Произошедшее со мной настолько невероятно и странно, что я не могу говорить о нём без стыда. Это похоже на дурной сон, но — уверяю тебя, мой дорогой Саша, — всё это произошло на самом деле. Прости, что не смогла рассказать тебе обо всём лично: верю, что рука моя смелее, чем голос. Не знаю, как ты воспримешь моё письмо, но я приму любое твоё решение.
С тех пор, как я оставила Москву, мне нет покоя. Ты так занят на службе и в клубе, что ежедневные мои прогулки по Петербургу — единственное моё утешение. Даже с рождением Коленьки ты не бываешь дома чаще.
Город твой так и не стал мне родным: мосты приподымают свои брови, когда я иду по ним, маскароны доходных домов, прислуга и гувернантка смотрят на меня как на чужестранное осиротевшее дитя — с удивлением и жалостью.
Ты не любишь говорить о нашей жизни, и я учусь справляться с ней, как с непосильной для меня ношей.
В тот день я гуляла, куда вели меня глаза, и не верила, что это может кончиться худо. Начал накрапывать дождь, брусчатка и гранит стали блестяще скользкими. Я заглядывала дождю в лицо до тех пор, пока не нашла в нём союзника. Перебежала мост, дошла до Духовной консистории Александро-Невской лавры, а затем и до самой Тихвинской церкви, затаённой в тёплой зелени дубов.
Эта тишина мшистых аллей погоста заворожила меня. Тёмные надгробия, как крышки сахарниц, силились вдавить в землю смерть, чтобы не дай Бог её не выпустить. Но смерть была здесь повсюду. Лица ангелов и плачущих каменных дев, смотревших исподлобья, казались мне не просто знакомыми, а добрыми приятелями.
Я подумала, что могла бывать на этом погосте в детстве, когда гостила в Петербурге тёти. Стала вглядываться в барельефы умерших и перечитывать их фамилии: Нольде, Гейденрейх, Шимановская, Лядова, Карамзина — нет, это фамилии не моего круга, а из газет.
Я не заметила, как в миг стемнело. Поднялся страшной силы ветер. Он гнул осины, и их кроны цеплялись друг за друга, как лапы раненых зверей. Страх сковал меня. Я оглянулась: ни души. Даже кладбищенские голуби поднялись ватагой и унеслись одним росчерком в правый угол неба. Чёрная туча медленно надвигалась на меня, как тяжёлая крышка гроба.
Я стала искать выход, но тёмные тутовые аллеи сомкнулись, и я не могла вспомнить, откуда пришла. В каменной беседке я увидела юношу, как будто бы следившего за мной.
Это был молодой человек лет двадцати пяти, скромно одетый и худой. В дрожащих руках он держал мокрую шляпу. Когда я увидела его лицо, обомлела: это был студент Митя, мой добрый друг и единственная родная душа. Его наняли для моих уроков. Он пропал без вести совсем вскоре после моего замужества. Родители сказали, что он уехал к отцу в Тулу.
— Лиза, не волнуйтесь, мы теперь можем быть вместе.
Я хотела бежать, но он взял мои руки в свои. Стало спокойнее. Прежде нам никогда не хватало храбрости на такое. Лацканы его сюртука были мокры и пахли болотной водой. Как и моя одежда.
— Что вы делаете в Петербурге, Митя?
— Приехал за вами.
— Я верная жена и мать, — вспомнила и закрыла лицо руками. — Мой супруг — Александр Михайлович Смелянский.
— Я знаю, Лиза. Но вы теперь свободны: и от родительского наказа, и от него.
Я хотела бежать, но было некуда.
Я не знаю, что ты решишь теперь делать со мной, но я буду послушна любой твоей воле. Прошу только — дай повидаться с Коленькой. Снимите с него крестильный крест и не читайте над ним вечерней молитвы — я так мечтаю крепко прижать его к своей груди перед сном.