Поначалу Паша болел аккуратно, даже красиво. Через полгода болезнь поползла через пораженный желудок и облепила безысходностью стены и потолки тесной однушки. В первое время Мила оживляла пространство полезной и бесполезной суетой, смешила, смеялась, отгоняла тяжелые мысли. Паша наполнял их мирок верой в завтра, смешил, смеялся, отгонял тяжелые мысли. Прошли месяцы. Мила стала забывать, каким был Паша до болезни, какой была она сама. Их кораблик с разноцветными гирляндами застрял, потух и разлагался в сточной трубе, она так чувствовала, так она видела в мимолетных снах. Полдня она была сиделкой, санитаркой, кухаркой. Вечером ее заменяла соседка теть Надя. Мечта сыграть булгаковскую Маргариту растаяла, как исхудавшее тело Паши. Нужны были деньги, и уже несколько месяцев Мила их зарабатывала.
Похожий на крота директор в черной рубашке, отложив в сторону резюме, оглядел ее с ног до головы, остановился на аккуратной короткой стрижке:
— Перекрасишь волосы в голубой цвет?
Пока Мила соображала, он придумал все сам.
— Парик наденем, волосы у тебя никудышные, зато вон какие глазища, наградила матушка, ну, или не знаю кто. Мальвина ты, милочка. Безволосая, но Мальвина.
— Может, есть что-нибудь посерьезнее? Понимаете, я — актриса, может…
— Аниматор, по-твоему, кто? Космонавт, что ли? Все вы так, актрисы погорелого… У нас, между прочим, тоже зрители, не простые зрители. Думаешь, легко их развлечь? Так что… Как говорится, лучше клиент в кармане, чем роль недодали.
— Только я никогда на таких мероприятиях… Хорошо, я согласна, но все-таки…
Директор не дослушал и громко позвал: «Настенька!. Колыхающаяся, как сливочное желе, грудь остановилась у порога кабинета, похожего на временную контору риелтора. Милу передернуло от вибрирующего сладострастием тона организатора мероприятий.
— На-астенька, передаю тебе Мальвину, через два дня она на дне рождения у Соломиных.
Как раз в то время, когда день рождения превратился в пьяный сабантуй, Мила с облегчением посмотрела на время. Попрощаться с хозяевами и завершить, наконец, свой первый рабочий день оказалось не так легко. Среди вращающейся на танцполе разноцветной массы она то находила, то теряла их. Навязчивый ритм скрутил мозг в напряженный узелок. В темноте мигали неоновые лица. Взгляд вцепился в ускользающую фигуру хозяйки праздника, девушка попыталась пробраться к ней. Не успела. Грохочущая волна накрыла нутро и с корнем вырвала ее из толпы, затошнило — правая ягодица горела от разжатых тисков наглых мужских пальцев. Согнувшись над мраморным умывальником в туалете, она уговорила Мальвину успокоиться.
Мальвина запоминалась. Исходящая от нее красота несовместимости — ее нежный голубой и потухший красный притягивали. Каждый день она возвращалась домой, закрывала дверь за теть Надей, смывала с себя Мальвину и готовилась к новой роли. Мила появлялась в комнате с улыбкой и с «Пашенька, я здесь». Паша шевелил пальцами, ища ее тепло, она аккуратно ложилась рядом на узкую полоску у стены и уходила в беспокойный сон.
Муж встречал и провожал Милу взглядом сквозь щелочку между опухшими веками. Она скрывала от него Мальвину, для него ее приняли в театр. Не должен он был догадаться, что его талантливая девочка забила на мечту и бегает из одной подработки на другую.
— Мила, Олег Алексеевич звонил. Дочурка его счастлива, все понравилось, хочет тебя лично поблагодарить. Короче, вот адресок. В субботу в 20:00 тебя ждет. Не делай такие глаза, умоляю, деньги большие. И не дури, это не тот вариант, чтоб хвостом вилять. Так что брей ножки и вперед. — Настенька протянула бумагу.
Мила спокойно выбросила адрес в урну за дверью, вышла из здания, сделала несколько шагов, остановилась. Со всех сторон на нее надвигалась армия цифр и множеств «надо» — ценники на лекарствах, жировки за коммуналку, долги за кредиты. Не успев осознать, что делает, она вернулась, сфотографировала на телефон клочок бумаги и выкинула его обратно.
Суббота наступала долго. Июльское утро открылось для Милы набатным звоном — Пашка не дотянет до осени. Она уставилась в экран телевизора, там беззвучно мигали картинки. Мила вздрогнула от еле слышного голоса мужа: «Я буду скучать по тебе». Окаменевший сгусток непрожитых слез навалился всей тяжестью и не дал произнести ни слова. Мила прошла на кухню, села на табуретку и завыла, закрыв лицо ладонями. Ей так нужно было увидеть старого Пашку, поговорить с ним по душам. Она выудила из кармана свой телефон. Там были фотографии, там была жизнь и история, которая заканчивалась. Мила открыла заметки и написала:
«Сегодня твой доктор сказал, что тебя скоро не станет. Именно сегодня впервые за семь дней я вновь услышала твой голос. Лучше бы не слышала. Твое “буду скучать” слишком живое, слишком мучительное. Я запомню, буду сходить с ума, ты будешь скучать… там. Там? Боже! Паша, что я буду делать одна в этом доме, на этой кухне… Что мне делать, Паша? У меня же нет никого, только ты. Был. Нет, ты не можешь так. Ведь мы… ведь в горе и в радости. У меня горе, слышишь? Ты больше ничего про меня не знаешь. Я — Мальвина. Кукла с голубыми волосами. Как тебе? Ты предатель, Паша. Пашааа, люблю тебя, скажи, что все это не по-настоящему, обними меня, прижми к груди — самому лучшему месту на земле, скажи как раньше: “Милота моя, не думай ни о чем, двигай попкой, нас ждут приключения”. Как ты мог, Паша? Ты… мой родной, мой красивый, моя семья. Как больно, Паша, как больно! Мне больно от твоей боли, нашей боли. Ненавижу твою болезнь! Сладкими речами не выманила ее из тебя, украсть и спрятать тебя от нее не смогла. Отняла, сволочь. Отняла моего Пашу…».
Мила выронила телефон из рук, сорвалась с места, вбежала в комнату, взобралась на кровать. Рука Паши дрогнула под ее рукой. Она целовала его нежно, жадно, неистово, жгуче. Она уткнулась в его шею, запоминая вкус его слез и лекарственный запах потемневшей кожи.
Вечером Мила дождалась теть Надю и в наряде Мальвины с париком в руках выскочила из дома. Вечерняя набережная, как огромная лодка, покачивалась под ногами, ускорялась и плыла вперед, оставляя за ее спиной чужие запахи, голоса и шаги. Желтый свет фонарей равномерно делил тянущуюся вдоль берега балюстраду на кадры. На одном из них широкая спина мужчины закрыла фигуру девушки, ее пышные волосы одуванчиком светились вокруг его головы. Мила отвела взгляд от пары. Она услышала свое бормотание, и ей захотелось выкрикивать так, чтоб слышала вся улица, весь город, все уши мира, громче, громче, еще громче: «…Не кукла я вам, актриса я, Мила я. В задницу все ваши деньги… никто не посмеет, никто… обойдемся, справимся, Пашенька, не подведу нас… я — Мила, твоя Мила».
Слезы размазали грим по всему лицу, она вытерла сопли париком, повесила его на дорожный указатель и попрощалась с Мальвиной навсегда.