Было это зимою, обычной зимою, в городе Архангельском. Двое юношей несмышленых, безрассудных, не дошедших умом, затеяли путешествие недалекое: из Архангельского города до острова до Мудьюга. И один из них звался Иваном, а другой Владимиром. У Владимира на Мудьюге тетка двоюродная. «Пойдем, говорит, на лыжах с вечера, ночь будем идти, а к утру дойдём. Отдохнём у тетки, обогреемся, и ночью также обратно придём, если дядька на “Буране” отвезти не предложит». А что, хороший план. Если выйти с Экономии, то недалёко тут, километров двадцать, за ночь как раз дойти можно, даже по торосам, когда по морю.
И собрались они в путь, взяв немного с собой, что поесть-перекусить на день да ночь, чем огонь разжечь, если будет нужда, да из одежды тёплое, если будет мороз. Вот доехали они последним автобусом до Экономии, а это район такой города, самый дальний, где порт грузовой. Встали друзья на лыжи и вышли в путь. Переправились сперва через речку Маймаксу. Где суда ходят, там лёд разбит, но чуть ледок схватится, через него трапы перекидывают, так народ и перебирается. Вышли они на другой берег и пошли в направлении севера. А компаса-то не взяли с собой, несмышленые юноши, безрассудные. «Ничего, — говорят, — небо чистое, мы и по звёздам дойдём». Отыскали в небе звезду Полярную, взяли чуть левее, направление к Мудьюгу, и двинули. Карты тоже не взяли с собой. А зачем? Путь понятный: остров пройти и оттуда по морю на северо-запад держать. Мудьюг большой, не промахнешься.
Сперва по полю ровному путь лежал, потом лес начался. Идут они, темно, месяца нет на небе, одни звёзды, но всё видно. Снег потому что. На минуту остановились, прислушались: тишина. Такая, что и поверить нельзя. Ни деревья не зашуршат, ни птица не гукнет. Один чахлый лес, да снег, да ночь. Ребята молодые, ходко бегут, весело.
Прошли часа три не останавливаясь, притомились слегка, сделали привал. Достали термосы свои да покушать что, подкрепились — и снова в путь. Час, другой идут, а всё лес вокруг, и ни следа человеческого, что неудивительно: нечего делать человеку в глуши этакой. Заволновались они, забеспокоились. Вроде бы должны уже остров пройти и к морю выйти, а лес всё не кончается. Идти по целине все труднее и труднее, усталость одолевать стала. Вдруг смотрят — след от «Бурана», и как раз идёт к северу. Обрадовались путники, пошли по следу, этак легче, и след куда-нибудь к человеку точно приведёт. Поняли уже, что, может быть, заблудились. Была бы карта, сверились бы и успокоились, но не взяли они карту с собой.
Часа два шли они по следу «Бурана», а он всё тянется и тянется, и нет ему конца, как и лесу проклятому. Да и направление от севера стало к востоку поворачивать, а им туда нельзя. Тундра там безлюдная без конца и без краю. Остановились, думают, что делать. Глянули на небо — а оно полыхает всё. Будто гигантские зелёные полотнища в небе колыхаются с проблесками красными. А вокруг тишина, как и прежде. Величественно. Торжественно. В сердце и восторг от сияния полярного, и тревога за исход путешествия своего. Посовещались и решили, что пройдут еще полчаса по колее бурановой. Если ничего не изменится, то повернут назад, делать нечего.
Прошли полчаса, и ещё четверть прихватили: нет, не меняется ничего. Колея тянется, и лес чахлый. Устали уже путники, сделали привал, подкрепились, чаю из термосов выпили. Едва двинулись в обратный путь, Владимир съехал с колеи и налетел лыжей на льдину, вертикально торчащую. Сломалась лыжа, хрустнула коротко. Со сломанной лыжей далеко не уедешь. Снял тогда и Иван свои лыжи, и пошли они оба пешком. Но обратно вернуться уже немыслимо. Свернули они с колеи и направились вбок, чтобы к реке выйти. А там, на реке, может, завтра проедет кто…
Трудно идти по снегу нетронутому, утопают ноги, вязнут и от усталости заплетаются. Ни о чём не думают друзья, только идут, ноги переставляют механически, остановиться боятся, как бы не остановиться насовсем. Долго шли они так, и когда начало уже светать, вышли, наконец, к берегу. День начинался, и начиналась пурга. Поднялся ветер, закружил снежинки колючие. Остановились путники, развели костерок в затишке, согрелись немного, но оставаться нельзя, надо идти. А сил уже нет. Идут они, падают, встают, снова падают. Помогают подняться друг другу и дальше идут. Вот уж и мороз начал их донимать, прежде всего на ноги накинулся, ими трудно пошевелить, кровь разогнать, потом и под рукавицы наладился. А вьюга всё сильнее разыгрывается, воет-завывает. Всматриваются друзья во мглу снежную, но не видно ничего. Да и кто в такую погоду из дому выедет? Совсем пали духом. И вспомнили тут они, что никому из родных не сказали, куда идут. Выдумали что-то невинное, чтобы не волновались и из дому отпустили, вот и вся недолга.
Выбились из сил, привал сделали. Съели припасы последние, уже без чая, закончился чай. Привалились друг ко другу в сугробе, отдыхают, сил набираются. И вдруг сделалось им тепло-тепло и радостно. Вскочили на ноги, а вьюга-то и утихла. Сияет солнце на небе, небо голубое, ни облачка. Глядят, а они, оказывается, не по берегу шли, а по самому морю, и Мудьюг перед ними как земля обетованная. Стоят на берегу домишки, из труб дымок столбом подымается, а в самом ближнем на пороге стоят тётка Владимирова и муж её, стоят и улыбаются. «Добро пожаловать в дом, гости дорогие, уже и шанежки поспели, и чай вскипел, проходите, грейтесь». — «Да нам не холодно, тётушка, устали только, дай-ко мы у вас отдохнём». — «А и отдохните, сердешные». Вошли они в дом, повалились на лавки и уснули. А из дальней церкви праздничным звоном долго звонили колокола.
Их трупы обнаружили спустя два месяца рыбаки, проезжавшие по льду реки Реушенки, в трёх километрах от порта Экономия.
Рецензия критика Ольгы Балла:
«Ох, какая сильная история! Текст плотный, подробный, нарочито замедленный (чтобы читатель сильнее волновался — это правильно!). Разрешение ситуации совсем неожиданное: читатель, конечно, до последнего момента надеется на счастливый исход — который даже случается, только обманывает, и это опять правильно: обман ожиданий — сильное средство воздействия на читателя.
Однако остаётся невыполненным условие для текста-травелога/текста-приключения (а ваш трагический текст относится, конечно, к этому жанру): в травелоге герои должны бы вырастать в нравственном отношении (чего с ними явно не происходит). Можно, конечно, сказать, что в результате этого приключения герои обретают что-то, чего и не предполагали обрести, но можно ли считать смерть обретением? Сомнительно.
И ещё не очень понятно, чем оправдана стилизация при рассказывании этой истории под фольклорную интонацию, на какие задачи она работает. По моему разумению, она, не будучи ничем мотивирована, скорее даже мешает, придавая всему рассказу привкус пародии – которой он, безусловно, не является.»
Рецензия критика Дмитрия Самойлова:
«Прекрасный рассказ. Всё время чтения я был в сомнениях — а нужен ли тут такой псевдо-былинный стиль, нужны ли все эти инверсии? Или, может быть, сделать жесткий и скупой реализм? Но финальная фраза всё оправдала. Действительно, когда финал похож на сводку из хроники происшествий, всё остальное может быть похоже на сказку. Так возникает контраст, на котором рассказ и выезжает.
Но почему они собирались двадцать километров идти всю ночь? Это ж пешком часа четыре, на лыжах быстрее.»