— Ты посмотри, что эта псина делает. Ну гад, поймаю — получишь. Стой, а ну, грабитель блохастый, стой, говорю тебе!
Круглая тетка в ватнике, пуховом платке и валенках засуетилась между картонной коробкой с ледяными окорочками и убегающей собакой дворянской породы. В зубах псина держала синие куриные ноги.
Предновогодний рынок был усыпан бриллиантовым снегом. Среди елок, мандаринов, жареных пирожков и палаток с контрафактом, лавировал вместе с «добычей» пес.
Из динамиков страдал Юра Шатунов: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…» Тетка смачно сплюнула, шмыгнула носом и визгливо спросила у бомжеватого прохожего:
— А ты чего тут отираешься у кур. Или бери, или мимо чеши давай.
Мужчина остановился, с улыбкой вдохнул мороз, достал из кармана деревянную подкову с бечёвкой, подмигнул и протянул ее продавщице:
— C наступающим, красавица, не хмурься, светись.
Тетка хмыкнула, скрутила губы трубочкой и задергала курносым носом. Морщинки около глаз распрямились и стали похожи на крошечные солнечные лучи. Она сняла рукавицу, взяла за веревку подкову, и она закачалась, как детская мечта. Тетка стала разглядывать резной рисунок и спросила у мужчины:
— Ишь ты, какая мудреная вещица. Спер, небось, малахольный? Но ить какова подкова — точно от Сивки-бурки. Тебя как звать-то, дядя?
Мужчина запрокинул голову к небу, прищурил один глаз, ответил:
— Николаем меня звать, красавица. А подковку я сам сделал. Люблю запах сосны и дуба, они детством и лесом пахнут. Подковка-то волшебная, ты ее у входа над дверью повесь — она тебе счастье в дом обязательно принесет. Ей богу, красавица. С душой ведь сделана.
Тетка подула на подкову и ласково коснулась ее сучковатой поверхности. Потом спрятала в карман, бросила в пакет два тощих окорочка и крикнула уходящему мужчине:
— Эй, Коля, на вот тебе, к Новому году от меня кой-че. Ну, в общем, бери. Бери, да не мнись, я тоже от чистого сердца, и тебя с праздничком, кхе-кхе.
Мужчина нерешительно взял в потрескавшиеся пальцы куль с куриными льдинками:
— Ну, дай бог тебе здоровья и мира, красавица. Дай бог тебе мыслей светлых и дней ясных, как глаза твои тальковые.
Тетка поправила выбившиеся волосы и хохотнула:
— Скажешь ведь, красавица. Ну, и тебе, Колья-Николай, не хворать.
Наблюдавший картину дед в каракулевой шапке и с остренькой бородкой прокашлялся и спросил скрипучим голосом:
— Мадам, позвольте полюбопытствовать, это лирическое представление еще долго тянуться будет? Мне бы кило куры. К столу новогоднему успеть, так сказать, блюдо организовать. Время, мадам, летит, понимаешь, мчит. Вы слышите, курятинка нужна мне!
Тетка опять примерила хмурое выражение и хотела огрызнуться, но нащупала в кармане подкову. И молча начала класть бедра на весы.
Когда продавщица рассчиталась с покупателем в каракуле, Николай уже исчез. Она сняла перчатку, достала подкову, похожую на крошечную радугу, вспомнила о елке в деревенском доме деда и бабки. Там над входной дверью тоже когда-то висела подкова, только настоящая, медная, с трещинкой. Дед смеялся, что когда-то одной левой гнул их, а вот эту оставил для бабуси. На казачье уютное счастье.
Николай вышел в ворота рынка яблочного цвета. Прошел несколько метров в сторону застывшей стройки. Огляделся, нырнул в обитый фанерой и дерматином вагончик, потом позвал:
— Фимка, Фима-а, ты здесь, бродячая душа?
В ответ услышал шкрябающие звуки и быстрое, неровное дыхание. Тогда Николай продолжил:
— Ну я это, я. Выходи, свои ж дома, хорош опасаться. Я обед тебе праздничный раздобыл — гляди. Ну где же ты, Фимушка?
Из-под деревянных досок показалась серая взлохмаченная псина. Та самая, которую тетка не сумела остановить. Собака радостно завиляла свалявшимся хвостом, подпрыгнула и уперлась лапами в грудь Николая, а потом лизнула его в нос. Мужчина засмеялся и одной рукой потрепал собаку за холку, а другой показал окорочка:
— Такие новогодние чудеса, Фимка. Вот видишь, божья милость и доброта человеческая не оставляют нас. Красавица одна нам новогодний стол организовала. Хорошая женщина, румяная, сердечная, правда, подзамерзла, душа детская.
Пес радостно взвыл, крутанулся, а потом исчез за фанерной коробкой. Через секунду он уже тыкал в куртку Николая синими ногами кур.
Мужчина присел на матрас, что стоял на кирпичах, и молча заплакал. Слезы заскользили по глубоким морщинам, которые резали его смуглое лицо. Фимка тут же лизнул Николая в щеку, а потом, положив свой подарок рядом, сам же зарыл морду в коленях хозяина.
На город упали сумерки и окрасили снег дымчатой тайной. Николай прижался к псу и сказал:
— Вот зажгу керосинку, Фимка, и такой с тобой ужин справим, самый что ни на есть новогодний. Две души — уже компания. А за подковки наши еще выручить успеем. Не все ведь в мире на продажу. Вот кроху счастья дай человеку, глядишь, он засветится, озарится, отогреется сердцем. Все мы дети божьи, Фимка, во всех нас любовь живет, дай ей только на свет выйти, расправить крылья, зазвучать. Правду говорю, верная ты голова?
Пес протяжно зевнул, перевернулся на спину, заерзал, ветер ворвался в незапертую бытовку и пробежал по висевшим вдоль стены деревянным радугам. Они, ударяясь друг о друга, музыкально застучали, зацокали.
Николай встал, зажег керосиновую лампу и прикрыл двери:
— Вот и ветрушка нам спел, пожелал счастья, праздник вдохнул. Ничего, Фимка, живы будем — не помрем! Зима добрая к нашему брату бродячему. Сколько еще дорог, сколько радуг раздать надо.
В небе сквозь облепиховые звезды прокрался месяц. Николай улыбнулся желтому страннику сквозь окно и сказал собаке:
— А вон и небесная подкова засияла. Не одни мы, Фимка, весь мир с нами, куда бы мы ни отправились.