Всё время мы с ней тогда по ерунде ссорились. Вот тоже случай был.
Поругались опять. Неправа она. Я же взрослый человек, ну сколько можно воспитывать. Да, здоровый образ жизни, прекрасно, но не в таком ведь состоянии! Тоже мне, физкультурница.
Хлопнула, значит, дверью, а я в окно смотреть — в какую сторону она пойдет: к маме или в магазин.
Окно мое выходит на перекресток, и я люблю в него смотреть, потому что видны аварии. До перекрестка улица, изгибаясь вокруг дома напротив, идет в три ряда, а за перекрестком в два. Ну вот и крадется по третьему ряду какой-нибудь такой один, пробку объезжающий, а поперек на перекресток вылезает второй, благодарит всех: спасибо, мол, что пропустили, вперед не смотрит…
Каждый раз такая история! Сначала хотелось крикнуть им что-нибудь, типа: ну осторожно же вы! Я же вижу, как они навстречу друг к другу крадутся! А потом привык, просто смотрю. Сосед снизу тоже смотрит: он каждый раз с пивком к ним вылезает. Развлекается. Свидетель аварии, мол.
Дом наш на пригорке стоит, поэтому видно хорошо — один ползет вверх, другой ему в бок, потом сосед вниз с пивком от подъезда семенит. Ну и сейчас так же: кадиллак по третьему ряду, Нива поперек, звон такой. Каждый раз удивляюсь: машины железные, а звучит, как будто стекло из кастрюли рассыпали.
Два мужика вылезли, значит, и обычный разговор мусолят. Могли бы подраться, но оба в очках и щуплые, поэтому стоят, разговаривают. Зябнут.
Вот и Наташка моя появилась, злая, на мое окно не поворачивается, знает, что смотрю. Побежала. Это она троллейбус в пробке увидела, а бежит для меня. Красиво бежит.
Наташка хорошо бегает: изящно так толкается, на девичьи маленькие носочки аккуратно приземляется, джинсы красиво обтягивают длинные ноги, хвост из-под шапочки по спине…
Физкультурник какой-то за Наташкой из-за дома выскочил. Пожить зачем-то хочет дольше, чем нужно, вот и бегает. Коряво так бегает, надо сказать. Руки болтаются, ноги кривые. Мне даже показалось, что я слышу, как шлепают его кеды. Оттеняет Наташку, в общем. А сам при этом смотрит ей, неприлично сказать, куда! Ну и бегут: она впереди красиво, с рюкзачком, а он сзади коряво, в петушке.
А вот и сосед. Баночку пивка на ходу вскрывает, сосредоточился. Ушанку не урони, Семен Орестович! Это я ему через стекло кричу.
Я любуюсь. Ею, конечно. Солнце играет стразиками на ее рюкзачке. Белые кроссовки такой эффект дают, знаете, как это обычно с белыми кроссовками получается? Кажется, что они земли не касаются, а мягко так скользят, что ли. Антилопа моя! Для меня бежит, старается, понятно же! Даже не бежит, летит, а я как бы с ней вместе.
Знаете, в детстве так бывает, бежишь с горки и понимаешь, что если остановишься, упадешь лицом. Поэтому бежишь, шлепаешь, башка вперед… А теперь, если каток под ногами? Питер, что вы хотите: любой пригорок — каток.
У меня чуть сердце не лопнуло! Беги, Наташка! Пожалуйста, не падай!
Пятки у нее все выше и выше, а личико совсем склонилось. Даже, знаете, какая-то досада во всей фигуре заметна стала. Хотела ведь передо мной красиво так пробежать, мол, смотри, что теряешь, а тут такое! Смешная такая, переживает.
Ну и хрен в петушке за ней впритык с той же проблемой ускоряться начал. Он и так-то корявый, а на льду совсем приуныл: рожей к асфальту устремился, кормой вверх — смотреть противно. А нечего пялиться, дурак!
Удивительным мне тогда показалось то, как они с Наташкой синхронно ногами работать стали, как конькобежцы прям! Но знаете, такая разница: она изящная, стройная, а он урод по жизни. Ускорились одновременно, наклонились одинаково и пятки все выше поднимают. Странно даже, что Наташка ему пятками по роже не нашлепала.
Ну а за ними соседская ушанка заскользила. Семен Орестович не уследил! Думал, догонит. Ни шиша! Пиво не разлей, Семен Орестович! Это опять я ему из окна. Как догнать-то, когда он на четвереньках уже? Поскользнулся. Хотя ради пива Семен Орестович, конечно, раскорячился, поэтому поехал вниз не на четвереньках, а как бы на третьереньках — рука с банкой вперед торчит. Был бы он без варежки, затормозил бы, но он, как назло, успел-таки напялить.
Иногда в балете танцор замирает в красивой позе, когда рука вперед, и стоит, как скульптура. Вот и он так же, только поза некрасивая. У него собака есть охотничья, ей бы за такую позу на выставке медаль дали. Прямо на шапку банкой показывает.
И едет так плавно. Мне даже вспомнился закон Ньютона: «что-то там… свободные тела движутся равномерно и прямолинейно». Именно так Семен Орестович по льду скользил, сверкая банкой.
А эти двое внизу, если бы так не были заняты своей аварией, могли предотвратить, не знаю, правда, как назвать то, что предотвращать-то надо было… Они, видите ли, разговаривали!
Ладно, физкультурник. Больно, конечно, но поделом! Нечего за Наташкой бегать! Если бы он на кадиллак, как-то помягче и пониже было бы, коленками об бампер ударился бы, и всё, а он на Ниву налетел. Голова и тельце еще как-то над капотом просвистели, а остальное в крыле застряло, прямо как в тетрисе. Я в Турции видел брачные игры черепах — очень похоже, во всяком случае, по звуку. Было заметно, что он плачет.
Фиг с ним, Семен Орестович: сам распластался, потому что ноги разъехались, а руками под Ниву заехал, потому что шапка туда укатилась, лысиной воткнулся в порог, но, по-моему, остался счастлив — даже ногу за ногу закинул, как это девушки делают на пляже, когда на море смотрят. Значит, пиво не разлил. Так и остался лежать ко мне валенками.
Ну и Наташенька! Плашмя в грязную дверь, холодную и жесткую! Бедненькая моя, повернулась ко мне, палец под носом и прямо в глаза смотрит! Я с четвертого этажа чуть не выпрыгнул!
Тут, как положено, полиция подъехала. Фуражки сдвинули, чешутся, смотрят задумчиво…
Ну что делать? Я за костыли, и к ним поковылял. Объяснить ведь не смогут ничего. Ну и Наташку мою забрал.
Она поплакала, конечно, чаю выпила. Сюда вот поцеловала.
Рецензия критика Ольги Балла:
«Текст выстроен плотно, динамично, удерживает читательское внимание в напряжении от начала до конца. Он хорош ещё тем, что скупо расставленными деталями указывает за собственные пределы, на большие контексты рассказанной истории, на её корни во взаимоотношениях героев — так, что история бега, наблюдаемого из окна, становится историей любовных отношений, довольно внятно представленных в их внутренних оттенках и подтекстах.
Интересно сделано. И не так уж чтобы это была пародия: всё пародийное, нарочито- и даже зло-огрубляющее относится к мужским персонажам, потенциальным соперникам, которых герой наблюдает из окна. Основная линия — его взгляд на любимую девушку — вполне лирическая, со всеми, разумеется, естественными преувеличениями, свойственными такому взгляду.»
Рецензия критика Дмитрия Самойлова:
«Хороший юмористический рассказ. Действительно такая рабочая ирония, перекликающаяся с мастерами коротких рассказов начала века. Автор удачно выбрал, о чем писать. По сути это рассказ о том, как падают три человека. Это оригинально и неожиданно захватывающе.
Собственно, секрет успеха тут в том, что автор нашел особенности, знакомые каждому человеку — как человек падает на три конечности, как бегут в детстве с горы, как человек врезается в дверь. И сюжет получился отличный — всё самое интересное в финале.»