Комната, посвященная русалкам, была небольшой, и группа быстро её проскочила. Маруся задержалась. Она внимательно рассмотрела несколько грубо вырезанных из дерева коренастых фигур, расписную прялку и пару вышитых рушников. И даже начала читать надписи к экспонатам, хотя и страшно это дело не любила, слова убивали то живое, что теплилось в красках.
— Почему всё-таки фараонки, откуда такое название?
— А вас не устраивает научное объяснение?
Маруся оглянулась. Как она старушку-то не заметила? Та сидела на стуле у выхода из комнаты, серая кофта крупной вязки делала её похожей на воробушка.
— Вот это объяснение? — Маруся подошла поближе и вчиталась в текст. — Нет, не устраивает.
— И правильно, искать нужно не в википедиях.
Смотри ты, какие слова знает! Маруся улыбнулась:
— А где тогда?
— В былинах да легендах. Только их правильно рассказывать надо. — Старушка наклонила голову вперёд, очки съехали на кончик носа и чудом там замерли. На Марусю смотрели ясные голубые глаза.
Да нет, никакая она не старушка, просто седины в волосах много. «Соль с перцем», кажется, так британцы называют сильную проседь.
— Русалки возникли не из воды речной и озёрной. И не вышли к нам с тропинок лесных. Да вы присаживайтесь, у нас на экспонатах сидеть можно.
То, что Маруся услышала потом, и голосом-то назвать было сложно. Это был поток, полный звуков, запахов и ветра. В нём было всё — и шум летнего густого ливня, и кружение россыпи звёзд над луговыми травами, и тёплая июльская пыль, что так ласково щекочет ноги в полдень.
Маруся тихо осела на предложенную скамью и дальше уже слушала, не шевелясь, совершенно околдованная этим голосом.
— Случилось это в те далёкие времена, когда Небо нежно обнимало Землю, звери и птицы не боялись людей, а сосны были такими высокими, что можно было залезть по стволу на самый верх и рукой дотянуться до звёзд.
Жили в наших местах две сестры. Домик их стоял на окраине, у самого леса. Обе мастерицы были знатные, старшая полотно ткала, тонкое и ласковое, как вода в летний день. А младшая травы знала и так умела сказки рассказывать, что слушать их можно было часами, забыв обо всём на свете. При старшей сестре жил кот серый, в лёгкую светлую полоску, а младшая из леса щенка принесла. То ли собака, а то ли вовсе — лиса, хвост пушистый и рыжий, и не кренделем к небу завитком торчал, а больше по земле стелился. Остаётся старшая сестра дома на хозяйстве, тесто для пирогов замешивает, за прялкой сидит, а кот рядом кругами ходит, мурлычет свою песню. А в это время младшая свистом собаку за собой зовёт, и уходят они вместе в лес.У нас тут раньше знатные дубравы были, полные грибов и спелых ягод. Ну и травы, само собой, ходила собирать, она же травницей была. Если в доме правильно сухие травы разложить, то запахи хороводят так, что голова начинает кружиться, и сны по ночам снятся спелые и летние, даже в зимнюю метель.
Так и жили сёстры в радости и достатке, пока не случилась в их жизни любовь. Да, с неё всё в мире начинается и ею же заканчивается. Влюбились наши сёстры — да в одного парня. И стала старшая замечать, что начал тот всё чаще к ним захаживать и историями младшей сестры заслушиваться. И ткань, что в её руках рождалась, словно мыслями тёмными наливалась и тяжелела. А от мрачных мыслей до несчастья — рукой подать. Сшила она для сестры рубаху, по вороту рисунок раскинула нежный и тонкий, что та паутинка. Только когда иголкой ткань протыкала, представляла, словно жалят сто ос быстрыми жалами белую кожу. И шептала слова страшные, которые только в тишине кромешной сказать и позволено. Да и то — не всякому. Слова эти вплетались в нити, скручивались и замирали, подзывали беду.
И случилась та беда в канун праздника, когда девушки на суженых гадают. Сплела младшая сестра венок, надела подаренную обновку и пошла к реке. Только вошла она в воду и отпустила венок, как стала её рубаха на глубину тянуть. Оплела путами руки и ноги, сковала тяжестью грудь — не вздохнуть. Оглянулась младшая сестра, а на берегу старшая стоит и смотрит на неё. И странно так, вроде только первые сумерки на землю опустились, а тень вокруг сестры густая, почти чёрная, и глаза ярко блестят, словно весь лунный свет в себя вобрали. Закричала младшая, запросила о помощи. Да словно не слышала старшая сестра ни хриплого лая верного пса, ни жалобных криков с реки — рассмеялась громко, а тень вокруг неё веретеном закрутилась, взбила тонкий приречный песок. Поняла всё младшая и затихла. Бросилась к ней собака на помощь, да поздно — обе так на дно и пошли.
Погоревали в деревне, конечно, уж больно травницу все любили. Но через год свадьбу всё же сыграли, вышла старшая сестра за того, кого любила. Но разве счастье приворотами и заговорами можно наколдовать? Жили молодые так, словно на чужое счастье в окошко смотрели. Возможно, так бы и расстались, да подарил им Бог дочку. Девочка подрастала и всё больше на младшую сестру становилась похожа — тоненькая и белолицая, с волосами такими яркими, что казалось — в них солнце запуталось. Отец в ней души не чаял, баловал всячески. А мать становилась всё мрачнее, особенно когда дочка начала травы в дом носить. Да расспрашивать — какую при хворобе заваривать нужно, а какую просто под подушку для крепкого сна класть.
Один раз уехал отец на ярмарку, а дочка из леса птенца принесла с покалеченным крылом. Вот тут мать и не выдержала, накричала на неё — велела и птенца, и траву эту ненужную обратно в лес унести. Ничего не ответила дочка, только волосами в дверях полыхнула, больше её и не видели. Поясок потом голубой на берегу нашли. Одни говорят, что позвала её к себе настоящая мать, другие считают, что уехала она с отцом в далёкую страну. Одно точно известно: осталась старшая сестра одна. Дом её ветшал, сад зарос сорной травой. Уже не шила она лёгкие платья, а всё чаще ходила к реке, сидела там на берегу и подолгу смотрела на воду. Или жалобно просила о чём-то, только слова те не сохранились. Она и ушла тихо, просто исчезла в один день, словно осыпалась песком, будто и не было её вовсе.
— А как звали сестёр? — Собственный голос показался Марусе плоским и неживым, она откашлялась.
— Никто уже и не помнит. Говорят, где-то доска есть, на ней имена охранительниц вырезаны.
— Охранительниц? — Логике это не поддавалось, столько смертей вокруг.
— Так раскаялись же. Вот только с ними осторожнее нужно, человеку их знаки понять сложно. А если рыжую собаку кто увидит, на лису похожую, так и вовсе — поберечься, к реке близко не подходить.
— А вы сами такую собаку… — Но спросить Маруся не успела: где-то громко хлопнула дверь и простонали половицы.
— Ангелинушка-а! Степановна-а! Ушли-и! — пропел кто-то из глубины комнат. — Пора чай пить!
Им бы хор организовать, с такими голосами!
— И правда, раз ваши уже ушли, пойдёмте с нами чай пить. — Щёки Ангелины Степановны по-девичьи зарделись. — Он у нас с травками и вкусными пряниками.
Маруся кивнула, вопросов толпилось в голове много, да и с фараонками непонятности остались. Чай так чай!
Иллюстрация: Музей-заповедник Коломенское. Фризовая доска фризовая «Сирена-фараонка», XIX в