Катя платит за Колю уже два года, но так, чтобы об этом никто не знал. Коля рассеянно поправляет узел галстука, тянет пластиковую карту официантке, вводит пин. Официантка мотает на палец белокурый локон, легонько вздыхает и уходит.
― Милая девочка. Сто рублей на чай найдется?
Катя долго роется в сумке и протягивает смятый полтинник.
― А ещё нету? Некрасиво же как-то.
Катя поднимает взгляд и белки её глаз розовеют от крови.
― Ладно, тогда не надо.
Коля встает с места, запихивает купюру в боковой карман пиджака, помогает Кате одеться, распахивает перед ней двери, кричит через весь зал глубоко и бодро: «Всего доброго!» Белокурая официантка толкает в бок бармена:
― И как эта мышь такого красавца охомутала.
Улица пахнет весной и пылью. Коля причитает:
― На две с половиной насидели. Скинешь на карту? У меня ведь совсем ничего нет, в магазин ещё на неделе ходил.
― Только бельгийский стаут из дубовой бочки помню.
― Ну вкусно же было? Ты тоже пила.
Возразить и нечего.
***
Душным вечером, под небесами винного оттенка, у распахнутого балконного окна, Катя, приподнимаясь на цыпочки и возвращаясь на пятки, вскрывает душу. Протокол вскрытия фиксирует осоловевшая, приподнято-добродушная подруга.
― За неделю до расставания поняла ― родинки на его левой лопатке выстроились в созвездие Персея. Не весь Персей, конечно, стопа-бедро-плечо. Головы нет ни своей, ни Горгоны. Да и самого Персея нет на небе в мае, скрылся за горизонтом Персей.
Подруга кивает, чпокает винным горлышком, наливает себе и Кате.
― И ведь скучаешь по всякой ерундистике. В возрасте Христа, а все тот же праздничный блондинчик. Спина безволосая, желтоватая, только выше созвездия два волоска отрастают упрямо. Он все ерепенится ― вырви, кошмар какой. Потянешь пинцетом и выходят, чуть темноватые у корня. Положишь к нему на коленку в шутку, он вспыхнет, стряхнет.
― А теперь что?
― Верни, что на свадьбу дарили, говорит. Пятьдесят тысяч родители давали, говорит.
― А ты?
― А я ― если нуждаешься, возьми себе кольца. Он ни в какую, это же подарок, как можно. Потом заезжал за вещами, молча забрал и уехал.
Подруга таращит глаза, мгновенно трезвея.
― Дело понятное, творческий поиск. Когда все профукает, попросит ещё. Не дам.
***
Катя рисует портреты. Всякая пошлость, но заказов много, и Катя не жалуется. Месяц прожила бок о бок с замгубернатора, осанисто несущим ордена и аксельбанты на фоне пышных облаков.
― У тебя Екатерининский орден рядом с Ленинским висит, ― бросал через плечо Коля по пути на кухню.
― Господа так заказать изволили-с.
― Меня б нарисовала лучше. Вот как есть хорош. Только часы наручные швейцарские хочу, достала китайщина эта.
Катя мешает белый с черным, и за спиной замгубернатора начинается гроза.
***
Крутится у зеркала, тянет носок вперед, довольно прицокивает языком — чулки великолепны. Стройные ноги с вертикалью черной полосы — те самые прямые, чья встреча невозможна. Открывает шкаф, нетерпеливо листает плечики, выуживает платье. Раздевает вешалку, надевает на себя, неловко шерудит по спине — бегунок замка убегает, не дается неловким пальцам. Вздыхает, замедляется, оп — предатель бегунок пойман и исправно выполняет свои обязанности. Разворот на носках, шаг на кровать, вытянутые руки вверх — обувная коробка летит в объятья прямиком со шкафа. Одно движение, и лодочки на месте. Узкая полоска зеркала выхватывает глаза — серые, туманные, косые от слежки за кисточкой туши. Зеркало отдаляется, и взгляд упирается в поросший черной щетиной подбородок. Зеркало падает на пол и дает паутину трещин по центру.
Андрей вышагивает на каблуках в поисках веника. Вот же, под раковиной, Катя опять переложила. Андрей наклоняется вдвое и сметает осколки в пластиковую пасть совка. Металлическое копошение в замке, шаг через порог, в дверном проеме появляется Катя.
― Наконец это платье хоть кто-то носит.
Андрей прикрывает щетину веером. Гостиная, которую Катя использует как мастерскую, теперь все больше напоминает гримерную. При переезде Андрей взял самое необходимое ― пять боа из розовых перьев, павлиний хвост в резной вазе, а что лежит в коробке, обтянутой красным атласом, Кате лучше не знать.
***
После поцелуев лицо Кати похоже на поле битвы ― рот, как воронка исполинской бомбы в окружении кровавых, расходящихся концентрическими кругами, сгустков.
― На ужин у нас помада, ― выдыхает Андрей, поправляя бретельку на плече.
Месяц назад, в белом поло и джинсах, он глядел на новый дядюшкин портрет, хвалил цветопередачу и морщился от аксельбантов, а потом спросил телефон художницы.
― Хоть графа из тебя сделает, хоть генсека, ― похохатывал замгубернатора, диктуя номер.
― Хоть графиню, хоть графин, ― ответил Андрей, на ходу переодевая щекотную правду в шутку.
Встречу назначили заранее, тем более удивителен вид Кати ― заспанные веки, лежалая пижама, на одной ниточке висящий, обветшалый помпон на носке домашней тапки. За спиной Кати такая же неустроенная, наспех прибранная, бестолковая жизнь.
― Обычно по фото заказывают. Халтура, конечно, но сидеть на месте у людей времени нет.
― Я в ванной переоденусь, где здесь?
Строгие складки юбки чуть выше колена, гольфы, круглоносые туфли с ремешком вокруг тощей лодыжки. Отложной, сверкающий смирением воротничок. Катя молча таращится на Андрея.
― А фоном Нойбергский монастырь нарисуешь, можно? ― тычет в нос смартфоном со страничкой Википедии.
Да можно, конечно. Тебе можно все.
***
Коля приезжает забрать вещи: полное собрание сочинений того и неполное собрание сочинений этого, коллекция пивных бутылок на пыльной полке ― не хлам, а крафт, тридцать три рубашки с пожелтевшими манжетами, несколько книжек самиздата, на корешках ― отец, лучший друг, Колин психотерапевт.
― Ну и графомания, кто так вообще пишет, ― каждый раз говорит Коля Кате, но авторов благодарит и желает творческих успехов.
На книжке отца ― фото лет на пятнадцать моложе, большой город вместо райцентра, узкие джинсы, очки, плотоядные губы. Все начинается так: «Сексуально озабоченный молодой человек выхватывает взглядом тоненькую девичью фигурку». Книжка друга ― черный томик с серебристым тиснением, гроб для сигаретных огней и разочарования. Проза, ставшая в позу. В книжке психотерапевта ― очень плохие стихи, змеевидная роза на обложке обвивает револьвер, лежащий как снулая рыба. Захватив двумя пальцами корешок, Коля откладывает книгу в сторону:
― Можешь оставить, дарю.
Стихи самого Коли были дивными, но давно и безнадежно брошенными.
― Ну ни хрена себе, это для кого ты так выряжаться стала? ― В руках Коли сверкает лаком непристойно-малиновая туфля.
Сорок третий против Катиного тридцать шестого, впрочем, боа на вешалке Коля тоже не замечает.
***
Катя рисует Андрея третий месяц. Первое время он появлялся в шесть утра, сообщал, что ещё не ложился, заходил в ванную, собирал волосы в хвост, натягивал костюмчик для воскресной школы, садился, сложив руки на коленях. Высидев час неподвижно, ронял голову на белый воротничок, дергался, опять пытался не двигаться, минуту спустя снова безвольно повисал головой.
― Хочешь приляг, поспи.
На узкой софе ноги некуда деть, разве что свернуться калачиком. Веки смежаются тут же, приходят сны. С открытой балконной двери тянет майской прохладой, выше гольфов бегут колючие мурашки. Катя укрывает Андрея покрывалом. Пока назойливый солнечный луч не расплавит лицо нестерпимым теплом и светом, он спит.
― Неудобно как-то получилось, ― говорит Андрей, открывая слипшиеся от туши ресницы.
Катя не может спать. Дни за работой ― какой-то директор в горностаевой мантии, на фоне долина с дымящей трубой завода. Ночи в смартфоне ― вдруг напишет, чего там, когда. Опускает веки и чудится, как трет на терке глазные яблоки. Потом забытье, безотрадно-короткое. В половину пятого сна нет как нет, орут бесстыжие птицы, трещит голова. Спустя пару недель солнечный луч не может добраться до Андрея и сверлит, разочарованный, затылок и голую спину Кати, сидящей на нем.
***
Коля знает, дело в новом любовнике Кати, ведь таких, как Коля, просто не бросают. Еще в январе ее видели с каким-то прохвостом, но Коля не верил в такую подлость. Да в конце концов, он же не ревнивый. Вот иллюстраторша из Москвы присылает видео с лекции именитого философа. Гундеж бородача сопровождает приглашение: «Отмотай на пятнадцатую минуту, там я в зале». Коля послушно перематывает ― и правда, сидит, подточенная молью лисица. Зовет Катю, показывает ― ну а что, честность превыше всего.
― Девица попроще прислала бы себя топлес. ― Катя смеётся, невольно сжимая кулаки.
― Правда, что ли? ― переспрашивает Коля с блеском в глазах.
Докторша из Норильска рекомендует глазные капли, школьница из Ханты-Мансийска играет для Коли на скрипке, бездельнице из Новосибирска он рассказывает сны. Коле снится, что он рыцарь, конь его верен, а вера в Иисуса крепка. Коле снится, как он пьёт водку в эмигрантском кафе и бранит красных. Коле снится, что текучая, клубящаяся тьма поглотила его без остатка, а затем вспыхнула и превратила в камень. Он вскрикивает во сне, и Катя долго гладит его голову, приговаривая:
― Спи, мой хороший.
***
Лето в семь вечера еще безоблачно и голубо. После долгого дня неотложных, ничего не значащих дел Катя снова в квартире. Коля отменяет уже третий визит в загс, страшно занят, да и пошлину платить некогда как-то, то одно, то другое. Кто-то из подружек советует Кате подавать исковое в мировой, Кате неловко, но выхода нет. Теперь дело сделано, и Катя открывает входную дверь с легким танцем ― в этом вальсе ведет она.
Катя встречает пустоту. Следы возни, обувные коробки потрошками наружу, шифоньер опустел, цирк уехал. На полу у софы голубая сережка-кисточка шепчет: «Пока, Андрей». Катя ложится на пол и глядит в потолок, двигаться невозможно, потому что воздуха больше нет, тут цемент. Тонкая ножка мольберта зовет взглянуть выше, и Катя узнает, что Нойбергский монастырь растворился в небытие так же, как и герой картины.
― Удрал с неоконченной, ― сокрушается Катя под нос.
Пыльные зайчики в углах мастерской вторят Кате, на небо спускаются сумерки, цемент застывает и расходится кракелюром трещин. Катя лежит на полу и ревет.
***
Неделю спустя Катя решает убраться. Завязывает волосы в пучок, мучительно долго елозит тряпкой по горизонталям, сбивает крошку-паучка в укромном уголке. Хаос никак не преобразуется в космос. То тут, то там попадаются Колины вещи ― виниловые пластинки в ожидании так и не купленного проигрывателя, перламутровая запонка с навечно отломанной ножкой, фотография в рамке, спрятанная поверх книг ― Коля в бог весть откуда добытой казачьей форме вытягивает ноги у кладбищенского столика. Катя все просила рассказать, как так вышло, получала в ответ только:
― Искусство, тебе ли не знать.
Теперь с этим кончено, нужно вынести все. Ничего не получилось, потому что место загажено. Земля иссохла родить урожай без конца, ей нужно вздохнуть, пожить для себя. Катя выносит пластинки в тамбур, бьет ладошками по бедрам ― еще чуть-чуть и будет совсем хорошо. Остался шкаф, сундук со сказками. Открывает с опаской. Маленькое черное платье, которое она забросила пару лет назад и снова ожившее с появлением Андрея, теперь безнадежно одиноко. Колины свадебные туфли ― царапнул нос у входа в загс и сокрушался весь вечер. Жестяная коробка, обитая алым атласом, с причудливым золотым замком, ― что в ней хранит Андрей? Катя хоть убей не может вспомнить, и ключ ей никогда не попадался. Бестолково ковыряет ножом со стерильным выражением хирурга. Пробует провернуть замок крестовой отверткой ― мимо. Трясет в руках ― будто пустая, но что-то в ней есть. Когда борьба становится невмоготу, Катя изо всех сил бросает коробку в стену. Крышка с лязгом отходит, но замок еще держится. Катя выламывает его с мясом.
Алые стенки, алое дно. На складках атласа фотокарточка исподом вверх. Крупный, знакомый до тошноты почерк. Читай по слогам: «Люблю». Переверни фото и взгляни Горгоне в глаза ― горошек вуали, красные губы, ненавистная Колина улыбка.
***
Спустя пять лет местный пивовар заказал Кате портрет своей бабушки в костюме феи. Густо накрашенная старуха в золотой раме напоминает мужчину.
Рецензия писателя Дмитрия Данилова:
«Прекрасный рассказ, похожий чем-то на короткометражный фильм. Не на сценарий короткого метра, а на сам фильм — настолько текст ярок, динамичен, кинематографичен. Очень хорошо выстроена структура — чередование небольших эпизодов, каждый из которых связан с одной из двух «муз» Кати — Колей или Андреем. Их образы — несомненная удача рассказа (впрочем, в нём всё — удача). Каждый одновременно мерзок и обаятелен. Образ Кати, как ни странно, не настолько ярок, вернее, не так ярко выписан, но очень хорошо раскрывается через взаимоотношения с Колей и Андреем. Концовка с алой коробкой убийственна и восхитительна. Последний краткий абзац — лучшее завершение, которое можно было придумать для этого текста. Рассказ написан прекрасным языком, автор не допустил ни одной неточности, ни единого стилистического промаха. Я получил огромное читательское удовольствие».
Рецензия критика Валерии Пустовой:
«Рассказ написан, на мой взгляд, безупречно. Ни убавить, ни прибавить. Он написан ярко, но эта яркость не самоцель: все приемы, образы, детали рассказа очень точны, они работают на историю. Нет ничего, что вываливалось бы, торчало.
Рассказ написан экспрессивно, образы будто спрессованы, в них концентрированная энергетика. При этом рассказ развивается именно и только в образах: тут нет места отвлеченным рассуждениям, обобщениям, оценкам и выводам от автора, мы целиком в истории, в картинке, автор удерживает нас в своем художественном «здесь и сейчас», не позволяя отвлечься на рассуждения. И еще не осуждает героев, вы просто показывает их. Это замечательно. Да, иногда картинку кривит иронией — например, образы женщин, преданных Коле. Но эта ирония вычитывается между строк, она не навязана впрямую.
Автор умело играет на смене ракурсов. Коля в рассказах Кати подруге очень хрупкий, удивительный образ, а Коля в кафе обыкновенный эгоист, выпендрежник. Или Андрей — его преображение, слияние с образом-картиной в самом деле ошеломляет. В целом создается впечатление, что Катя унизилась до ремесленничества и в профессии, и в жизни, тогда как ее мужчины заняты изысканной игрой: их жизнь искусство, и кто они сами, трудно разобраться.
Мне очень нравится, что герои-мужчины не однозначны. Да, они жалкие кавалеры. Но в то же время в странностях каждого из них есть определенная привлекательность. Атласный короб Андрея в рассказе можно посчитать символом: Катю привлекает в обоих ее мужчинах недоступность последней разгадки. Непонятно, почему они ведут себя вот так. Непонятно, какие они на самом деле. Они все время выкидывают, чего не ждешь. Скажем, не ждешь, что Андрей сбежит с картиной, а Коля на ходу укажет Кате на ошибку в парадном портрете. При этом нет и идеализации. Ни Катя, ни автор не питают иллюзий насчет героев. Их искаженность показана в мелочах, и это очень наглядно, доходчиво, точно. Скажем, блеск глаз Коли, когда Катя говорит, что поклонница попроще прислала бы себя топлесс. Это очень мелкая подробность, но она многое о Коле говорит.
Единственное, чего я не поняла или не вполне приняла в рассказе, это развязка. Приходит на ум цитата, вошедшая в поговорки, что ларчик просто открывался. Слишком простая отгадка, если только я правильно поняла финальный образ: Коля и Андрей связаны отношениями. Получается, что никакие нюансы психологии ни при чем, личные качества партнеров не играют никакой роли. Ход чуть грубый: свести в финале соперников, показать, что это ни тот, ни другой, а Катя — лишняя. Эффектно, да. Но как-то в лоб, нарочито. Не открывается тут нового понимания, нового восприятия событий рассказа.
В принципе такой финал рассказ не портит. Очень уж детально и оригинально автору удалось изложить распространенную историю любви в одни ворота, отношений с холодным/недоступным партнером. Но мне кажется, более тонкая развязка придала бы рассказу дополнительную глубину. Теперешний же финал глубину закрывает, выбрасывая нас на поверхность очень простых объяснений».