Зимой 2022 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в мастерскую Александры Борисенко и Виктора Сонькина «Художественный перевод с английского для начинающих». Представляем работы победителей.
Конкурсное задание
Перевести текст:
Sarah Hardy THE WALLED GARDEN
SOME SECRETS are too terrible to tell and in 1946 Britain was a country where most kept silent. What you had seen during the war, what you had sanctioned, what you were still afraid of, was left unsaid. For those bitter years of conflict and separation you buoyed yourself up on sentiment as you crooned ‘We’ll meet again’. And we did meet again, thought Alice Rayne, as the wind hammering in from the North Sea slapped her face. Only to discover we have nothing to say to one another.
Pushing the hair from her eyes, she glanced back over the salt marshes. The tide was up, the creek angry and swollen, and she wished she might follow it to the sea. Anything rather than return home. But she’d been gone for more than three hours. She couldn’t delay much longer. So she struck out along the dyked path, then on to the lane that took her back to Oakbourne Hall.
‘Just having a quick walk,’ she’d said to her husband as she’d left. ‘Will you join me?’ He hadn’t answered. She hadn’t expected him to.
<…>
She headed on round the concrete pill-box being usurped by rhododendrons, wincing at the sting of her chilblains. She’d be thirty next month and already her feet were ugly, crooked things, her hands even worse. Veins stood up in her reddened, roughened skin and her engagement ring – a band of stony diamonds that had been in Stephen’s family for two centuries – twisted loosely on her finger.
She thrust her hands in her pockets and kept her head down as the local doctor’s blue Rover pulled up outside the cottage where Mrs Martin was expecting her third child. A victory baby, thought Alice. There were two more due in the village.
She heard the doctor grunting and cursing as he heaved himself out of the car. He’d lost his leg after being taken prisoner at Dunkirk and a stab of self-reproach – don’t whinge about chilblains – spurred her on to the Gate Lodge where Oakbourne Hall, occupying the one sheltered spot for acres around, lay before her.
At dusk, for a few fleeting moments, she could almost persuade herself there had been no war. The gathering darkness hid the empty oil drums dumped under the shrubbery and the sandbags, split and soggy, spilling out all over the terraces. The outlines of the Nissen huts looked almost bucolic, barns for sheltering sheep.
Then a light came on in her husband’s study.
During all those nights of black-out and appalling anxiety she had longed for this, to come home to a house joyously lit-up with her husband, safe at his desk, waiting for her. Yet still she delayed, leaning back against the crumbling gate pillar, bashed to bits by the army trucks that for five years had rolled in and out of the requisitioned estate.
Lights too were on in the Gate Lodge and she could see into the kitchen where Mrs. Harris was standing by the sink, her husband by her side helping with the drying up. Their only son, Ross, had returned after three years on the Arctic convoys. But he was ‘in bits’, Alice’s housekeeper, Mrs. Green, had told her. ‘Just sits by the fire, saying he can’t get warm.’
Three years, thought Alice. Three years of desperation and worry for his parents, missing the youth growing into a man, aching for his loving presence and now… She stopped herself.
Юлия Цветянская
Сара Харди. Огороженный сад
Есть на свете страшные тайны, о которых лучше молчать. Великобритания 1946 года была страной, где молчали все. Молчали об увиденном во время войны, о том, как они всё это допустили, о том, чего боялись. В те горькие годы противостояния и разлук оставалось лишь утешаться сентиментальным рефреном: «Мы встретимся снова».
И вот мы снова встретились, подумала Алиса Рейн, когда ветер с Северного моря наотмашь ударил её по лицу. Мы встретились, только чтобы осознать, что нам нечего сказать друг другу.
Она отбросила прядь со лба и оглянулась на солончаки. Начинался прилив, ручей сердито вздулся, и ей захотелось утечь вслед за ним в море. Всё лучше, чем возвращаться домой. Однако пора было идти обратно — её и так не было дома уже более трёх часов. Она двинулась вперёд по неверной тропинке и вышла в переулок, ведущий к Окборн-холлу.
— Я пройдусь, пожалуй, — сказала она мужу, когда уходила, — присоединишься?
Он не отозвался — но она и не ждала ответа.
<…>
Она обогнула бетонный дот, сдавшийся под натиском зарослей рододендронов, вздрагивающих от прикосновений её обмороженных пальцев. Через месяц ей исполнится тридцать — всего лишь тридцать, а стопы её уже были искривлены, как у старухи, руки и того хуже: кожа на них покраснела и огрубела, вены вздулись, а кольцо — обручальное кольцо с рядом бриллиантовых камешков, принадлежавшее семье Стивена вот уже два столетия, — свободно болталось на пальце.
Она спрятала руки в карманы и опустила голову, завидев синий «Ровер» местного доктора. Машина подъехала к дому, где жила миссис Мартин — она ждала третьего ребёнка. Дитя победы, подумала Алиса. В деревне таких было ещё двое.
Она услышала, как доктор ворчит и чертыхается, выбираясь из машины: в Дюнкерке он попал в плен и потерял ногу. Устыдившись своего нытья из-за обмороженных пальцев, она поспешила к Гейт-Лодж, где и расположился Окборн-холл — на единственном защищённом во всей округе месте.
В надвигающемся сумраке на несколько мгновений она вдруг почти смогла убедить себя, что войны не было. Сгущающаяся тьма скрыла пустые бочки из-под топлива, разбросанные по кустам, разорванные мешки с сырым песком, рассыпавшимся по террасам, а очертания хижин Ниссена (1) выглядели сейчас почти пасторально — загоны для овец, не иначе.
В кабинете её мужа загорелся свет.
В те наполненные тревогой ночи, когда отключали электричество, как же страстно она желала вернуться в залитый светом дом, где муж, живой и невредимый, ждал бы её за столом! Но сейчас она почему-то медлила, прислонившись к крошащемуся воротному столбу, разбитому военными грузовиками, что в течение пяти лет курсировали туда-сюда по реквизированному имению.
В Гейт-Лодж тоже горел свет, и она видела отсюда, как на кухне миссис Харрис хлопочет у раковины, а мистер Харрис помогает ей вытирать посуду. Их единственный сын, Росс, вернулся после трёх лет арктических конвоев (2). Но он был «вдребезги», как выразилась миссис Грин, экономка Алисы. «Всё сидит у огня и твердит, что не может согреться».
Три года, подумала Алиса. Три года родители провели в отчаянии и тревоге, не видя взросление сына, его превращение в мужчину, тоскуя по нему, а теперь… Хватит об этом, одёрнула она себя.
1. Хижина Ниссена — тип сборного полукруглого строения с каркасом из гофрированной стали, который использовался в различном качестве в период Первой и Второй мировых войн.
2. Арктические конвои — конвои, доставлявшие в СССР грузы по ленд-лизу во время Второй мировой войны. Отправлялись из портов Англии и Шотландии через бассейн Атлантического и моря бассейна Северного Ледовитого океанов в Архангельск и Мурманск. Проход конвоев сопровождался группой прикрытия с упорными боями британского и немецкого флотов.
Евгения Бербушенко
Некоторые вещи слишком страшны, чтобы о них говорить, и в 1946 году в Британии многие хранили молчание. Что ты видел во время войны, кого поддерживал, чего до сих пор боишься — все оставалось невысказанным. Все эти горькие годы вражды и разлуки ты подбадривал себя, повторяя, как припев из песни: «Мы снова будем вместе». «И вот мы снова вместе», — думала Элис Райн, ветер порывами налетал с Северного моря, бил в лицо. Мы встретились снова только для того, чтобы понять: мы ничего не можем сказать друг другу.
Она откинула волосы с глаз и посмотрела назад, на лежавшее за болотистым берегом море. Был прилив, ручей разлился и сердито шумел. Хотелось идти вдоль ручья, к морю, куда угодно, только не домой. Но ее не было уже больше трех часов, медлить больше было нельзя. Она выбралась на дамбу и пошла по проулку, который вел к Окборн Холлу.
«Просто прогуляюсь, — сказала она мужу, уходя. — Присоединишься?» Он не ответил, а она и не ждала ответа.
Она обошла бетонный ДОТ, заросший рододендроном, поморщилась от боли: жгло обмороженную кожу. Ей будет тридцать в следующем месяце, а ее ступни уже изуродованы, как у старухи. Руки еще хуже. Вены проступают сквозь огрубевшую, покрасневшую кожу, обручальное кольцо теперь болтается на пальце. Это кольцо — полоска металла с крупными бриллиантами — передавалось двести лет в семье Стефана из поколения в поколение.
Элис засунула руки в карманы и, не поднимая головы, прошла мимо синего ровера. Местный доктор приехал к миссис Мартин, она ждала третьего ребенка. «Дитя победы», — подумала Элис. В деревне вскоре должны были появиться на свет еще двое.
Она слышала, как доктор кряхтит и ругается, выбираясь из машины. Он потерял ногу во время операции под Дюнкерком. А она еще ноет из-за обморожений — укор совести заставил Элис прибавить шагу, и она вышла к Гейт Лодж. Отсюда уже было видно Окборн Холл, единственное защищенное место на акры вокруг.
На закате на несколько кратких мгновений ей почти удавалось убедить себя, что никакой войны не было. Сгущающаяся мгла скрывала разбросанные под кустами бочки из-под топлива и мешки с песком, рваные и промокшие, лежавшие повсюду на террасах. Даже в очертаниях временных армейских бараков было что-то буколическое — загоны для овец, и только.
Потом зажегся свет в кабинете мужа. Все эти ночи, наполненные бесконечной тревогой и тьмой из-за светомаскировки, она ждала именно этого: вернуться домой, увидеть радостно светящиеся окна, мужа, ожидающего ее в безопасности за своим столом. И все же она медлила, прислонившись к полуразрушенной стойке ворот, разбитой армейскими грузовиками, которые пять лет ездили туда-сюда через ворота реквизированного имения.
В Гейт Лодж тоже горел свет. Сквозь окно было видно миссис Харрис, она стояла у мойки, а муж помогал ей вытирать посуду. Их единственный сын Росс вернулся после трех лет на арктических конвоях. Он был «совершенно разбит», как сказала Элис ее экономка миссис Грин. «Просто сидит у огня и говорит, что никак не может согреться».
Три года, подумала Элис. Три года его родители ждали в отчаянии и страхе, не видели, как их сын превратился из юноши в мужчину, тосковали по нему, а теперь… Элис оборвала себя.
Ольга Токарева
Сара Харди. Закрытый сад
Есть тайны столь тяжкие, что ими не поделиться, и в 1946 году почти каждому британцу было о чем молчать. Об увиденном и дозволенном на войне, о непроходящем страхе не говорили. Из пучины тех мрачных лет борьбы и разлуки выныривали благодаря чувствам, повторяя рефреном слова «мы еще встретимся». И мы в самом деле встретились, подумала Элис Рейн, стоя лицом к порывистому ветру, дующему с Северного моря. Вот только оказалось, что нам нечего друг другу сказать.
Смахнув волосы с глаз, она оглянулась на береговую полосу. Прилив заполнил протоку бурлящими водами, и Элис потянуло спуститься по ней в море. Все что угодно, лишь бы не возвращаться домой. Но уже прошло больше трех часов. Ей нельзя было сильно задерживаться. Она зашагала по тропе вдоль плотины, а затем по дороге, ведущей обратно к поместью Оукборн-Холл.
— Я немного прогуляюсь. Пойдешь со мной? — спросила она мужа перед выходом.
Как она и ожидала, он не ответил.
<…>
Она обогнула поросший рододендроном бетонный дот, морщась от покалывания в обмороженных стопах. Через месяц ей исполнится тридцать, а ее пальцы ног уже безобразно искривились. Руки выглядели еще хуже: на красноватой шершавой коже вздувались вены; усыпанное крупными бриллиантами обручальное кольцо, принадлежащее семье Стивена уже два столетия, едва не сваливалось с пальца.
Она спрятала руки в карманы и опустила голову, когда к дому миссис Мартин подъехал на своем синем «Ровере» местный доктор. Хозяйка дома ждала третьего ребенка. Дитя победы, подумала Элис. В деревне таких было еще два.
Она услышала, как доктор, ругаясь и пыхтя, с трудом вылез из машины. Он попал в плен под Дюнкерком и остался без ноги. Не ной из-за обморожения, услышала она голос совести и поспешила к дому привратника, за которым на несколько акров раскинулось скрытое оградой поместье Оукборн-Холл.
В сумерках ей почти удавалось на мгновение убедить себя в том, что не было никакой войны. Сгущающаяся темнота заслоняла собой брошенные под кустами бочки из-под нефти и рваные, отсыревшие мешки с песком, содержимое которых усыпало террасы. Силуэты хижин Ниссена становились похожими на загоны для овец и практически сливались с деревенским пейзажем.
В кабинете ее мужа загорелся свет.
Все те ночи без света, наполненные мучительной тревогой, она мечтала, чтобы по возвращении домой ее встретили радостные огни в окнах и муж, находящийся в безопасности за своим рабочим столом. Однако сейчас она медлила, прислонившись спиной к осыпающейся колонне ворот, разбитой военными грузовиками, которые на протяжении пяти лет проезжали по конфискованной территории поместья.
Свет горел и в доме привратника. Элис видела в окне кухни, как миссис Харрис моет посуду, а ее супруг помогает вытирать тарелки. Их единственный сын, Росс, вернулся домой после трех лет службы в арктических конвоях. По словам миссис Грин, экономки, он был «сам не свой».
— Сидит целыми днями у камина и говорит, что не может согреться.
Три года, подумала Элис. Три года отчаяния и тревоги за его родителей, не увидевших, как юноша превратился в мужчину, тоскующих по его теплу, а теперь… Она одернула себя.
Евгений Королёв
Сара Харди. Сад, обнесённый стеной
Есть тайны, слишком страшные, чтобы о них говорить. В 1946 году Британия была страной, где большинство людей молчало. Что ты видел во время войны, что принимал, чего по-прежнему боялся, оставалось невысказанным. В те горькие годы войны и разлуки ты поддерживал свой дух, напевая «Мы снова встретимся». И мы действительно снова встретились, думала Алиса Рейн, пока ветер, налетавший с Северного моря, хлестал её по лицу. И обнаружили, что нам нечего сказать друг другу.
Отбросив волосы с лица, она поглядела назад, за солёные топи. Было время прилива, вода в бухте поднялась и яростно кипела. Ей захотелось дойти вдоль бухты до моря. Всё лучше, чем возвращаться домой. Но её и так не было уже три часа; она не могла больше тянуть с возвращением. И она двинулась по насыпи, а потом по тропинке, которая привела её обратно в Окборн Холл.
«Пойду немного прогуляюсь», — сказала она, уходя, мужу. — Пойдёшь со мной?» Он не ответил, да она и не ждала ответа.
<…>
Она обогнула бетонный дот, оккупированный рододендронами, морщась от боли в своих обмороженных ногах. В следующем месяце ей должно было исполниться тридцать, а на её ноги страшно было смотреть. А руки были ещё хуже. Красная загрубелая кожа, вздувшиеся вены, а обручальное кольцо, покрытое крупными бриллиантами — семья Стивена владела им лет двести — свободно болтается на пальце.
Она сунула руки в карманы и опустила лицо, увидев, что синий «Ровер» местного доктора остановился у дома миссис Мартин, ожидавшей третьего ребёнка. Дитя победы, подумала Алиса. В деревне на подходе были ещё двое.
Она услышала, как доктор кряхтит и чертыхается, извлекая себя из машины. Он потерял ногу, когда попал в плен в Дюнкерке. Укол стыда — а ты хнычешь, что ноги обморозила, — погнал её к воротам, откуда перед ней открылся Окборн Холл. Он занимал единственное укрытое место в округе.
В сумерках на несколько мгновений ей почти удалось поверить, что не было никакой войны. Сгущавшаяся темнота скрывала пустые бочки из-под горючего, сваленные в кустарнике, и мешки с песком, рваные и пропитанные водой, рассыпанные везде по склонам. Силуэты армейских ангаров из профлиста выглядели почти пасторально: убежища для овец.
Зажёгся свет в кабинете мужа.
Как она жаждала, всеми этими ночами, с затемнением и снедающей тревогой, — просто прийти домой, в дом, где горит приветливый свет, зажжённый её мужем, а он сам, целый и невредимый, ждёт её. Она ещё помедлила, прислонившись к столбу ворот, осыпавшемуся каменной крошкой: пять лет армейские грузовики въезжали и выезжали через ворота реквизированного имения.
В домике привратника тоже горел свет, и она увидела через окно кухни миссис Харрис у раковины и рядом её мужа, помогавшего ей вытирать посуду. Их единственный сын, Росс, вернулся после трёх лет, проведённых в арктических конвоях. Но от него мало что осталось, сказала Алисе её экономка миссис Грин. «Всё сидит у огня и говорит, что не может согреться».
Три года, подумала Алиса. Три года его родители провели в тревоге и отчаянии, в тоске по его любви, по нему — юноше, становящемуся мужчиной, а теперь… Она оборвала эту мысль.