Я встал еще затемно, нащупал штаны, носки, свитер. Одевался скоро, старался быть тихим, но половицы скрипели, углы комода зло врезались мне в бок, случайно пнул тапку, еле сдержался, чтобы не выругаться. Сегодня я впервые шел на охоту один, без отца. Затворил дверь в кухню, но она медленно попятилась и чуть не ударилась ручкой о стену — вовремя успел перехватить. Пока голубое пламя газовой горелки шипело под чайником, я собирал вещи в рюкзак. Он был большой, отцовский, из грубой зеленой материи, на лямки нашито несколько слоев мягкой ткани, чтобы ноша не так давила на плечи. Я нарезал толстые кольца колбасы, положил их между ломтями черного хлеба и тщательно завернул в пакет. Потом подумал и взял рыбную котлету с хлебом, яйцо и соль в спичечном коробке. Она всегда рассыпалась, но не взять было нельзя. Проверил еще раз ружье, патроны. Наконец, подоспел и чайник. Я засыпал в термос две ложки чаю и сахар, залил кипятком, убедился, что не течет, и положил в рюкзак. Мне ужасно хотелось взять отцовский нож с гладкой костяной ручкой и в кожаном чехле, который он всегда точил только сам, но было так страшно его потерять, что я оставил. В детстве, насмотревшись кино про ковбоев, я проверил его остроту, легонько проведя по пальцу. Сразу сильно потекла кровь. Замотал палец как смог и никому ничего не сказал.
Надел валенки — они кололись даже через носки — взял шапку, теплые двухслойные перчатки, и в дутой, легкой куртке со всеми вещами вышел на улицу. Отцовская машина стояла под окнами, промерзла за ночь. Ключ с трудом входил и поворачивался в замке, я все же отпер и завел ее, чтобы прогревалась. Права я еще не получил — рановато, но чувствовал себя за рулем уверенно, отец мне доверял, а дорожного патруля у нас не было, особенно на деревенских дорогах. Я пошел в огород, достал из сарая лыжи. Красные, широкие, не слишком длинные, они были на хорошем ходу даже при рыхлом снеге. Провел по гладкой поверхности, которую вчера смазал топленым салом. Лыжи были не новые, и мы с отцом вырезали бугристую резину из старых покрышек, маленькими гвоздями прибили ее посередине, чтобы не скользил валенок. Нашили и укрепили широкие кожаные ремни, держащие мысок, к ним же приладили резину, которая натягивалась на пятку — нога была надежно закреплена и при этом подвижна.
Потом пошел к вольеру за собакой. Мама ругалась, чтобы не топтали озимый чеснок, который она всегда сажала при первых морозах. Пришлось выводить собаку с ошейником. Умная молодая лайка по кличке Ласка, игривая, как щенок, крутилась возле меня, хватала зубами снег и махала скрученным, как петля, хвостом, серым с белым острым кончиком.
Я посадил Ласку в ногах переднего сиденья. Сейчас поедем, и она положит на него голову, будет в ожидании смотреть на меня круглыми блестящими глазами. От жаркой печки в машине снег на ее шкуре стал таять, и салон наполнился псиным запахом. Мы ехали по чистой асфальтовой дороге мимо засыпанных снегом, зарастающих соснами полей, деревень в сизой дымке утра и пруда, скрытого на обочине за кустами. Потом поворот налево, деревенская укатанная дорога, за ней родник и лес. Снежно, далеко на машине не проедешь, оставил ее вблизи деревни. Глажу Ласку по шее — проверяю, снял ли поводок, чтобы собака не зацепилась на бегу за ветку и не удушилась. Тугой патронташ на поясе, ружье, рюкзак, лыжи, идем. Уже совсем рассвело, пробираюсь вглубь леса.
Снег взметается из-под лыж при каждом шаге. Высокие рыжие сосны присыпаны только сверху, а маленькие, зеленые, вот-вот встрепенутся, отряхнутся, как собака, выбежавшая из воды, но нет, стоят. Эх, чего это я по верхам глазами шарю! Надо вниз смотреть, следы искать! И слушать надо внимательно. Ласка уже давно куда-то умчалась, если залает — нужно к ней! Смотрю возле ног. Да, точно! Следы, и не абы кого — кабан! Прохожу на лыжах вдоль них метров сто, звать ли уже Ласку, чтобы вынюхивала? Еду еще, еще, телу жарко, изо рта пар. Вглядываюсь. Остановился, опускаюсь на корточки. Болван! След-то давнишний, уже и корка ледяная по краям, и снегом слегка припорошило. Чего гоняться! Иду дальше в лес, местами попадаются дорожки то зайца, то лисицы, но все старое, бесполезное. Хоть бы белку подстрелить, но на кой ее, белку-то. В животе урчит, и сушит рот от зябкого воздуха. Дальше идти или чай попить? Присаживаюсь на поваленную березу. Держу в руках крышку термоса, наливаю чай. Пальцам горячо — крышка алюминиевая, без ручки. Ставлю ее в снег, он сразу оплавляется ровным кругом. Жую пока бутерброд, холодный, жирок от колбасы оседает на зубах, а потом ускользает вместе с чаем, оставляя перламутровые разводы. Сладко и тепло! Чай крепкий, как отец любит… Чего я расселся-то, нужно быстро жевать, вдруг Ласка сейчас кого-то поднимет. Большими кусками проглатываю, почти не жуя, свои запасы. Дую на чай, на руки. Хорошо все же. И дальше в путь.
Может, глухарь встретится? На глухаря берем двойку, единичку или нулевку, если ближе получится подойти, то можно и помельче дробь взять, тройку, скажем. То же и с тетеревом, и с зайцем. Если куропатка будет или еще какая мелочь, то от десятки до семерки. Ну уж если кабан или лось, то пулями. Из этих размышлений меня выхватил лай. Точно! Надрывается лайка, подняла кого-то, севернее надо брать. Быстрые движения ногами, резко выбрасываю лыжные палки вперед, гоню, как только могу. Лай становится все громче. Вот уже вижу — мелькает белый хвост, я вскинул ружье, щелкнул предохранителем, несколько раз глубоко вдохнул, прицелился, в мозгу мелькало, что нужно опередить выстрелом движения зайца, я уже готов нажать на курок… Но, бог мой! Я прицелился в свою собаку! Руки мгновенно отяжелели, глаза широко раскрылись. Белый кончик ее хвоста. Эх, Ласка, Ласка! Заяц ушел, лай удалялся и становился все тише. Предохранитель, ружье на плечо, плетусь дальше. Снежная отупляющая тишина.
Воооот! Воооот! Воооот! Вот-вот-вот-вот-вот! Ласка, я устал, идем домой, где же тебя носит. Ноги уже не шли, пальцы стыли, болела спина, свежих следов я не видел, глухарь не токовал, белок все же не стал стрелять. Но вот залаяла опять, совсем близко, я понесся туда. Оценил ситуацию: поле, хорошо вижу и зайца, и Ласку, далековато, но нужно стрелять, иначе уйдет. Из левого ствола, там дробь крупнее. Приклад плотно к плечу, прицел, твердое уверенное движение указательным пальцем. Удар патрона, отдача, запах пороха, дымок, лай. Собака стоит и весело сообщает мне о точном выстреле. Вперед! Поле перепахано, снега на нем немного — разметало ветром, рыхло, бугристо, лыжи не скользят, запинаются.
Теплый окровавленный заяц. Тереблю Ласку, она виляет хвостом, скачет вокруг. Держу зайца за уши, быстро провожу ладонью по животу, чтобы стекла моча. Свежевать сейчас или дома? Решаю сейчас, сам. Выбираю прочную горизонтальную ветку, подвязываю за задние лапы. Пальцы коченеют, не слушаются. Делаю надрез под носом, на снег стекает кровь. Трепетно. Моя первая дичь. Даю Ласке в награду передние лапки зайца, пусть погрызет. Добротный заяц, килограмма четыре, а то и с половиной будет. Смотрю на него, вспоминаю, какими уверенными привычными движениями работает отец. Стараюсь точно повторить. Удалил пах, аккуратно надрезал шкуру на задних лапах и медленно, чтобы не порвать (отец всегда говорит, что у зайцев мездра мягкая), стягиваю кожу до головы и с передних лап. Голову тоже отдал собаке. Она таскает ее за уши, рычит, швыряет из стороны в сторону, будто борется с ней, а потом обгладывает свою добычу. Вспарываю живот, вынимаю теплые липкие внутренности. Отделяю потроха от кишок, первые вкладываю обратно. Хорошо, что желчь не пробита дробью, иначе бы мясо стало горьким. Кишки свисают с рук, куда же их? Отец скармливает собаке, но вдруг глистами заразится, не хочу. На снег не бросишь, все равно сожрет. Пока я думал, она ловко подскочила и стала жадно их заглатывать. Ладно уж, в чужой монастырь, как говорится… Вот будет своя собака, тогда и воспитывать сам стану.
Вытираю руки снегом. Складываю добычу в рюкзак. Скоро-скоро бегу на лыжах к машине, рядом поспевает собака. Мелькают березы, сосны, а мне видится, как красиво падали и лежали на снегу капли крови. И почему-то звучат в голове слова бабушки: «Если будет, как багряное, — как снег убелю».
Рецензия писателя Дениса Гуцко:
«Внимание к деталям — это хорошо. Их здесь много — я бы сказал, нарочито много, с избытком — но это ничуть не утомляет и не вызывает ощущения перегруженности. Через детали не продираешься, по ним скользишь — поскольку в эту избыточность (неважно, осознанно, или так вышло — но в любом случае приём отработан прекрасно) вложено и много смысла.
Юноша впервые идёт на охоту один, без отца — очевидно, что эта ситуация для него очень волнующая. По сути, описывается инициация (без пафоса, обыденно — что тоже хорошо). И он, стараясь справиться с волнением, цепляется за детали — во-первых, чтобы элементарно ничего не забыть (быть на высоте), а во-вторых, этот предметный мир можно контролировать, сосредотачиваясь то на одном, то на другом. Его задача — мысленно удержаться в этом предметном мире (троечка, нулёвочка). Потому что по другую сторону — непредсказуемый и опасный, да что там, мистический мир охоты: то ли зайца принесёшь, то ли собаку свою подстрелишь, то ли кабан тебя порвёт — как уж сложится.
Одним словом, всё сложилось, это «жжж» здесь неспроста. Особенно впечатлило это: «Мне ужасно хотелось взять отцовский нож с гладкой костяной ручкой и в кожаном чехле, который он всегда точил только сам, но было так страшно его потерять, что я оставил».
Замечание одно — и ему совершенно необязательно следовать, поскольку это чистой воды вкусовщина (из категории «я бы сделал так»). А именно. На мой вкус, для рассказа здесь недостаточно некой смысловой герметичности, финального «тадам», подвязывания смысловых ниточек. Я бы, наверное, ввёл в финал отца, который слёг с тяжёлой болезнью. Сын приносит ему свою первую добычу — и отец улыбается сквозь боль и жар, гордится (ничего, сынок, живы будем, не помрём). Для такого финала важно будет ввести отца чуть более детально в самом начале, не раскрывая карты — не сообщая о его болезни (лежит в соседней комнате, вот его бушлат, непривычно сухой — успел просушиться, висит здесь уже несколько дней — что-то такое).
Но, повторюсь, это совершенно необязательно. Финалы, обрывающиеся на полуслове, тоже отнюдь не бессмысленны. Этот вариант не вызывает ощущения пустоты — через песню бабушки он открывается в более широкий контекст, который считывается без труда.»
Рецензия писателя Романа Сенчина:
«Мне очень понравилось внимание к деталям. Такое редко теперь встречается. Автор описывает дотошно, подробно и при этом интересно, вкусно. Сюжет, тема, герой (другого пола) тоже хороши. Буквально вижу и слышу почти подростка или совсем юного паренька. Замечательно…
Не исключаю, что автор может получить изрядную порцию критики за то, что герой убил зайца, что так описан процесс его свежевания. К сожалению, процесс политкорректности всё сильнее затрагивает литературу. Но не надо расстраиваться, герой всё сделал правильно, и автор сделал правильно, что об этом написал.»