Доехала все-таки. Иду вдоль берега, натыкаясь взглядом на мужчин, женщин, детей, стариков. Они все выглядят беззащитными в своем человеческом несовершенстве, с ожогами от солнца или с ровным загаром, в сползающих плавках и впивающихся в бока бикини. Груди, ляжки, подмышки, шеи, спины, колени, щиколотки. Завораживающее зрелище. Отпуск — это сказка, иллюзия, ложь. Ткни булавкой — и все, не было этих дней безмятежности, женщины снова работают в бухгалтерии, мужчины держат шиномонтаж. Но на эту неделю Эдем существует, все достигли истинного счастья, все нелепые людишки на клеенчатых подстилках, орущие на детей матери, продавцы кукурузы, игроки в пляжный волейбол.
Я возвращаюсь с гальки к себе на песчаный пляж. Он на территории при отеле, отгорожен невысоким забором от общедоступного. «Ограждение от бедных людей», — пошутил бы Гриша. Гриша… Он как будто поселился у меня в голове и транслирует оттуда свои шутки, когда у него есть на это настроение.
Продолжаю рассматривать окружающих, но люди на соседних лежаках в нашей зоне «для богатых» все как один плоские, бесцветные, словно обмылки. Куда интереснее те, что за перегородкой, героически ворочаются на гальке.
Останавливаю взгляд на широкой молодой спине — загар играет оттенками темно-коричневого, в складках переходя практически в черный. Повернулся в профиль — красивый, но видно, что красотой своей пользоваться не умеет, его бы постричь нормально и одеть в дорогой костюм… Не отвожу взгляд, он замечает меня, секунду растерянно смотрит в ответ, потом смущенно опускает глаза. А я не отворачиваюсь, в моем нынешнем состоянии мне все равно. Полотенце в ребяческую полоску, какая-то сушеная рыбка в пластиковом поддоне, сколько ему, лет тридцать?
Встаю, подхожу к ограждению и спрашиваю: «Не хотите в бассейне искупаться, он очень освежает, лучше, чем море?» Смотрит на меня с ужасом и непониманием, ситуация достаточно комичная, я за ограждением, он на полотенце на гальке. Смеюсь.
«Вы в “Рэдиссоне” остановились?» — спрашивает он. Я, конечно, выбрала самое приличное, что было среди отечественных курортов. Улетела бы за границу первым рейсом, если бы не пандемия. В аэропорту до последнего боялась, что и сюда не пустят, даже была к этому готова. В любом случае, дальнейшая моя жизнь затянута неопределенностью. Очень жду открытия границ. Чтобы вы понимали, есть люди, пытающиеся доказать, что Гриша не сам повесился. Эти же люди будут пытаться доказать, что Гришу убила я.
Тем временем мой новый приятель идет за мной к бассейну, неуверенным шагом, как нескладный подросток, несмотря на красивое, спортивное тело. Персонал смотрит на меня с недоумением, ликую — люблю шокировать людей. «Он со мной», — говорю мальчику у бассейна. Мальчик ничего не отвечает, дает моему спутнику свежее полотенце.
Обладателя загорелой спины зовут Саша, он не то из Тюмени, не то из Тамани, как только он произнес, я сразу забыла, но кажется, что город на букву «Т». Я лежу в шезлонге, он сидит на соседнем, залитый оранжевым послеобеденным светом. Мы только что поплавали в бассейне на почтительном расстоянии друг от друга, и теперь капли воды стекают по его загорелым рукам. Он что-то говорит про свою работу, естественно, неинтересную, и я прошу его перестать.
Мы поднимаемся в лифте в мой номер, и я смотрю на себя в зеркало — треугольники лифа купальника проступают мокрыми пятнами через майку, и я нахожу это красивым. И эротичным. Я хорошо выгляжу для своего возраста, неудивительно, что он согласился подняться.
Когда я захожу в номер, то первым делом замечаю блеск ножа на низком столике у кресла. Сегодня я заказывала в рум-сервисе стейк на обед и забыла выставить посуду за дверь, чтобы ее убрали. Нож был очень острым, а мясо очень нежным, лезвие скользило поперек волокон, кусочки говядины таяли во рту. Я вешаю купальник сушиться на балкон и остаюсь голая.
Саша очень старается, когда мы занимаемся сексом, но я, как это бывает, не получаю особого физического удовольствия, я скорее отделилась от тела и наблюдаю эту картину со стороны. Хочу, чтобы Гриша в моей голове пошутил как-нибудь на эту тему, но он молчит. Я была не очень добра к Грише последние несколько недель.
При желании я могу дотянуться до ножа. Представляю, как прошу Сашу лечь на спину и закрыть глаза, вроде как затеваю игру, а потом сажусь ему коленями на плечи, левой рукой вдавливаю голову в подушку, а правой резким и точным движением перерезаю ему горло. Брызжет теплая, густая, темная кровь, заливая белоснежное отельное белье. Все это можно провернуть очень быстро. Пытаюсь прикинуть, легко ли было бы меня вычислить, но понимаю, что крайне легко, слишком много персонала видели меня с ним.
После мы лежим, и он гладит мои руки, палец за пальцем, доходит до тонкого обруча на безымянном. «У тебя кольцо», — произносит он с непонятной интонацией. Вопрос или упрек? «Мой муж покончил жизнь самоубийством две недели назад», — ровным тоном отвечаю я.
Мы решаем немного прогуляться по набережной. Идем мимо магазинчиков со шлепками и надувными кругами, местными сладостями и дешевой бижутерией. Мы держимся с Сашей за руки, стараясь противостоять толпе, которая постоянно пытается разъединить нас, и со стороны кажется, будто мы влюблены. Если прищурить глаза, то я тоже могу представить, что у нас любовь, только самое ее начало, что мы ощупью пробираемся друг к другу сквозь туман, чтобы уже не расставаться.
Я с нарастающей тревогой думаю о том, что все курортные городки Европы и даже России похожи один на другой, везде есть такие ряды магазинчиков, и время над ними не властно. Мы во многих таких городках бывали с Гришей. Внезапно мне кажется, будто время остановилось или закольцевалось, и я всегда находилась и нахожусь в некотором безымянном курортном городке, только руку держу не ту. Как дурной сон, от которого никак не проснуться, и в этом сне все неправильно, и есть чужеродный элемент, и лица у людей не те. Я заглядываю в витрины в поисках подтверждения того, что сейчас именно 2020 год, но не нахожу такого. Я действительно не понимаю, где я. Это все неправда. Я думаю о том, чем занимаются все эти продавцы, когда заканчивается туристический сезон. Но я не могу этого представить. Времени не существует.
И вдруг я отчетливо слышу голос Гриши, как будто уже не в голове, а прямо возле левого уха: «Тебе полегчало, Лерчик?» Я поворачиваюсь влево и слышу еще отчетливее: «Ну и сука же ты».