Спина ныла. Матиас посмотрел вниз: Максимка спал, уткнувшись в его бок и положив руки под голову. Рядом на земле лежал сложенный воздушный змей; его крылья подрагивали на ветру.
Ирина с благодарностью улыбнулась и легонько погладила сына по ноге, стараясь не разбудить. Матиас так же молча улыбнулся в ответ. Некоторое время они сидели, потом Максим проснулся и они втроем пошли к морю.
— Видно, здесь у вас не пекут бублики с маком, — сказала Ирина, снимая туфли и погружая ступни в песок. — Придется вам приехать к нам в гости.
Матиас смотрел на море. Вдоль линии прибоя носился Максим, его кеды взметали фонтаны песка, которые тут же сносило ветром.
— Я постараюсь. Но вам будет скучно со мной. Вы очень занята, а я буду только мешаться.
Он замялся.
— Простите, мой русский не очень хороший. Так говорят?
Она рассмеялась:
— Бросьте извиняться за свой русский, нормальный он. Лучше, чем мой латышский. Приезжайте. Максимка будет вас ждать. Да и я тоже. Мы же не скучали с вами эту неделю.
Он посмотрел на Ирину: она жмурилась от солнца и улыбалась. Ветер трепал ее платье и волосы, темные пряди щекотали лицо и шею, закрывали глаза. Майское солнце отпечатало этот день в памяти как фотографию.
С тех пор прошло два с лишним месяца. Каждый день Матиас вставал, смотрел в зеркало, чистил зубы, съедал яйцо с хлебом, шел на работу. В больнице день под копирку: поднять, помыть, отвести, успокоить, вколоть лекарство. Жалобы нормальных на родственников, которые их сюда упекли. Крики выживших из ума. Тушенная до серости еда из столовой. Обход. Смена. Блеющий голос сестры Анны, проводящей осмотр для очередных клиентов: «Надлежа-а-а-щий уход. Вашим родственникам здесь будет обеспечен надлежа-а-а-щий уход». Вечный вальс под одну и ту же мелодию.
Было ли в его жизни что-то иное, более настоящее? Булочки, которые они воровали в приюте. Первая драка. Тот раз, когда он бежал под дождем за автобусом и все же догнал. Ирина рассказывает про свою кондитерскую. В этот момент казалось, что она вся искрится. Воздух вокруг нее сгущался и наполнялся ароматами кофе, карамели, миндального печенья и масляных круассанов.
— Но самое главное — это бублики с маком, — говорила она. — Это вкус детства. Есть еще кексы с изюмом, но все-таки бублики — настоящая машина времени.
И Максимка. Крутится рядом, миллион вопросов, просит подсадить на перила, починить змея. Теплая ладошка в руке.
Когда с Максом случился приступ, Матиас не испугался. Отстранил Ирину со словами: «Я знаю. Это работа». Потом они долго гуляли, скованные общей тревогой, и вдруг Матиаса прорвало: он задавал вопросы, рассказывал, наконец спросил, почему она не покупает современные лекарства, способные облегчить приступы. Ирина покачала головой:
— Их не продают в России — не сертифицированы. За покупку можно попасть в тюрьму как за торговлю наркотиками.
— Я приеду к вам и привезу лекарства.
— Что вы, Матиас, это слишком. Вы и так очень помогли нам тем, что были рядом. Вы лучше просто приезжайте.
— Вы угостите меня бубликом с маком?
— Разумеется. Знаете что? Давайте я вас угощу прямо сейчас: наверняка в какой-нибудь пекарне они есть.
Он смотрел, как ее платье мелькает в витринах магазинов и окнах кафе. Максим схватил его за руку и затараторил про змея. Прошло два с лишним месяца, и теперь у него на руках были билеты и виза, на которые он потратил все свои деньги. Осталось выполнить обещание.
Матиас встал, посмотрел в зеркало, почистил зубы, съел на завтрак яйцо с хлебом и отправился на работу. Переоделся в форму, обулся в мягкие тапочки, начал обход. Несколько раз заходил в кладовую с лекарствами вместе с врачами и другими санитарами, вставал подальше от камеры и прятал в карман коробочку нужного средства. Быстро поел, не чувствуя вкуса пищи. После обеда продолжилась канитель: помыть, переодеть, успокоить, взять лекарства, выдать больному. К концу смены у него было пять коробочек. Этого хватит надолго. Остается надеяться, что его не заметят. Впрочем, он скоро уедет, а клиника не захочет поднимать скандал и терять свою репутацию. Он же сюда ни ногой. Последний обход. Отчет. Роспись. Переодеться, обуться, выйти на улицу.
Подошвы кроссовок прошлепали по ступеням. После чахоточного шарканья тапочек о паркет этот звук радовал и освежал. Матиас ступил на асфальт, зажмурился, чихнул от яркого солнца и перебежал перекресток наискосок. Резко обернулся, оглядел чопорное здание больницы и закурил. Затянулся лихорадочно — раз, другой. Затем еще раз, медленнее, в такт замедлившимся ударам сердца. Ну и дела! Матиас крепко сжал сигарету в зубах, почти прокусив ее, и, будто не веря, ощупал карман куртки. Помотал коротко стриженной головой. Ну и дела!.. Кажется, он только что стал вором. Отшвырнув сигарету, он направился в сторону пляжа.
Далеко над морем собирался дождь. Кромка облаков, сероватая, как матрасы в больнице, медленно наползала на море. Над берегом же до сих пор царило мутное солнце, чей разбавленный свет вычерчивал пошлость картины. Пестрая круговерть зонтиков, неуклюжие мазки плавок, маслянистые буроватые тела, космы серо-зеленой травы, бледный, как манка в столовой, песок. Все это Матиас прошел, не замечая, а сам наэлектризованной былинкой потянулся к тучам и морю. Гроза подступала как радостный вопль, ширилась, расправляла плечи, поднимала голову, ликовала.
Не в силах вздохнуть, не смея кричать о своей радости, Матиас набрал полные пригоршни песка и запустил его в воздух. Тишайший из фейерверков мгновенно разметал ветер. Песок осел в волосах и на зубах, заскрипел, зашуршал, чиркнул ухо. Матиас тряхнул головой и еще раз тронул карман; на миг ему представился запах свежих бубликов с маком. Вязко загребая ногами, он пошел вдоль берега моря. Ему нравилось думать, что он идет в сторону своего нового дома.