Желтый флажок. Держать его перед собой на счет: раз-два-три. Быстро свернуть желтый и вставить в кармашек на поясе, достать и развернуть алый, держать его на счет: раз-два-три-четыре-пять. Алый флажок свернуть, убрать, оранжевый достать, развернуть, раз-два-три…
Я пиксель. Живые картины на трибунах стадионов — это делаем мы. Я этим занимаюсь больше двадцати лет, еще с интерната. Таких как я — много. Вот сейчас нас на репетиции всего тридцать, но мы только ма-а-аленький кусочек картины. Через месяц мы репетируем на стадионе, и там соберутся уже все, кто тренируется по вот таким же районным клубам, там нас будет больше двадцати тысяч!
— Слаженней, слаженней! — Брат Распорядитель перекрикивает стук напольного метронома, машет в такт указкой. Переживает. Еще бы: таких больших картин до сих пор не было. Но и повод особый — Отцу исполняется сто сорок лет! И мы готовим ему подарок, его биографию в живых картинах. Отец против культа личности и, конечно, будет сердиться, а если бы узнал, то и вовсе все запретил бы. Но так подгадали Братья Руководители, что Чемпионат открывается аккурат в День Отца. А там уж он порадуется такому проявлению нашей любви и простит, мы знаем.
Руки мои все помнят, двигаются сами, и я осторожно кошусь на наш ряд — тут все мои братья-друзья, они же коллеги. Пиксель, разумеется, не моя основная работа, так-то я контролер на автостанции. Нашим ответственным волонтерством мы занимаемся в выходной день, когда сами решаем, что делать: можно просто отдыхать, или провести его вдвоем с Выбранной Сестрой, или поехать вместе с ней к нашим младшим братьям.
Но мы, конечно, предпочли Служение, и сейчас Ирма, моя Выбранная Сестра, тоже здесь, вот она, в соседнем ряду, серьезная, сосредоточенная, держит ритм. Ей на меня сейчас и не взглянуть, но вы знаете это чувство, когда несешь Служение вместе… А в интернат к младшим братьям мы поедем после Дня Отца. Младших братьев у нас двое, и, хотя нам уже по сорок лет, мы родим Отечеству еще двоих. Надо же заселять Опустевшие Территории.
Ирма не такой опытный пиксель, как я, но очень старается, и у нее получается хорошо. У сестер вообще получается лучше, чем у братьев. Некоторые делают ошибки и подводят всех нас. Вот и сейчас:
— Сто-о-оп! Сережа! — Брат Распорядитель сердито тычет палочкой в верхний ряд. — Какой сейчас флажок?!… А ты почему синий поднял?! Второй раз за сегодня ошибаешься! Сережа, ты же понимаешь, что натворил? — кричит Брат Распорядитель. — А если твой синий в улыбке Отца окажется?! А если улыбка получится грустная?! Из-за тебя, Сережа, получится! А?!
Не получится, конечно, нас там будет слишком много. Да и Брат Распорядитель не знает, что за изображения будут. И мы не знаем. Это известно только Братьям Руководителям. Но проступка это не умаляет.
— Закончили на сегодня, — Брат Распорядитель останавливает метроном и уходит к себе, он при клубе и живет, а мы осторожно спускаемся с подмостков, разминаем затекшие ноги. Ирма подмигивает мне и сливается с группкой сестер, вместе они вытекают в двери клуба, увидимся с ней здесь же через неделю.
А мы еще не расходимся, сперва братский суд. Собираемся в кучку. Сережа стоит перед нами, нос повесил. Раскраснелся. Стыдно ему, что братьев подвел.
— Эх ты, Сережа! — говорим ему. — Ну как ты перепутал-то?
— Чувствуешь свою вину? — это уже наш Назначенный Брат от лица нас всех говорит.
— Чувствую, — бурчит себе под нос Сережа. Ну как интернатский. А у самого уже залысины, и виски седые. Долголетие — пока только Отцу. Скоро уже и Братьям Руководителям. А когда-нибудь… нашим младшим братьям, уж они дождутся!
— Исправишься, Сережа?
— Исправлюсь… Ребят, — глаза поднимает, виноватые, и опускает сразу. — Ребят, я потренируюсь еще, сам.
— Завтра давай, после работы, я с тобой, я в ответе буду, — добавляет Назначенный Брат, уже обращаясь к нам всем.
Вот и славно, вот и весь братский суд. Мы не обвиняем и не наказываем, мы помогаем. Подходим к Сереже, гурьбой всей, обнимаем его, по спине хлопаем. Не робей, ты же брат наш!
И так же, кучкой, — на улицу. До общежития минут двадцать через теплый июньский вечер. Идем, друг над другом подшучиваем. А что просто так идти-то? Петь будем! Нашу, «Покорители Пустошей».
Начинает, как обычно, Валя — у него голос самый из нас звучный:
Покорители, смелей!
И мы отвечаем:
Вперед в путь!
Как один через ветра
Вперед в путь!
Идем, шаг широкий, руками размахиваем. Сережа вот только едва губами шевелит, в асфальт смотрит. Ну нет, Сережа, братец наш, так не пойдет! Подталкиваем его со всех сторон, тыкаем, пихаем, ну что же ты, Сережа, приободрись!
Смело встретим мы рассвет
Лучшего дня…
Сережа улыбается стыдливо, защищается от тычков, но куда там. А мы его еще и приобнимем, да потрясем. И вот он уже поднимает голову, посматривает на нас, набирает воздуха и затягивает вместе с нами, неловко, но с каждой строчкой все бодрей:
Сквозь пески и скалы
Идет наш маршрут,
Дружба и смелость
Вперед нас ведут.
А как до припева доходим, тут уж все забыто, нет уже провинившихся, просто идут равные братья, и мы грохочем дружно:
Долгая жизнь — за веру и труд,
Ее обретем, это наш путь.
Долгая жизнь, счастливая жизнь,
Каждому, всем!
Каждому, всем!