Летом 2021 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в осеннюю мастерскую ««Страшно перечесть…»: как дописать и отредактировать свой текст» Елены Холмогоровой. Представляем работы стипендиатов.
Конкурсное задание
Пришлите краткое описание своего замысла, а также небольшой фрагмент (не более 3 000 знаков с пробелами).
Владимир Высоковских
Баклажка. Повесть. Фрагмент
— А, Читель, — заговорил Глава с трудом и делая паузы, — пришел? Хорошо. Я болен. Скоро конец. Ты Глава. Они дети. Надо учить. Там, — кивнул он на нижнюю полку шкафа, — читай.
Я пощупал его лоб. Горячий. Но откуда здесь лекарства? Да я и не врач. А вдруг он заразный? Отдернув руку, подошел к шкафу. Увидел внизу стопку тетрадок.
— Ты бери, — разрешил Глава.
До вечера сидел, разбирал карандашные записи в староцерковном стиле. Будто старообрядец писал, типа Агафьи Лыковой из «Таежного тупика». Я сделал несколько выписок. Вот они:
«Без духовного окормления трудно противостоять страстям. После порушения нашей уральской общины я искал место молиться с чистым сердцем, а попал к людям, у которых нет христианских настроений. Отгорожены они от соблазнов и искушений мирской суеты, это благое. Живут общиной, но не ведают уз семейных и немало немощных ребеночков. Мрут нещадно. Милостью Божию зимой по льду реки дошел до райцентра, просил учителей. Не дело, когда в середине двадцатого века люди не ведают грамоты. Бедна речь у них, словно дети…
Господь внял молитвам, послал учителя. Я глаголил: учи всех страждущих. Что за напасть у них с памятью? За год только половина учеников выучила буквы, и лишь трое читают по слогам. Да и сам учитель оказался нестоек. К лету стал неотличим от окружающих, тоже все забыл. Осенью оставил затею со школой, способных читать не осталось вовсе…
Денно и нощно молюсь за улучшение быта. Собрал крепких мужиков, учил складывать сруб избы, а то жили в землянках. Тогда молодой еще был. Сходил, и по льду привезли машину стройматериалов, уговорил принять в оплату шкурки. Напомнил об обещании присылать учителей мужеского пола. От них дети крепкие, вот и толк. Село преобразилось, я назвал его Баклагой. Бакты — родной южноуральский хребет, Лаг — лагерь, как иначе назовешь это селение…
Тридцать лет уже печалюсь: отчего они слабы разумом? И я многое забыл, вот записываю, что еще осталось в памяти. Досе в здравом уме, но пишу с трудом. Чем я отличен от других? Что влияет на них и не влияет на меня? Может: 1) еда, я-то не ем мясного, не пью молоко; 2) они заражены давно, болезнь по наследству; 3) заболевание передается при сношениях; я единственный, кто держит обет воздержания; 4) что-то в округе давит на их головы снаружи. Грехи наши тяжкие…
Они обречены, с каждым днем все больше забывают. Благодетель небесный подсказал: не дай распространить заразу дальше. Больше никакого сношения с миром. В этом твое испытание. О, Господи, прости немощных раб Твоих…
У баклажцев много украшений, остатки сокровищ потомков Чингисхана. Не ведают, что жизнь наша не ради побрякушек, но ради деятельной любви, как исповедовали ревнители древлецерковного благочестия. Проклятие наложено на те бесовские сокровища. Вот и вымерли потомки воинов-кочевников, а теперь в беде поселение бывших старообрядцев. Верю, жили они здесь когда-то. Среди чурочек для растопки нашел я остатки нашей иконы Христофора-Псеглавца, того, что с песьей главою. За то и пришла кара вероотступникам…»
Елена Антар
Любопытство кошку сгубило. Повесть. Фрагмент
Леха не помнил, где ему дали листовку. «Только три дня! Эксклюзивное шоу!» — гласила та, и Лехе даже захотелось ей верить.
— Ну что, Аделаида Викторовна, сходим в цирк? — весело спросил он квартирную хозяйку, заходя на кухню.
Аделаида Викторовна, полная квашневатая женщина лет пятидесяти пяти, сидела на низеньком стуле и тяжело дышала, обмахиваясь полой фартука. Она только что вернулась с улицы и теперь страдала, не в силах отдышаться. Аделаида Викторовна мрачно посмотрела на Леху, похожего после прохладного душа на чисто вымытую ушную раковину.
— Иди ты-ы, — басом протянула она.
Леха засмеялся. А что, неплохая, в общем-то, затея, этот ваш цирк. Леха жил в этом захолустье, конечно, временно, но уже чуть не выл со скуки. Он привык к большому городу с его суетой, толчеей, неприветливыми, ко всему равнодушными людьми. Сюда его привело наследство. Скольки-то-юродная бабушка, о которой он впервые узнал после ее смерти, оставила ему однушку в развалюхе, больше похожей на сарай, нежели на приличный дом. И все же это деньги, а деньги, как известно, везде пахнут одинаково.
Леха думал, что ему удастся скинуть дела на какого-нибудь шустрого риелтора или адвоката, а лучше на них обоих, но не получилось. Просто потому, что здесь не было ни того ни другого. А в квартире, доставшейся по наследству, забаррикадировался какой-то ушлый мужик с хитрыми алкогольно-синими глазками, уверявший, что он тут живет по договору, а договоры надо исполнять. Разборки — это так утомительно. И Леха, думавший, что проведет в городке от силы неделю-другую, неожиданно засел здесь вот уже на целый месяц. И весь этот месяц он изнывал от скуки, ибо сеть здесь ловила плохо, а по улицам наравне с людьми ходили гуси.
Была здесь и своя признанная красавица, Аля. Она до дыр залистала модные журналы, сидя на трехногой табуретке в аптечном ларьке, и только изредка отвлекалась на то, чтобы кинуть страждущим блистеры аспирина. На стене у нее висел плакат: «ПОКУПАЙТЕ КРУЖКИ ЭСМАРХА. КРУЖКА ЭСМАРХА — МАСТ ХЭВ В КАЖДОМ ДОМЕ».
После появления плаката злосчастную кружку купили только алкоголик дядя Вася, зачарованный словом «кружка», и Петенька, зачарованный Алей. Впрочем, Але ничто человеческое не было чуждо, она тоже хотела любви, и раз в месяц, после получки на заводе, где трудился Петя, она оправляла рюшечки на декольте и, пару раз пшикнувшись французской туалетной водой, выписанной по каталогу, выходила в свет рядом со счастливым Петенькой. Он вел ее в кино, потом в местный общепит, где покупал ей мороженое или стаканчик вина, и, если кино было хорошим, а вино — сладким, Аля, смущенно отвернувшись, позволяла Петеньке на долю секунды припасть губами к ее надушенному каталожной водой декольте. Потом он получал традиционную пощечину, и оба, взбодрённые встречей, расставались до следующей получки. Аля скрывалась за скрипучей дверью подъезда, а чрезвычайно довольный своей мужской силой Петенька гордо шагал по улице.
Как раз сейчас он проходил под окнами Лехи. И Леха, оставив надежду поговорить с Аделаидой Викторовной, окликнул Петю.