Москва встретила хмурым июньским утром.
Стеклянная дверь за их спинами ещё продолжала мотаться взад-вперёд, когда Вика многозначительно спросила:
— Чувствуешь?
Марина непонимающе посмотрела на подругу.
— Говорю: чувствуешь, как здесь пахнет?
Только что замершую дверь с силой толкнули, и на Марину пахнуло кислым запахом человеческих тел, которые несколько суток мариновались в спёртом воздухе плацкартных вагонов.
— Как?
— Глупая, это же — Москва! Здесь пахнет успехом!
— А-а, — неуверенно протянула Марина. Порыв тёплого ветерка донёс из торчавшей неподалёку закусочной на колёсах ароматы шаурмы и хот-догов.
— Что за настроение? Нет, подруга, так не пойдёт… Знаешь, почему москвичи такие успешные?
Марина посмотрела на таджиков в оранжевых жилетах, заметавших в совок бумажные обрывки с заплёванного асфальта.
— Почему?
— Потому что они — целеустремлённые! Мы — в Москве, перед нами открыты все дороги. Так что, выше нос — и вперёд, к успеху!
Вика поправила солнцезащитные очки, которые нацепила сразу же, как сошла с поезда, выбросила перед собой руку, демонстрируя безупречный маникюр на красивых длинных пальцах, и закричала:
— Молодой человек, молодой человек, вы нам не поможете?
— Ты со мной? — обратилась она уже к Марине.
— Нет, Вик, ты иди. А я сама, на метро.
— Тогда давай, Мариш. На созвоне.
Одной рукой катя за собой сиреневый чемоданчик, а другой продолжая махать смуглому парню в сером пиджаке и полосатом галстуке, Вика бодро зацокала в сторону автомобильной стоянки.
В вагоне метро была давка, прямо как в их автобусе до областного центра. Несколько раз к Марине прижимались. Она пыталась аккуратно отстраниться, без фанатизма — чтобы никто не догадался, что она приезжая. Марина читала, что такое в порядке вещей: многие мужики пользуются подходящей обстановкой и не упускают случая будто бы случайно потрогать задницу — москвички уже и внимания на это не обращают.
Клиника микрохирургии глаза оказалась обнесённой сплошной бетонной стеной, и пройти на её территорию можно было только через будку пропускного пункта.
— Ты куда? — спросил охранник, посмотрев на Марину сверху вниз.
— Мне надо. Очень, — дрожащим голосом пролепетала она.
— Пропуск есть?
— Нету… Но мне очень надо увидеть главного хирурга, спросить…
— Нет пропуска — нечего здесь шастать, иди отсюдова, — прервал её охранник, опуская окно.
— …можно ли бесплатно сделать операцию моей маме… она у меня совсем ослепла… — Марина окончательно смешалась, поняв, что говорит сама с собой — охранник давно уже забыл о её существовании.
И вдруг сильно, просто нестерпимо захотелось услышать мамин голос. Марина протянула руку к заднему карману — китайского смартфона там не было. Вместе с лежавшей в чехле банковской картой с пятью тысячами на обратный билет. На всякий случай она порылась в наплечной сумке, хотя всё уже поняла: кого-то из тех, кто прижимался к ней в толчее, интересовала вовсе не её тощая задница.
Марина не запомнила, как снова спустилась в метро, доехала до Комсомольской. Побродив какое-то время, она поняла, что это — не тот вокзал, и ноги понесли её в подземный переход — они откуда-то сами знали дорогу.
Но не дойдя до конца перехода, Марина свернула вправо, поднялась по ступенькам и оказалась на узкой площади с клумбами и фонтанами, разделявшей Ленинградский и Казанский вокзалы. Почти все скамейки были заняты бомжами, но Марина нашла свободную и рухнула на неё, как подкошенная. Идти куда-то ещё не было никаких сил. «Останусь здесь, — безучастно подумала она, закрывая глаза. — И будь, что будет» …
— Вот ты где, — услышала Марина знакомый голос. — На звонки не отвечаешь. Я весь Казанский оббегала. Мы уже с Мариком уезжать хотели, но я решила сюда добежать… Тебе чего в больнице-то сказали? Впрочем, неважно. У Марика куча знакомых, он уже позвонил кому надо, всё на мази, маму твою проведут по бесплатной квоте. Вставай, чего расселась, пошли…
— У меня телефон украли. И карточку с деньгами. И в клинику охранники не пустили… — Марина впервые за день дала волю своим чувствам — и те хлынули наружу неудержимым потоком слёз.
— Ты чего? — растерялась Вика. — Дурочка моя, ты разве забыла, где мы? Мы же в Москве, а Москва слезам не верит, забыла, да?.. Подумаешь, телефон, карта… Да мы с тобой скоро знаешь, как заживём?
Коренные москвичи на соседних скамейках, они же — по совместительству — местные бомжи, перестали разливать водку и притихли, проявляя деликатность… Марина хотела сказать, что это всё ерунда: и китайский смартфон, и пять тысяч рублей, и московское метро, и больничная охрана… не поэтому совсем она плачет. Главное — это… это… у неё никак не получалось сформулировать, что же главное.
— Да ты у меня, Мариш, я смотрю, совсем расклеилась… Хорошо, что я тебя нашла.
— Ы-а-а, — закивала Марина, соглашаясь с Викой.
Поток слёз не иссякал, всхлипы мешали произносить слова, но Марина отчаянно пыталась сформулировать то, что было сейчас на душе. Почему-то это казалось ей очень важным.
— Каже мне…
— Что? — не поняла Вика.
— Как же мне было плохо… одной… в этой твоей Москве.