В январе в Creative Writing School пройдет онлайн-курс Ольги Брейнингер «Автофикшн». Ольга Брейнингер — писатель, преподаватель Гарвардского университета, автор книг, попавших в шорт и лонг-листы премий «Национальный бестселлер», «Большая книга», «Русский Букер», «НОС». Об особенностях жанра автофикшн, важности героя и поколении 30-летних писателей Ольга рассказала в нашем интервью.
Последние года полтора все только и говорят об автофикшне. В чем причина популярности жанра, и обращают ли на него внимание крупные издательства, или это пока нишевая история?
Мне кажется, что автофикшн не только вышел за пределы нишевой литературы, но в какой-то мере даже стал сегодня мэйнстримом. Издательства не просто обращают на него внимание, но даже используют как элементы стратегии продвижения книг. У меня есть ощущение, что, несмотря на то, что автофикшн — литературный тренд, пришедший к нам с запада, в русской литературе он сегодня значимее и, пожалуй, в разы популярнее. Как минимум потому, что издательский рынок в США, например, гораздо обширнее нашего, и при таком обширном потоке текстов доля автофикшна в любом случае невелика. Кстати, Оливия Лэнг, тексты которой позиционируются в России как автофикшн, сказала в интервью «Афише», что сама не относит себя к жанру автофикшн — разве что к biofiction. Современная русскоязычная литературная сцена замкнута, книгам проще «прозвучать», и поэтому создается ощущение, что автофикшна у нас много и что этот жанр на острие актуальности.
Почему же произошел всплеск интереса?
Я думаю, что после распада СССР литература достаточно долго еще существовала «по инерции» — пожалуй, даже слово «стагнация» не будет преувеличением. Мы увлеклись возвращенной литературой, позволили ностальгии или ресентименту поглотить себя и пропустили момент, когда нужно остановиться и посмотреть в будущее не только в прямом, но и в литературном смысле. Русский литературный процесс отставал от англоязычного лет на 20 — в умении говорить о таких темах, как виртуальная реальность, гендер, опыт угнетенных и др. Теперь эти темы приходят в российский литературный процесc, а мы ищем новый литературный язык для выражения новых смыслов. Автофикшн — в каком-то смысле и есть результат развития нашего языка и литературного мышления, потому что он дает ту самую возможность говорить по-другому, говорить на новые темы.
Кого из писателей жанра автофикшн вы могли бы выделить?
Из классиков мой любимый Эдуард Лимонов. Я могу назвать также Салли Руни. А еще назову Брета Истона Эллиса, он, как никто другой, умеет работать с образом, контекстом и паратекстом, которые создает вокруг себя, в том числе через социальные медиа.
В России сейчас у всех на слуху Оксана Васякина.
Мне очень нравится роман Оксаны Васякий «Рана», хотя я не вполне уверена, автобиографический ли это текст или автофикшн. Потому что для автофикшна важен герой и важна поза, в нем есть некая игра, принципиальная несерьезность, ирония или если не усмешка, то улыбка. Впрочем, я бы с удовольствием задала вопрос об автофикшне самой Оксане.
Мы уже заговорили о герое. Вечный спор в литературе: что первично, что главнее — герой или структура сюжета?
Это, конечно, вечный вопрос. Но если говорить о нем в терминах автофикшна, то ответ таков: когда речь идет об автобиографической прозе, важнее история, когда мы говорим об автофикшне — важнее герой.
Для автофикшна важен герой и важна поза, в нем есть некая игра, принципиальная несерьезность, ирония или если не усмешка, то улыбка
Что самое трудное в создании героя?
По моему опыту, самым трудным для того, чтобы написать автофикшн, является первый переломный шаг, когда автор, привыкший быть субъектом, тем, кто создает, должен сам себя превратить в объект. Ты, твоя биография, все, что для тебя важно, больше не принадлежит тебе, а является материалом, из которого ты строишь свой текст. Это совершенно иная форма мышления о себе — но когда удается преодолеть этот порог, все становится гораздо проще.
Начинающие авторы нередко влюбляются в своих первых героев и испытывают трудности с тем, чтоб заставить их действовать способом, отличным от собственной жизни автора. Нужно ли специально стараться делать героев не похожими на себя?
У всех главных героев Достоевского, как говорил Святополк Мирский, есть фамильное сходство, и, мне кажется, близость героев никак не помешала Достоевскому в написании великих романов. Во всех текстах Лимонова у нас есть одна и та же потрясающе харизматичная личность, и это, очевидно, никак не ограничивало его в литературной работе. Вообще слово «автофикшн», которое было изобретено в 1970-х, имеет много смыслов, в том числе «авто» как «повтор»: потому что когда ты начинаешь создавать множественные личности себя, это превращается в modus vivendi.
Это плохо или хорошо?
Хороший пример — прозаик Антон Секисов и его отличнейший роман «Бог тревоги». У Секисова из книги в книгу, из текста в текст переходит один и тот же герой, который как будто в некоторых чертах списан с самого автора, но не тождественен ему. Герою около 30 лет, он считает себя неудачником, но при этом он потрясающе ироничен — в том числе, самоироничен. И в рамках автофикшна эта самоирония очень симпатична. В автофикшне ведь всегда есть опасность: ты можешь изобразить себя лучше или хуже. Александр Стесин как-то заметил, что лучше делать героя хуже, а не лучше себя — думаю, о причинах догадаться несложно.
А плохие примеры такого повторения тоже есть?
Да, к сожалению, могу привести и такой пример. Сейчас я заканчиваю перевод книги «Нация прозака» Элизабет Вурцель. Это потрясающая книга, такой Дэвид Фостер Уоллес, но немного полегче и гораздо живее. Книга прячется под обманчивой простотой исповедальной интонации, но на самом деле устроена очень сложно. Это игра автора с собственным образом, где-то ирония над собой, где-то самовлюбленность, этот настоящий автофикшн. Но Вурцель так и не удалось повторить успеха своей первой книги, в том числе и потому, что ее новая героиня взрослела, но практически не менялась. Мне кажется, что это очень страшно для творца — быть заложником своего первого успеха и никогда не соответствовать тому, что о тебе думают на основании той первой книги.
Как часто вообще в литературном процессе происходит смена героев и характеров?
Если взять русскую национальную традицию, то смена героев часто была обусловлена каким-то историческими обстоятельствами: Чацкий, Печорин и Базаров появились не просто так, а в «свое» время. Впрочем, не будем забывать и про архетипические образы: ведь тот же Иван Карамазов — это Гамлет в образе бунтующего подростка.
Иван Карамазов, кажется, ваш любимый литературный герой?
Его имя вытатуировано у меня на запястье.
А существует ли современный российский герой?
Хороший вопрос. Мне кажется, что нет, но зато только что объявленный короткий список премии «НОС» по большей части состоят из поколения 30-летних. Я не знаю, какой именно герой — или тема, или особый взгляд на поколение, — объединят Оксану Васякину, Женю Некрасову, Алексея Поляринова, Артема Серебрякова, Ивана Шипнигова и других авторов — но мне кажется, что какая-то общая картина обязательно должно выкристаллизоваться.
С чего начать человеку, который никогда не писал автофикшн, но хочет попробовать? Сложнее ли это или проще, чем писать о вымышленном мире?
Существует два противоположных мнения о том, что делать молодому писателю: выдумывать все и не выдумывать ничего. Мне кажется, что на определенном этапе проще работать с тем материалом, который ты не только видел и знаешь, но который сам прожил. Но неплохо было бы однажды выйти за его пределы и отправиться в открытый космос фикшна.