то вглубь дивана, между спинкой и сиденьем, вытащил его. С экрана смотрел морщинистый Шкалин в военной форме. Актер выключил приемник и ответил на звонок. 

— Да, пап. 

— Сегодня опять, что ли? — раздалось из трубки. «Статист» Попков тихо встал и на цыпочках пошел к двери.

— Да, пап, не успеваем снять.

— Господи, не врач, не военный! Отца только хоронить приедет!

— Пап.

— Хорошо, что мать не дожила. Не на твоей совести. Ладно, давай!

В трубке замолчали. Шкалин еще какое-то время сидел, не убирая ее от уха. Затем посмотрел на Попкова, все еще стоявшего у входа в гримерку.

— Ты можешь мне сказать, зачем это? Вот эти военные, товарищ капитан, «не ссы, сержант»? При чем здесь вообще война?

— Ну, время такое. Такая мирная жизнь. Наверное, — ответил Попков. — Пошли уже.

Метки